Отделенные друг от друга слизистыми тканями их любовницы, они двигались со все большей сноровкой и ловкостью. Казалось, что похоть передавалась от одного члена к другому. Они встречались, расходились, задевали друг друга. При этом мужчины тщетно пытались отвлечься от мысли о том, что если тонкая перегородка в этом грациозном теле вдруг прорвется, не выдержав их обоюдных шлифований, то им придется кончить друг в друга и перепачкаться чужой спермой.
Это немое противостояние не могло укрыться от внимания Эммануэль. Она даже временно забыла о собственном удовольствии, поскольку вдруг с гордостью осознала:
«Я люблю их! – мысленно закричала она. – Так вот что такое любовь!»
* * *
И даже на пике физического наслаждения Эммануэль мысленно ликовала лишь в одной ей свойственной манере:
«Давным-давно, в другом краю, один человек сказал мне: «В руках одного мужчины женщина уже наполовину покинута». Мало на свете женщин, которые понимают эту мысль. Но мужчин – еще меньше!»
Она слышала, как ее любовники рычат в унисон. Их голоса стали практически неотличимыми друг от друга.
«А вдруг случится так, что им настолько понравится наше ночное приключение, что они потом захотят повторять его снова и снова?»
Она клятвенно пообещала себе больше никогда не заниматься сексом более чем с двумя любовниками за один раз. Когда Эммануэль находилась на волне эротического наслаждения, ей нравилось давать себе обещания, а потом непринужденно нарушать их. От этого она получала особенное удовольствие.
Впрочем, в этой клятве, как ей показалось, крылось логическое несоответствие:
«А почему с двумя, а не с тремя? Я вроде никогда не накладывала на себя неестественных ограничений. Разве женщина не устроена так, чтобы ее рот, влагалище и анус могли дарить любовь одновременно? Правильным ли будет держать одну из этих составных частей незадействованной? И, кстати, даже с тремя мужчинами внутри, у женщины ведь есть еще и руки!»
* * *
От секса уже кружилась голова и в глазах плясали искры. Эммануэль из последних сил пыталась вести с собой внутренний диалог:
«Жан был прав: быть может, я и математик, но уж точно не счетовод. Мне кажется, я уже и думать не могу. Но, к счастью, я еще могу кончать! Я могу кончать до бесконечности, обратившись в бессчетное количество женщин. А вместе со мной будут бесконечно кончать и мои мужчины…»
К полудню курьеры доставили по адресу Эммануэль огромный ящик. В нем лежала астролябия Пэбба и записка следующего содержания:
«Вам она более необходима, чем мне, и уж точно – вам она прослужит намного дольше.
Доказательством тому служит надпись, оставленная изобретателем. По его словам, астролябия принадлежит вам вот уже четыреста лет».
* * *
На подставке действительно была сделана надпись. Эммануэль прочитала:
«Merveille qui ja ne fault».
* * *
Лукас спросил:
– Это значит «та, кто никогда не обманывается» или «та, кто никогда не обманывает»?
– Вероятно, и то, и другое, – предположила Эммануэль. – А еще это может означать: «та, которая не должна совершать ошибок» или же «та, которая никогда не изменяет тому, что от нее ждут; которая никогда не разочаровывает».
* * *
Она бросилась к телефону:
– Нет, Пэбб! Я не хочу! Вы с ума сошли. Это же самое ценное, что у вас есть.
– А вам бы больше понравилось, если бы я подарил вам какую-нибудь пустяковую безделицу? – отшутился Дьёэд. – И потом, вы же сами видели: имя, коим я вас нарек в своем воображении, было уже начертано на этом инструменте, причем задолго до моего рождения!
Марк попытался отвлечь Эммануэль от обуревавших ее в тот момент эмоций:
– Не слишком верно будет полагать, что твой друг действительно расстался с самой большой своей драгоценностью специально ради тебя. В подобной ситуации ты бы получила ее и от Пенфизера.
Эммануэль начала размышлять вслух:
– Эта сфера – как живое существо. Истинное творение жизни. Этому изобретению несвойственно даровать смерть.
* * *
Вскоре доставили еще две посылки.
В одной из них лежал портрет Петры. Эммануэль вспомнила, как сказала когда-то: из всех картин Аурелии эта была самой эротичной и притягательной. Невозможно было смотреть на нее и не рукоблудничать!
В другой посылке находился триаконтаэдр Жана.
«Тебе он пригодится больше, чем Лукасу Сен-Милану», – значилось в приложенной записке.
* * *
– Но почему все отдают мне самое дорогое, что у них есть? – воскликнула Эммануэль чуть ли не в слезах.
Марк снова решил вмешаться и как-то разрядить обстановку:
– Это еще цветочки. Я так и вижу, чем нас с минуты на минуту одарят Алекс и Мара.
Эммануэль улыбнулась, и они вместе хором пропели по слогам:
– Шев-рет-та!
Затем она устроилась напротив Марка и Лукаса в своей излюбленной позе и заявила:
– Единственным ребенком, которого я готова принять в качестве подарка, должна быть девочка, зачатая с помощью вас, меня и еще какой-нибудь женщины. В противном случае новорожденный получится совершенно заурядным ребенком. А раз так, то зачем мы вообще живем на этом свете, я вас спрашиваю?
С тех пор Марка Солаля неотрывно преследовала следующая идея: «Нужно срочно внедрить Гелиак μx и Белую дыру на рынок».
Нужно сделать так, чтобы Жан, сотрудничавший с крупными компаниями, обладавшими необходимым оборудованием, оказал Лукасу любую посильную помощь по экспорту его новейших разработок в мировых масштабах.
Со своей стороны Марк без дальнейших отлагательств подготовит коллективное сознание к появлению нового продукта. Он заставит людей полюбить необычные окраски для кожи, исчезновение одежды и прочее. И они полюбят. Так бывает всякий раз, когда мода задает тон, обезличивая устаревшие тренды. На смену стилю ретро придет калейдоскопическое ню третьего тысячелетия.
Он уже придумал множество вариантов будущих рекламных слоганов, которые в дальнейшем послужат для создания песен, видео и аудиоклипов на тему новомодных трендов. Разумеется, пока все эти идеи шли, как говорится, «в стол», поскольку Марк уважал желание Лукаса хранить проект в секрете, однако он уже насвистывал кое-что из потенциальных шлягеров:
«Двухтысячный год – скажи одежде «нет»! Лучшие стилисты – твоя кожа и цвет!»
Или:
«Не забудьте противозачаточное для вашего гардероба!» и т. п.
Эммануэль если не поддерживала, то хотя бы не возражала против его планов по внедрению и распространению товара на мировые рынки. Она надеялась, что это нововведение изменит в людях их привычные стереотипы и нравы.
