Или:
«Не забудьте противозачаточное для вашего гардероба!» и т. п.
Эммануэль если не поддерживала, то хотя бы не возражала против его планов по внедрению и распространению товара на мировые рынки. Она надеялась, что это нововведение изменит в людях их привычные стереотипы и нравы.
Но Лукас и слышать ничего не желал.
– Никакой шумихи, пока исследования не буду окончены! – ворчал он.
* * *
Куда больше внимания он проявлял к доводам Пэбба, к которому он периодически заглядывал – один или в компании Эммануэль.
– Не отрицаю, что торговать незавершенными изобретениями было бы, пожалуй, рановато, – советовал тот. – Но что, если представить ваше открытие общественности как произведение искусства?
Он знал, как заинтересовать молодого человека:
– Если Аурелия попросит у вас однажды пилюли для своих творений, разве вы упустите свой шанс продемонстрировать таким образом разноцветные лица и тела, которые, возможно, в будущем станут реальностью и будут восприниматься людьми как нечто само собой разумеющееся?
Произнеся эту сентенцию, Пэбб не смог отказать себе в удовольствии развить эту тему:
– Провоцировать общественность, являя им нечто новое и совершенно необычное, – вот суть настоящего художника. Ученый тоже, по сути своей, художник, а уж тем более когда свои знания он применяет для блага и развития красоты.
Лукас вспомнил, что первой подобное применение гелиака придумала именно Эммануэль.
– Если речь идет лишь о том, чтобы разнообразить палитру Аурелии для личного пользования, то это не страшно, – сдался Лукас.
– Для тебя это тоже будет ценнейший опыт! – пообещала она. – Когда гелиаком начнут пользоваться хорошенькие девушки, ты узнаешь об истинных возможностях своих формул.
– А что, если люди воспримут его без особого интереса, холодно? – усмехнулся Лукас.
– На этот счет я спокойна: ты растопишь их лед своим обаянием.
Не слишком вдаваясь в подробности нового изобретения, Аурелия решила поискать добровольцев среди своих амазонок:
– Если вы откажетесь, я не обижусь, – сказала она.
Разумеется, некоторые отказались сразу же. Две девушки были заняты. Но вот остальные к возможным рискам отнеслись с удивительным безразличием. Более того, они прямо-таки горели желанием принять участие в новом проекте.
Дожидаясь Лукаса в мастерской, Аурелия сказала Эммануэль:
– Знаешь, а ведь я тут, пожалуй, самая безумная: я работаю над уничтожением собственной профессии. Скоро в художниках отпадет всякая необходимость: достаточно будет изобретений биохимиков и моделей.
– Нет, – ответила Эммануэль. – Разве исчезли художники, когда у них отпала надобность вручную растирать свои краски? Что Лукас будет делать с твоими красками и девушками-полотнами, когда ты их ему предоставишь? Да и как он будет руководить твоими амазонками, если тебя не будет рядом, чтобы ему помочь?
* * *
Однако, когда Лукасу показали прекрасные модели, будущее искусства уже не казалось ему такой большой проблемой. Он даже не старался скрыть изумление от такого количества ослепительно красивых девушек, собравшихся в одном месте.
Но кандидатки не испытывали к нему подобного восхищения. Они окружили его и буквально засыпали вопросами, среди которых преобладало слово «наркотики» (так они называли таинственный препарат). И хотя Эммануэль заранее предупредила их, что это слово действует на Лукаса как красная тряпка на быка, девушки были настолько возбуждены, что уже не следили за своей речью.
Лукас в ответ лишь глупо отшучивался, но девушек наказывать не стал: в тот момент он был куда больше увлечен анализом их форм, чем провалами в образовании. Глядя на эту картину, Аурелия мягко улыбнулась. Немое восхищение ее избранными – вот лучшая похвала, на какую только способен зритель.
* * *
– Что получится, если смешать черную капсулу с белой? – спросила художница.
– Ничего неожиданного, – ответил химик, – получится серый цвет.
– Тот же принцип, что и у обычных красок?
– Именно. Трудностей при смешивании быть не должно, исключая, разумеется, вероятность того, что придется начать все сначала, если оттенок будет подобран неверно. Но вы можете выверять его сколько угодно: я разработал специальные дозировки, действующие в течение пятнадцати секунд и минуты.
– Вы сделали это специально для меня, не так ли?
Это неприкрытое кокетство смутило Лукаса еще больше, чем даже любопытство девушек-моделей. Поэтому он попросту ответил: «Да».
– Что ж, в таком случае, чтобы мне не запутаться, почему бы не начать с оттенков серого? – проговорила Аурелия.
Лукас пытался понять, какое отношение этот выбор имеет к только что высказанному им предупреждению, ведь принес он не только черный и белый, а целую гамму цветов!
Но Аурелия уже приняла решение:
– Только серые тона. Которые будут менять насыщенность и глубину каждые пятнадцать секунд. А некоторые из них – каждую минуту.
После чего она объяснила своим девушкам-полотнам:
– Прежде всего, каждая из вас должна проглотить по белой капсуле, действие которой продлится примерно полчаса. В случае необходимости я попрошу вас принять дозу повторно. Также я раздам вам черную и желтую капсулы, длительность их эффекта различна. Их вы должны проглотить ровно в тот момент, когда я вас об этом попрошу. Вы согласны?
Все без исключения подтвердили свое согласие одобрительными кивками. Затем девушки, словно по команде, машинально вскинули руки, чтобы снять с себя саронги[50], служившие им в мастерской своего рода рабочей формой.
Аурелия их остановила:
– Пока не раздевайтесь! Хочу посмотреть, как одежда будет смотреться на вашей серой коже.
Лукас с досадой поджал губы. Эммануэль заметила это и сочувственно улыбнулась.
* * *
В целом эксперимент начался довольно неплохо. Лукас про себя перечислял свои первые наблюдения:
«Вижу большое многообразие серых оттенков, начиная от светлого, почти белого, и заканчивая черным. Плечи цвета серой куропатки, а ноги – цвета беличьего меха. Руки приобрели оттенок кварца, как у апсары[51]. На янтарно-серых лицах – ониксовые и сапфировые глаза, глаза цвета абсента. По спинам цвета белого золота стекают пепельно-серые, угольно-серые волосы. Цветов действительно много, и каждый из них уникален. Тут и серое вещество, и серая мазь, и серый табак, дымчато-серый, серая патина, серый рассвет, серые тени, серый цвет ядерной зимы, кораблекрушения, цвет серого кардинала, свадебно-серый, серый…»
Были и такие оттенки серого, которые Лукас не смог бы описать даже при всем желании. Но одно он знал точно: именно такие тона нужны были женской половине человечества, чтобы стать столь же простыми и ясными, как сама жизнь в черно-белом цвете.
