Обнажаться до души — необычно. Не просто сбросить одежду, но и панцирь, за которым — чувства и нежность. Томительное предвкушение, когда познавать — радостно и стрёмно. Словно головой вниз с моста. И неизвестно, удержит ли тебя резиновый канат банджи.
Я сливаюсь с ней воедино — медленно, до конца. Я сплетаю свои пальцы с её, чтобы чувствовать каждое движение, дрожь, вздох. Мы смотрим в глаза друг другу — не отрываясь, долго-долго. Даже когда её взгляд туманится и перестаёт меня видеть, она не опускает веки, это доверие взрывает меня изнутри.
Она со мной — хрупкая и такая сильная. Гибкая и такая податливая. Дарю себя без остатка и получаю отклик. Содрогаюсь, почувствовав её дрожь, и оргазм топит нас, накрывает — один на двоих. Сносит крышу.
Люблю тебя — рвутся из груди несказанные слова, но я так и не произношу их вслух. Ещё не время. Не хочу вспугнуть. Не хочу испортить момент. Исковеркать её молчанием свои надежды.
Не хочу терять миг единения, когда можно поверить, что я единственный. Нет и никогда не было никого больше.
61. Ника
Я смотрю в окно. Там бушует настоящая летняя гроза. На стёклах не капли, а ручейки — извилистые и быстрые.
Точно так бежит время — стекает струйками, исчезая в реке жизни. Полтора месяца. Ровно столько прошло с памятного вечера в ресторане, где семьи Драконовых и Луниных горели желанием объединиться.
Я складываю события, как цветные фотографии. Бережно вклеиваю их в альбом памяти. Храню, как самое ценное, что сейчас у меня есть.
Я нашла квартиру и переехала от бабули Аси. Госпожа Драконова возмущалась и фыркала, не стесняясь, использовала грязные приёмы. Кто бы подумал, что эта прекрасная интеллигентная дама способна на подобные эскапады.
Мои вещи из съёмного жилья помогали мне переводить Илья и Дима. К счастью, не пришлось столкнуться с Егором — исчез, словно его и не существовало. Я даже не пыталась узнать, что с ним — неинтересно было. Он вообще остался смутным пятном — без контуров узнаваемости. Смазанная, испорченная фотография, которую надо бы выкинуть, но она почему-то легла рядом с другими снимками.
Илья и Тинка, побрыкавшись, вдруг поняли смысл игры «жених и невеста».
— Ты не представляешь, Ник, насколько это здорово! Папа не пилит, я свободна как ветер. Всего-то маленькое неудобство — появляться с Илюхой везде вместе. Но подумаешь, беда. Он такой очароваха милый, не следит и не ругается, не пилит и не учит меня жить!
— Я расширил круг знакомых, — сбрил меня Илья, когда я попыталась расспросить его о «серьёзности намерений» и намекнуть, понимает ли он, что Тинка — тот ещё троянский конь. — Ты не поверишь, сколько девушек хотят утешить жениха перед предстоящей свадьбой.
Этой фразой он дал понять, чтобы я не вмешивалась, куда не просят. Ну, если их устраивают подобные отношения, нет смысла воспитывать или предупреждать. Взрослые, сами разберутся.
«Розовый Слон» преобразился. Не знаю, как это объяснить. Госпожа Овербек всегда ценила креативность мысли и сквозь пальцы смотрела на наши странности. Прощала незначительные мелочи и некоторые авралы.
Господин Драконов жесткачил по-чёрному, держал всех в кулаке. Требовал дисциплины и строгое соблюдение сроков. Он проводил планёрки, указывал на ошибки, заставлял напрягаться, умел придавить словом или взглядом. Но ни разу не повысил голос. Ни разу не унизил и не оскорбил.
Постепенно слоновник проникался к нему симпатией. Испуг и страхи уходили, а уважение и восхищение появлялись всё чаще. За какой-то месяц он сумел причесать этот хаотичный, вечно бурлящий зверинец.
И да. Буквально на днях поступили заказанные в ателье костюмы. Драконище терпел всеобщее помешательство: выбор ткани (остановились на трёх видах, решив, что не обязаны быть одинаковыми), снятие мерок (строго в обеденный перерыв!), три классические примерки по очереди (ухитрялись, как могли).
— Знаешь, — сказал Дима, когда радостные коллеги наконец-то смогли под строгие линии деловых костюмов надеть яркие рубахи и блузки, — я не думал, что мне будет этого не хватать — вот этих красок. Канареечной желтизны или малинового взрыва.
— Голубого неба или изумрудной зелени, — мягко подсказывала я, кидая взгляд в монитор, где за пластиковыми перегородками трудились, как черти, дизайнеры, креативщики, менеджеры, художники и прочая рекламная братия.
— Это как зараза, — ворчал мой босс, — вначале дико раздражает, а затем ты, как наркоман, привыкаешь и уже сам ищешь именно эти сумасшедшие расцветки.
— Когда у тебя устанут глаза, — советовала я, — смотри на Илью. Он неизменно в чёрном. С головы до ног. Драконище морщился, но я знала: они с братом куда лучше стали ладить, чем до совместной работы в агентстве.
Мы с Димой вместе и врозь. На работе он почти не выделяет меня. Хотя внимательный взгляд уже давно заметил бы, как босс неизменно дарит мне милые букетики, что стоят на столе и радуют глаз. Как иногда касается меня рукой, оставаясь при этом невозмутимо-ровным и бесстрастным внешне.
Мы и домой уходим в разное время. Иногда я еду в метро и трясусь в маршрутке, чтобы добраться до своей квартиры на пятом этаже. Но пока меня мнёт в объятьях биомасса толпы, нередко его машина уже торчит под моим подъездом. А сам он хозяйничает в крохотной квартирке, где ему неизменно тесно, но он ни разу не упрекнул меня ни в чём.
А иногда он подхватывает меня за углом и утаскивает к себе. С того момента, как побывали в ресторане «Выше неба», мы не расставались ни на одну ночь. Сумасшедше-ненормальный образ жизни: мы жили на два дома, питались, как придётся, путали вещи, забывая, где оставили их в очередной раз, но засыпали в одной постели. После того, как любили друг друга пронзительно и нежно.
Это не надоедало. Не становилось механической привычкой. Каждый раз я говорила себе: вот сегодня мы просто пьём чай, разговариваем, пыхтим каждый за своим ноутбуком. Димка будет рычать и отбиваться от телефонных звонков, а потом, может быть, уйдёт. Или я улизну, когда его, уставшего и выжатого до предела, сморит сон. Но не получалось.
В какой-то момент хватало взгляда или прикосновение руки, чтобы летели к чёрту все доводы рассудка. И даже когда пришли критические дни, ознаменовавшие отсутствие мифического наследника, Димка не оставил меня в покое. Мы спали в одной постели, и он нежно прижимал меня к себе, осторожно поглаживая ладонями мой ноющий живот.
Я фотографировала мгновения и, как настоящая жадина, складывала их в свой альбом памяти. Когда всё закончится, я смогу перелистывать страницы и разглядывать снимки, зная, что в эти дни я была счастлива.
Слишком уж всё хорошо, чтобы быть правдой. Но с каждым прожитым днём росла во мне трещина, в которую нагло карабкалась надежда. Она не слышала голос и доводы рассудка. Ей хотелось обниматься со своей сестрой верой и брать нахрапом в плен моё сердце. И, кажется, я начинала сдаваться.
Не знаю, в какой момент я поняла, что влюбилась, втрескалась в Драконище по уши. Каких усилий стоило мне не вертеться вокруг него вьюном, знает только моя истерзанная гордость. Хотелось постоянно заглядывать ему в глаза. Обязательно касаться. Провоцировать, прижимаясь бёдрами. Творить какое-нибудь непотребство, чтобы привлекать к себе внимание.
И если на работе мне удавалось выдерживать деловой стиль общения, то в домашней обстановке я обязательно проделывала по очереди все сумасшедшие свои желания.
Ненавязчиво, но яркими акцентами. Чтобы помнил и не расслаблялся ни на миг.
— Ника, будешь кофе или чай? — у Ольги робкий, но очень приятный голос. Это ещё одно наше приобретение: она работает в «Розовом Слоне» офис-менеджером почти неделю. А маленький Кирюха покоряет гору Эверест — гордое и неприступное сердце бабушки Аси. Правда, мы с Димой на двести процентов уверены: бабуля уже сдалась мальчишке в плен с потрохами, но покер-фейс держит отлично, иначе этот юный сердцеед с голубыми глазищами сразу сообразит, что к чему и будет ездить на её шее без зазрения совести.
