– Давай возьмем паузу. Хочешь?
Храбрюсь. А сама дрожу.
– Нет! – Валера мотает головой и дергает меня на себя. – Лучше сюда иди. Тебя колотит. Ну, ты чего? Не сбегу я! Не переживай…
– Лучше бы сбежал, – смеюсь сквозь слезы.
– Кому лучше?
– Тебе.
– Нет. Все. Заканчивай… Пойдем под одеяло. Что-то реально дубак.
– Да похмельное это, Валер, – вяло отбиваюсь. – Пить меньше надо.
– Так не пей, заливали в тебя, что ли? – ворчит. – Это все Натаха твоя. Сбивает с пути истинного.
– А у меня прям своей головы нет, ага. Не выдумывай.
Не особенно прислушиваясь к моим возражениям, Валерка заворачивает меня в одеяло, а потом еще и спеленывает руками-ногами. В этом коконе мне тяжело дышать, но так спокойно и хорошо, что шевелиться, отвоевывая себе немного пространства, не хочется. Молчим. Валерка водит губами по моим волосам, целует макушку.
– Вик, а как ты… ну, типа узнала?
– Как все. Обратилась к врачу. У меня с самого начала были очень нерегулярные и крайне болезненные месячные. Один человек настоял, чтобы я обследовалась, ну и вот.
Почему-то меня ничуть не напрягают вопросы любовника, хотя это не то, чем я бы хотела делиться хоть с кем-то. О чем говорить, если даже Наташка ничего до последнего не знала? Может, мне просто нужно было это проговорить, чтобы лучше себя понять? Не знаю. Но слова льются, и льются, и так это легко, так естественно, как будто я только и ждала этого разговора.
– Что за человек?
– Мой парень.
– Он поэтому тебя бросил, да?
Смеюсь, а ведь эта тема могла быть и впрямь для меня болезненной. Но Валера в своем, блин, репертуаре – думая, что неплохо разбирается в психологии, тупо пытается меня подловить хоть на чем-то, что могло бы в первую очередь ему самому объяснить, почему я установила между нами дистанцию. Нет, он молодец. Сейчас вообще какое-то удивительно осознанное поколение. Жаль, я в свои восемнадцать ни черта в психологии не понимала.
– Нет. Бросила его я. А Мир… Мир, напротив, очень меня поддерживал.
– Что ж ты его кинула, такого прекрасного? – дуется дурачок. На этот вопрос я отмалчиваюсь, иначе пришлось бы слишком много ему объяснять. Тогда Валера переключается: – И что, совсем ничего нельзя было сделать? Хотя медицина тогда, наверное, была еще та, – отвечает сам себе, и оттого, что он реально так думает, я просто закатываюсь от смеха.
– Не поверишь, Валер, но десять лет назад медицина была плюс минус такой же, как и сейчас. И мамонты, кстати, под окнами моей палаты не ходили. Я, конечно, стара, но…
– Ты че угораешь? – наваливается на меня, щекоча. – Стебешь меня, да? Весело тебе?
– Очень. – Обнимаю его щеки ладонями. – И спасибо тебе за это.
– За что?
– За то, что даешь мне столько поводов для смеха.
– Пожалуйста. Жаль, что тебе не смогли помочь. Обычно хоть какие-то варианты предлагают. Моему отцу, и то… – пожимает плечами, грустнея.
Прохожусь пальцами по его затылку, утешая, как малыша. Валера рассказывал, что три года назад его отец ушел из жизни от рака легких. Я знаю, что они были близки, и что Валерка до сих пор переживает, хотя жизнь закономерно берет свое и несется дальше.
– Варианты есть. Например, я могла бы выносить ребенка от донорской яйцеклетки. Или воспользоваться своими эмбрионами. Не все так безнадежно.
Валера приподнимается на локте, глядя на меня в полнейшем недоумении:
– Ты заморозила эмбрионы?
– Ну, да. Это рекомендуют всем женщинам с подобной проблемой.
– А почему не яйцеклетку?
Наверное, я все же погорячилась, подняв эту тему. И опять сильно недооценила Валеру.
– Выживаемость эмбрионов гораздо выше.
– Но это же сильно тебя ограничивает. В плане выбора отца и…
– Тогда я не видела в этом проблемы. Валер, я засыпаю. Давай свет тушить. Или домой поедешь?
– Нет! Подожди. То есть в теории ты можешь родить ребенка от левого чувака?
– Вряд ли.
– Почему? Если у тебя есть эмбрионы.
– Потому что нужно заручиться его согласием, а мы давно уже живем каждый своей жизнью. Ты как хочешь, а я спать.
Перекатываюсь на бок спиной к Валерке. Плотно зажмуриваюсь, так что перед глазами сначала плывут светящиеся круги, а потом, кадрами кинопленки, фрагменты из нашего с Миром прошлого…
Конец августа был, но стояла такая жара, что невозможно было долго находиться на улице.
– Все собрала? – командным голосом поинтересовался отец, окидывая взглядом мои немногочисленные пожитки, уместившиеся в небольшом древнем чемодане и не в пример ему новом армейском рюкзаке.
– Да. Все. Канцелярию я куплю на месте. Здесь выбор меньше, да и смысла нет тащить.
– Как знаешь. Мне что, еще этой ерундой забивать голову? Главное, за рамки бюджета не выходи. Я тебе не Рокфеллер. И это… Узнаю, что ты вместо учебы херней страдаешь – домой вернешься в тот же день. Никаких гулянок, пьянок и мужиков.
– Пап! Ну что ты такое говоришь?!
– Что-что, ты дочь своей матери. А та была слабой на передок… За тобой глаз да глаз нужен. Вон, Тарута за тобой присмотрит.
Только тогда я поняла, что у нашего разговора с отцом были свидетели! Унижение было таким, что я втянула голову в плечи, чувствуя, как покрываюсь от макушки до пяток красными пятнами, а отец даже не понял, что такое ляпнул. Впрочем, как всегда. Панибратски хлопнул Мира по плечу, подталкивая ко мне.
– Он у нас парень столичный. Если вдруг что – ему звони. Приставать кто-то будет, ну или так, по мелочи обижать. А то пока это я доеду… Ну, чего мнешься, дурочка? Спасибо хоть скажи, что человек с тобой возиться согласился.
– Спасибо, – прошептала я, едва ворочая языком.
– Да не за что, малышка. Ну что, пойдем? – Тарута подхватил мои пожитки.
– С вами?
– Мирослав Игоревич тебя отвезет. А ты что думала? Мне же некогда. Ну, не в поезде же тебе ехать.
– С-спасибо.
У Мира в то время была скромная, но хорошо проходимая, как он объяснил потом, Нива. В ней странно пахло… Немного пылью, потому что Мир подолгу отсутствовал, его парфюмом и какой-то химией.
– Дыши! – усмехнулся Мир минут через пять дороги.
– Ага, – проблеяла я. Наверное, до него доходили слухи о моей тупости, а таким поведением я только их подтверждала. Но он так на меня действовал, что я реально и двух слов связать не могла. Смотрела на него, открыв рот, дура дурой. А он, проявив изрядное снисхождение к моей реакции, что-то мне рассказывал, постепенно таки добившись того, что я смогла ему отвечать. Я тогда подумала, глупая, надо же, какой джентльмен! Правда, Мир очень быстро развеял мои заблуждения.
– Ну, я, наверное, пойду, да? – спросила я, когда наше обидно-короткое путешествие закончилось.
– Я помогу с багажом.
– Спасибо.
Мы вышли из машины, Мир открыл багажник. И доставая тот самый потрепанный чемодан, вдруг спросил:
– И что, малышка, ты правда слабая на передок?
– Нет! – вскрикнула я, шокированно распахнув глаза. И ведь меня смутил даже не сам вопрос, а та стремительность, с которой на моих глазах хороший парень и офицер превращался в абсолютного незнакомца. – Но это не твое дело.
– Мое. Раз уж мне предстоит за тобой приглядывать.
– Ах вот оно что, – промямлила я, потуже затягивая шлейки на рюкзаке.
– А что, ты подумала, у меня личный интерес?
Да. Но я бы лучше от стыда сгорела, чем в этом призналась.
– Нет.
– А зря, малышка. А зря…
Я резко запрокинула голову в попытке отыскать в глазах Мира ответ на вопрос, уж не смеется ли он надо мной – глупой, совершенно не знающей жизни деревенщиной. Нервно разгладила складки на блузке без рукавов. Закусила губы в волнении, которое мне никогда не доводилось испытывать прежде. И спросила наивно, неискушенно…
– Ты предлагаешь мне встречаться?
Мир закусил щеку, разглядывая меня, как некую диковинку. Прошелся от макушки вниз по лицу, груди, заставляя сжаться и проступить тугие вершинки, и дальше. Его губы дрогнули.
