— Ну! — он наконец-то поднял на меня абсолютно пустой, будто передёрнутый мутной дымкой бездушной души взгляд к моему лицу и, под пробирающий аккомпанемент его обмораживающего голоса, меня приложило уже основательно. — Я жду. Интересно послушать, что ты успела придумать за это время в качестве своего оправдания.
Я даже стояла перед ним в позе провинившейся школьниц, плотно стиснув ноги и вцепившись пальцами одной руки в ладонь другой под животом.
— Или будешь тянуть время, пока не выведешь меня из себя своим бессмысленным молчанием?
— Я… я думала…тут и так понятно, зачем я это сделала… Вы не оставили мне никакого выбора. Решили всё за меня и точка. Это… это неправильно. Почему я обязана расплачиваться перед вами за грехи собственной матери? Ещё и таким образом. Если бы вашей дочери кто-нибудь выставил подобные условия, как бы вы сами на это отреагировали?
— Речь сейчас не о Шайле. И даже не о твоей матери. — поразительно. Он и глазом не моргнул на все выставленные ему претензии с вопросами, продолжая прожигать меня убийственным взглядом, от которого мне становилось плохо уже буквально физически. — Я бы выслушал тебя с большим вниманием и интересом, если бы ты вдруг решила вернуть всю сумму потраченных на тебя денег и даже без рассрочки. Но, как я понимаю, ты сейчас не можешь этого сделать по известным нам с тобой причинам. И я тебе уже не раз говорил, что тебе не хватит и нескольких жизней, чтобы со мной расплатиться. Тем не менее, я нашёл способ, чтобы скостить тебе и сроки, и полный долг. Но ты почему-то восприняла его за нечто для себя неприемлемое, если не аморальное.
— Я не говорила, что мне это противно! Я говорила о том, что это не игрушки! Это моя собственная жизнь и жизнь моего будущего ребёнка. Вы не можете решать за меня — рожать мне или не рожать, не говоря уже о перспективе лишения моих материнских прав.
— Нет, девочка. Это решать как раз мне. Ты сейчас и выговариваешь мне всё это только потому, что я разрешаю тебе это делать. Но, видит бог, скоро я лишу тебя и этого права. И мне плевать, что ты там о себе надумала и что собиралась предпринять ещё на данный счёт. Потому что… если я узнаю, что ты опять всеми правдами и неправдами пытаешься не забеременеть или, того хуже, захочешь найти способ избавиться от ребёнка, когда забеременеешь… Лучше тебе вообще не знать, что я тогда могу с тобой сделать…
— Я не…
— Довольно! — нет, он не выкрикнул, лишь слегка повысил голос. Но ударило меня его интонацией по слуху и нервам так же ощутимо хлёстко, как если бы он хлопнул по воздуху кожаным ремнём. — С этого момента ты будешь открывать свой рот только с моего разрешения. А теперь раздевайся.
Вот теперь мне стало страшно по-настоящему. Даже внутри всё резко похолодело, будто на дно желудка провалился огромный кусок льда.
— Но я не… тест показал…
— А мне насрать, что показал тест и что у тебя скоро месячные! И, кажется, я уже сказал. Будешь говорить только тогда, когда я разрешу. А теперь… — он сделал паузу и чуть склонил голову, изображая терпеливое ожидание. — Раздевайся. Догола.
Для чего он это требовал, догадаться было несложно. Возможно, я и предполагала подобный исход данной встречи, но всё равно оказалась к нему не готова. Оттого поначалу и оцепенела. Ведь я реально до этого думала, что теперь Стаффорд будет трахать меня только в дни овуляции, иначе, какой смысл ему это со мною делать, когда под его рукой достаточно других более сговорчивых и всегда готовых любовниц. Но ошиблась и в этот раз, едва не пошатнувшись от ударившего в голову адреналина и разлившегося под кожей жара, моментально вскипевших под воздействием ненормальных эмоций вперемешку с удушающим страхом.
Правда, всё-таки пришлось себя заставить буквально через не хочу поднять руки, и дрожащими пальцами кое-как расстегнуть на планке блузки-рубашки показавшиеся для меня тогда очень мелкие пуговки. С поясом и ширинкой брюк-капри я тоже кое-как, но справилась, стараясь всё это время не смотреть на мужчину и не видеть его абсолютно ничего не выражающего лица. Мне вообще казалось, что он смотрит на меня только, чтобы потешить своё самолюбие моим унижением, так как другими чувствами или желаниями в его взгляде и не пахло.
Что ж, если будет нужно, выдержу и это. Не думаю, что он способен сделать сейчас со мной что-то более страшнее того, через что мне уже пришлось до этого пройти. Скорей всего, просто попытается чем-то меня наказать в какой-то своей особой манере.
— А теперь иди в сторону окна, пока я не скажу, где тебе остановиться. И даже не думай прикрываться.
Но мне всё равно страшно, как бы я не пыталась себя успокоить. Достаточно услышать голос Стаффорда или почувствовать его взгляд на оголённой коже, которым он меня сейчас резал едва не физически. Я же до сих пор не имела никакого понятия, что он за человек, кто он и на что вообще способен. И, боюсь, если бы он поставил перед собой цель действительно сделать со мной что-то жуткое, ему бы не были нужны для этого никакие предлоги или какие-то иные веские причины.
Поэтому я и перестала сопротивляться и дошла до указанного места без единого слова или возражения.
— Можешь остановиться. А теперь снова повернись.
Это было почти пустое пространство между центральным столиком и большим экраном окна — можно сказать крупным световым зазором меж длинными и плотными чёрными шторами. Но до окна я не дошла где-то с четыре ярда, да и пришлось вскоре от него отвернуться.
— Встань на колени!
Как бы я хотела ослышаться. Но даже думая о данной вероятности, я прекрасно понимала, что мне не показалось. Стаффорд сказал то, что сказал, и смотрел на меня бесчувственным взглядом в явном ожидании того, что я должна буду сделать. А я… Я вдруг очень явственно вспомнила приход Моны в пентхаус. То, как она становилась перед ним на колени и требовала себя наказать. Неужели он теперь хочет проделать нечто подобное со мной? Перенести свои ролевые игры с любовницами на меня?
— Ждёшь, когда я это снова повторю или даже помогу это сделать?
Я так и не поняла, почему сделала это сама. Просто в какой-то момент взяла и сделала, вспоминая, как это делала Мона — с ровной спиной и даже приподнятой головой, с замирающим дыханием и сердцем. Слушая гулкие удары аритмии во всём теле, из последних сил сдерживая слёзы и каким-то чудом удерживая равновесие, чтобы не упасть. А потом снова впадая в панику, наблюдая за тем, как мужчина поднимается с кресла и идёт на меня. Не спеша, всё с тем же пустым выражением на лице, как у какого-нибудь неживого киборга. Шаг за шагом. Ближе и ближе. Отчего моё сердце набирало ещё более бешеные обороты, а внутренности едва не буквально сжимались в тугой пульсирующий комок.
— Ты реально думала, что сможешь меня переиграть, девочка? Или надеялась заставить меня передумать?
Он коснулся кончиками пальцев моего подбородка, тут же усилив их давление, и заставляя меня с их помощью приподнять и голову, и взгляд к его пугающему лику сущего дьявола. Моё сердце в эти секунды пропустило как минимум три удара, а по телу прошлась лихорадящая дрожь от очень плохого предчувствия, или от соприкосновения с его физической близостью. Хотя, возможно, и с самой сущностью. С чёрной изголодавшейся сущностью, требующей своей законной жертвы.
— А может тебе в последнее время не доставало настоящего траха? Просто не знала, как об этом сказать и как привлечь к себе внимание?
Если он пытался меня этим оскорбить и унизить ещё больше — у него это прекрасно получилось. Я вспыхнула от его слов, как та спичка, и даже слегка пошатнулась. Но его пальцы меня удержали. Правда, ненадолго. Поскольку ему пришлось меня отпустить, чтобы потянуться к брюкам, расстегнуть на них ремень, ширинку и вытащить на волю большой, но не до конца затвердевший член.
— Можешь тогда приступать, прямо сейчас. Надеюсь, уточнять не надо, что тебе нужно с ним делать?
Глава 40
