Что ж это не зима в Джексон-Хоул или Аспене — все выходные погода держится, как будто Каролина застряла в осени — но покупка рождественской ели с Купером и Эваном была настоящим приключением. Нас уже выгнали с трех участков, потому что эти негодяи не способны вести себя прилично на людях. Между соревнованием друг с другом, кто сможет отжать самое большое дерево, и проведением рыцарского состязания посреди парковки продуктового магазина, у нас заканчиваются варианты найти дерево, не пересекая границы штата.
— А как насчет этого? — спрашивает Эван откуда-то из искусственного леса.
Честно говоря, одна из причин, из-за которой нас выгнали, была то, что нас с Купером застукали целующимися за дугласовыми елями. Доказывая, что он не усвоил свой урок, Купер подкрадывается ко мне и шлепает по заднице, пока я пытаюсь проложить себе путь к его брату.
— Похоже на твою подружку из восьмого класса, — замечает Купер, когда мы видим Эвана, стоящего рядом с круглой елью, которая большая сверху и снизу, но заметно голая посередине.
Эван ухмыляется.
— Завидуй.
— Это очень милое. — Я указываю на другое дерево. Оно пышное и пушистое, с большим количеством равномерно расположенных ветвей. Никаких зияющих дыр или видимых коричневых пятен.
Купер оценивает дерево.
— Думаешь, мы сможем пронести его через дверь?
— Можно внести его через заднюю, — отвечает Эван. — Хотя и довольно высокое. Возможно, нам придется проделать дыру в потолке.
Я ухмыляюсь.
— Оно того стоит.
Я всегда была девушкой с большим деревом, хотя мне никогда не разрешали выбирать свое собственное. У моих родителей были люди для этого. Каждый декабрь приезжал грузовик с коробками и выгружал украшения на сумму, достаточную для торгового центра. Огромное, идеальное дерево для гостиной, а меньшие почти для любой другой жилой зоны в доме. Гирлянды, лампочки, свечи и все такое прочее. Затем дизайнер по интерьеру и небольшая армия помощников преображали дом. Моя семья ни разу не собиралась вместе, чтобы украсить дерево; мы никогда не искали идеальную ветку для каждого украшения на память, как, казалось, делали другие семьи. Все, что у нас было — куча дорогого, взятого напрокат хлама, чтобы выполнить любой мотив, который интересовал мою мать в тот год. Еще один набор для их жизни, состоящей из вечеринок и приемов влиятельных людей или спонсоров кампании. Совершенно стерильный сезон отпусков.
И все же, несмотря на это, я немного взволнована при мысли о том, что не увижу своих родителей на каникулах. Мы по-прежнему почти не разговариваем, хотя мой отец прислал курьером стопку рождественских открыток и приказал мне подписать свое имя под его именем и именем моей матери. Очевидно, открытки доставляются в больницы и благотворительные организации в округе конгресса моего отца, любезно предоставленные идеальной семьей Кэбот, которая так заботится о человечестве.
В тот вечер после ужина мы втроем ищем украшения и гирлянды на чердаке, погребенные под многолетней пылью.
— Я не думаю, что мы украшали дом к Рождеству, сколько? — спрашивает Купер своего брата, пока мы несем коробки в гостиную. — Три, четыре года?
— Серьезно? — Я ставлю свою коробку на деревянный пол и сажусь перед елкой.
Эван открывает коробку с запутанными огоньками.
— Что-то в этом роде. По крайней мере, со времен средней школы.
— Это так грустно. — Даже искусственное Рождество лучше, чем ничего.
— Мы никогда не любили праздники в этой семье, — пожимает плечами Купер. — Иногда мы делаем что-то в доме Леви. Обычно это День благодарения, потому что раз в два года на Рождество они ездят навестить семью Тима в Мэн.
— Тим? — безучастно спрашиваю я.
— Муж Леви, — подсказывает Эван.
— Партнер, — поправляет Купер. — Я не думаю, что они на самом деле женаты.
— Леви гей? Почему я впервые слышу об этом?
Близнецы синхронно пожимают плечами, и на секунду я понимаю, почему их учителям было трудно отличить их друг от друга.
— На самом деле это не то, о чем он говорит, — говорит Купер. — Они вместе уже лет двадцать или около того, но они не выставляют напоказ свои отношения. Они оба очень замкнутые.
— Большинство в городе знают, — добавляет Эван. — Или подозревают. Все остальные просто предполагают, что они соседи по комнате.
— Мы должны были устроить здесь ужин и пригласить их. — Я чувствую себя мрачно из-за упущенной возможности. Если я собираюсь жить в Авалон-Бей и оставаться с близнецами, было бы неплохо установить более глубокие связи.
Это странно. Хотя мы выросли в двух противоположных мирах, мы с Купером не так уж сильно отличаемся друг от друга. Во многих отношениях у нас был схожий опыт. Чем больше я начинаю понимать его, тем больше понимаю, что на наше прошлое глубоко повлияло то, что мы чувствовали себя брошенными.
— Чувак, я думаю, что некоторые из этих украшений от бабушки и дедушки. — Эван подтаскивает коробку поближе к елке. Ребята копаются в ней, вытаскивая маленькие украшения ручной работы с фотографиями внутри. Датируется 53-м, 61-м годами. Сувениры из поездок по всей стране. Эван держит маленькую колыбель, которая, должно быть, когда-то принадлежала яслям. — Что это за вечно любящая хуйня?
Он показывает нам спеленутого младенца Иисуса, который больше напоминает маленькую печеную картошку в фольге с двумя черными точками вместо глаз и розовой линией вместо рта.
Я бледнею.
— Это настораживает.
— Даже не знал, что они здесь. — Купер восхищается фотографией, на которой, как я могу только догадываться, изображен его отец в детстве. Затем он кладет ее обратно на дно коробки.
И снова комок эмоций застревает у меня в горле.
— Хотела бы я, чтобы у меня дома были такие коробки, полные старых фотографий и безделушек, с интересными историями, о которых могли бы рассказать мне мои родители.
Купер встает, чтобы отнести одну из больших коробок обратно в коридор.
— Я не знаю… Иметь кучу слуг, чтобы делать тяжелую работу, не могло быть так уж плохо, — бросает он через плечо.
— Не говоря уже о том, чтобы просыпаться с кучей подарков, — подхватывает Эван.
— Конечно, — говорю я, выбирая украшения, которые все еще в хорошей форме и кажутся наименее эмоционально вредными. — Звучит здорово. Это было похоже на пробуждение в мастерской Санты. Пока ты не станешь достаточно взрослым, чтобы понять, что все открытки на твоих подарках написаны не почерком твоих родителей. И вместо эльфов на самом деле люди, которым ваши родители платят за то, чтобы они держали как можно большую дистанцию между ними и всем, что приближается к сентиментальности.
— Держу пари, это были крутые подарки, — говорит Эван, подмигивая. Мы уже далеко ушли от вопроса "сколько пони ты получила за свои шутки на день рождения", но он не всегда может удержаться от колкости.
Я печально пожимаю плечами.
— Я бы вернула их все, если бы это означало, что мои родители захотят провести время вместе, хотя бы раз. Вести себя так, как будто мы были семьей, а не деловым предприятием. Мой папа всегда работал, а мама больше беспокоилась о своих благотворительных мероприятиях. Есть вещи и похуже, чем сбор денег для детской больницы. Но я тоже была ребенком. Разве я не могла получить немного этого праздничного настроения?
— Ой, иди сюда, ты, маленькая засранка. — Эван обнимает меня за шею и целует в макушку. — Я издеваюсь над тобой. Родители, блядь, все портят. Даже богатые. Мы все облажались, так или иначе.
— Все, что я имею в виду, это то, что мы делаем это втроем, это много значит для меня, — говорю я им, удивляясь самой себе, когда у меня начинают щипать глаза. Я не могла позволить себе заплакать перед этими парнями. — Это мое первое настоящее Рождество.
Купер сажает меня к себе на колени и обнимает.
— Мы рады, что ты здесь.
Эван исчезает на секунду, затем возвращается с маленькой коробкой.
— Хорошо. Я собирался спрятать это тебе в носок позже, но думаю, тебе стоит взять это сейчас.
