Я смотрю на коробку. Он проделал совершенно ужасную работу по обертыванию, все углы были неровными и скреплены гораздо большим количеством скотча, чем требуется для чего-либо размером с мою ладонь.
— Не волнуйся, — говорит он, — это не краденное.
Я натягиваю улыбку, врываясь в настоящее со всей грацией капризного дошкольника. Внутри я нахожу пластиковую фигурку девушки в розовом платье. Ее волосы окрашены в черный цвет перманентным маркером, а к голове приклеена крошечная желтая корона, вырезанная из бумаги.
— Клянусь, я искал украшение для принцессы в шести разных магазинах. Ты даже не представляешь, как чертовски трудно его найти. — Он ухмыляется. — Так что я сделал свое собственное.
Мои глаза слезятся. Еще один комок встает у меня в горле.
— Я хотел тебе что-то подарить. Чтобы отпраздновать.
У меня дрожат руки.
— Я имею в виду, это должно быть забавно. Я клянусь, я не пытался быть мудаком или что-то в этом роде.
Согнувшись пополам, я начинаю истерически смеяться. Так сильно, что у меня заболели ребра. Купер не может удержать меня, и я падаю на пол.
— Она смеется или плачет? — спрашивает Эван своего близнеца.
Честно говоря, это самая милая вещь, которую кто-либо когда-либо делал для меня. Тем более важно, что Эван приложил столько усилий к созданию идеального подарка. Его брату придется усилить свой ход, если он хочет соревноваться.
Как только я прихожу в себя, я встаю и обнимаю Эвана, который, кажется, испытывает облегчение от того, что я не надираю ему зад. Я думаю, был шанс, что подарок обернется неприятными последствиями, но думаю, что мы с Эваном достигли взаимопонимания.
— Если вы двое закончили, можем мы закончить с этим чертовым деревом? — очевидно, чувствуя себя обделенным, Купер надувает губы позади нас.
— Продолжай в том же духе, и ты не получишь свой подарок сегодня вечером, — предупреждаю я его.
— Пожалуйста, — говорит Эван, затыкая мне рот пальцем. — Крошка Картофельный Иисус слышит тебя.
Несколько дней спустя, после самого скромного — и лучшего — отпуска, который у меня когда-либо был, я с Купером в его мастерской, помогаю ему вытирать пыль, полировать и упаковывать мебель. Я думаю, что наблюдение за тем, как я управляю ремонтом отеля, дало ему пинок под зад, чтобы он еще больше продвинулся в своем собственном деле. Он ходит по улицам и наводит справки, и на этой неделе ему позвонили из бутиков, которые хотят продать несколько его работ. Сегодня утром мы отправили новые фотографии для их веб-сайтов, и теперь мы готовим все к транспортировке.
— Ты же не продаешь мой набор, верно? — с тревогой спрашиваю я.
— Тот, за который ты так и не заплатила? — подмигивает он, подходя ко мне, покрытый опилками, которые прилипли ко всему здесь.
— Все стало немного неспокойно. Но ты прав, я должна тебе чек.
— Забудь об этом. Я не могу взять твои деньги. — Он очаровательно пожимает плечами. — Эти вещи всегда были твоими, независимо от того, покупала ты их или нет. Как только ты положила на них руку, было бы неправильно продавать их куда-то еще.
Мое сердце кувыркается в груди.
— Во-первых, это одна из самых милых вещей, которые ты когда-либо говорил. И, во-вторых, конечно же ты можешь взять мои деньги. Вот в чем фишка. Они работают везде.
— Говоришь как настоящий клон.
За это я бью его своей полировальной тряпкой.
— Руки, Кэбот.
— Да, я покажу тебе руки, Хартли.
— О, да? — с ухмылкой он притягивает меня к себе, его рот накрывает мой в собственническом поцелуе.
Его язык как раз скользит по моему, когда незнакомый женский голос щебечет из открытой двери гаража. — Тук, тук!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Купер
Я замираю при звуке этого голоса позади. Моя кровь стынет как лед. Неохотно оборачиваясь, я надеюсь, что звук был яркой галлюцинацией.
Не повезло.
У входа стоит Шелли Хартли и машет мне рукой.
Черт возьми.
Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз приезжала в город. Месяцы.
Может быть, год. Образ ее в моем сознании искажен и постоянно меняется. Я думаю, она выглядит так же. Неудачная покраска в блондинку. Слишком много косметики. Одета как женщина вдвое моложе ее, которая забрела на концерт Джимми Баффета и так и не ушла. Однако именно ее улыбка, когда она вальсирующе входит в мастерскую, заставляет меня ответить ей. Она этого не заслужила.
У меня голова идет кругом. Кто-то выдернул чеку и вручил мне боевую гранату, и у меня есть несколько секунд, чтобы придумать, как не дать ей взорваться у меня перед носом.
— Привет, детка, — говорит она, обнимая меня. От запаха джина, сигарет и духов с ароматом сирени к горлу подступает горячая желчь. Немногие запахи так сильно возвращают меня в детство. — Мама скучала по тебе.
Да, конечно.
Ей требуется около шести секунд, чтобы поймать взгляд Мак и увидеть бриллиантовый браслет, который она носит, принадлежавший ее прабабушке. Шелли почти отталкивает меня с дороги, чтобы схватить Мак за запястье под предлогом рукопожатия.
— Кто эта симпатичная девочка? — спрашивает она меня, сияя.
— Маккензи. Моя девушка, — говорю я ей категорически. Мак в замешательстве переводит взгляд на меня. — Мак, это Шелли. Моя мама.
— Оу. — Мак моргает, быстро приходя в себя. — Приятно с вами познакомиться.
— Ну, давай, помоги мне войти, — говорит Шелли, все еще держась за Мак. — У меня есть продукты на ужин. Надеюсь, все проголодались.
На подъездной дорожке нет машины. Просто куча бумажных пакетов, лежащих на ступеньках крыльца. Неизвестно, как она сюда попала и каким ужасным ветром ее занесло обратно в город. Вероятно, ее выгнал другой жалкий болван, которого она высосала до последнего цента. Или она сбежала от него посреди ночи, прежде чем он обнаружил, что она ограбила его. Я знаю это наверняка: добром это не кончится. Шелли — ходячая катастрофа. Она оставляет после себя только руины, большая часть которых лежит у ног ее сыновей. Я давным-давно понял, что с ней все не так, как кажется. Если она дышит, значит, она лжет. Если она вам улыбается, берегите свой кошелек.
— Эван, малыш, мама дома, — зовет она, когда мы заходим внутрь.
Он выходит из кухни на звук ее голоса. Его лицо бледнеет, когда он, как и я, понимает, что это не игра воображения. Он стоит как вкопанный, словно ожидая, что она испарится. Нерешительность играет в его глазах, задаваясь вопросом, безопасно ли это, или его укусят.
История нашей жизни.
— Иди сюда. — Шелли уговаривает его с распростертыми объятиями. — Обними меня. — сначала неуверенно, поглядывая на меня в поисках объяснения, которого у меня нет, он обнимает ее. В отличие от меня, он действительно обнимает ее в ответ.
Неодобрение вспыхивает во мне. У Эвана есть бесконечный запас прощения для этой женщины, которого я никогда не пойму. Он никогда не хотел видеть правду. Он ожидает, что каждый раз, когда наша мама возвращается, она здесь, чтобы остаться, что на этот раз мы будем семьей, несмотря на годы разочарований и боли, через которые она нас заставила пройти.
— Что происходит? — спрашивает он.
— Ужин. — Она берет пару пакетов с продуктами и передает их ему. — Лазанья. Ваша любимая.
Мак предлагает свою помощь, потому что она слишком вежлива, черт возьми, для ее же блага. Я хочу сказать ей, чтобы она не беспокоилась. Ей не нужно ни на кого производить впечатление. Вместо этого я прикусываю язык и держусь рядом, потому что я ни за что не оставлю Мак наедине с этой женщиной. Шелли, вероятно, побрила бы Мак голову за ту цену, которую за ее волосы заплатил бы производитель париков на черном рынке.
Позже, когда Шелли и Эван на кухне, я пользуюсь возможностью отвести Мак в сторону под предлогом накрыть на стол.
— Сделай мне одолжение, — говорю я. — Не говори о своей семье, когда она спросит.
