Он просто ухмыляется мне, пересекает комнату к своей кровати, смотрит на светильник, затем на меня. Наблюдая, как закипает моя ярость. Он кладет сумку на тумбочку, полностью игнорируя мой вопрос.
— Как. Долго? — мрачно повторяю я, — как долго камера находится здесь?
— Камеры. Их две, — он достает из-за пояса пистолет, кладет его и кобуру в тумбочку.
— Как долго! — кричу я.
— Я велел Рэту установить их на следующий день после того, как привез тебя сюда.
Я закрываю глаза, откидывая голову назад. Слезы щиплют. — Где они? — говорю я, заставляя себя посмотреть на него.
— Есть одна в светильнике, — он кивает на него, — она неисправна или что-то в этом роде. Рэт пытается это исправить. Ты, должно быть, застала его за просмотром старых видеозаписей, — он фыркает, — гребаный извращенец. Не смог удержаться, чтобы не посмотреть это шоу.
Но он далек от того, чтобы злиться на Рэта, похоже, он считает все это забавным.
Ненависть смешивается с унижением, которое захлестывает меня. — Где другая камера? — требую я, — Ты сказал, что их две.
Его ухмылка огромна. — В душе.
У меня отвисает челюсть, глаза становятся огромными. Моя голова кружится от прилива ярости.
— Ты великолепна, даже когда промокла насквозь, — добавляет он, когда я молчу, слишком ошеломленная, чтобы ответить, — ты принимаешь хороший долгий душ. Есть на что посмотреть.
— Ты наблюдал за мной в душе?
Он снова пожимает плечами.
— Подожди, — я поднимаю дрожащую руку, — вот как ты узнал, не так ли? — огрызаюсь я, — вот как ты узнал, что я убежала в тот день. Ты видел, как я вылезла из окна!
— Одно очко в пользу воровки.
Мои глаза затуманиваются от слез. — Как ты мог так поступить со мной? Ты знал, как я отношусь к… как, Спайдер? — мой голос высокий, ужасный и надтреснутый.
— Ты ожидала, что я просто оставлю тебя здесь без какого-либо способа присмотреть за тобой?
— Но ты не просто следил за мной. Ты…
Блеск пляшет в его глазах. — Ничего не мог с собой поделать. Ты понятия не имеешь, как сексуально ты выглядела, лежа тут, пока я вонзался в тебя.
Стыд проносится сквозь меня, волна за разрушительной волной. Предательство скручивается в моей груди, как острый нож. Если бы он только установил здесь камеру, чтобы убедиться, что я не попытаюсь сбежать, это было бы одно. В конце концов, он мой похититель. Но он сделал это, чтобы шпионить за мной. Он сделал это даже после того, как узнал, что сделала Колония. Он установил здесь камеры после того, как подстрелили Кэпа, когда я думала, что между нами что-то изменилось. Знание этого режет, как лезвие. Было ли это вообще реально? Было ли то, что мы разделили, когда-нибудь реальным?
— Ты следил за мной в ту ночь, когда позвонил мне? — ответ приходит ко мне немедленно. Он сказал мне перевернуться на спину. Вот как он узнал, что я не лежу на спине, потому что он видел меня, — ты следил, — огрызаюсь я, — ты наблюдал за мной той ночью, когда заставлял меня… Ты наблюдал за мной и кончал сам!
— Черт, ты понятия не имеешь, что ты со мной делаешь, — он издает рык, протягивая руку, как будто хочет коснуться моих губ пальцами, — только ты заставляешь меня кончать так сильно.
Если я честна сама с собой, мысль о том, что он наблюдает, как я кончаю, и о том, что он видит это, была бы горячей, если бы я не чувствовала себя такой преданной. Если бы я не чувствовала, что он забрал у меня еще одну вещь вдобавок ко всему остальному.
— Это… я не верю… Спайдер, клянусь, я убью тебя.
Свет в его глазах режет мое сердце, как стекло.
— Это я хотел бы увидеть, — он направляется ко мне, раскинув руки, обнажая грудь, как будто я держу нож, которым хочу вонзить его в сердце.
Я отступаю, и он тянется к моей руке.
— Не прикасайся ко мне, — рычу я, отпрыгивая назад, как будто одно его прикосновение испепелит меня при соприкосновении, — если ты прикоснешься ко мне, гребаное животное, я убью тебя, — рычу я.
Спайдер делает шаг вперед, легко сокращая расстояние между нами. Он хватает меня за запястье и притягивает к себе. Выражение его лица жестокое и ухмыляющееся, когда он прижимает меня к себе не более чем рукой вокруг моего маленького запястья.
Он мягко убивает меня изнутри, и он наслаждается каждым моментом этого. Связь, которая, как мне казалось, у меня когда-то была с ним, внезапно кажется жестокой ложью, в которую, возможно, я обманула себя, заставив поверить, что она существует.
Ярость взрывается во мне. Я знаю, что я ни за что не смогу по-настоящему навредить ему, нет смысла бороться с ним, но гнев и стыд не позволяют мне мыслить здраво. Внезапно я ударяю его кулаком в грудь и замахиваюсь ему в лицо.
— Отпусти меня, ты, подлый кусок дерьма! Ты не имеешь права прикасаться ко мне. Ты не смеешь прикасаться ко мне своими грязными руками, — рычу я, набрасываясь на него. Я бью и бью кулаками по его огромной груди.
Большие руки Спайдера ловят мои запястья, прижимая их к его груди, так что я бью его кулаками почти без реальной силы, и все мои удары напрасны.
— Отпусти меня! — кричу я, — я ненавижу тебя! Клянусь, я убью тебя!
— Достаточно,— Спайдер разворачивает меня, и его руки прижимают мои к бокам, в то время как он держит свое запястье у моего живота, фиксируя руки на месте.
Я всхлипываю, трясу головой и бесполезно брыкаюсь в воздухе.
— Черт возьми, Дикая Кошка, — веселье в его ворчании приводит меня в ярость, — ты хочешь, чтобы я причинил тебе боль? — добавляет он более твердо.
Его руки по-прежнему обнимают меня, безжалостная хватка, которая не оставляет мне надежды причинить ему боль или сбежать. Моя ярость сгорает сама по себе, и моя борьба умирает. Тихие, прерывистые рыдания вырываются из меня.
— Ты закончила? — бормочет он.
Я замираю, уставившись в пол. Он сказал это так, как будто я непослушный ребенок, закатывающий истерику.
Я понимаю, как глупо бороться с ним, и сдаюсь, беспомощность и безнадежность затягивают меня в свои глубины. Я хочу уничтожить его, хочу причинить ему боль, но все, что я могу сделать, это просто принять все, что он делает со мной. Эта мысль сводит меня с ума.
Обнимая меня одной рукой, Спайдер накрывает мой лоб ладонью, прижимая мою голову к своему плечу. Когда я покорно прижимаюсь к нему, его ладонь откидывает мои волосы назад.
Медленно он отпускает меня. Затем он обходит меня, пока не встает передо мной.
— Пожалуйста, убери камеры, — это нелепая просьба, мольба о какой-то мере милосердия, которую я не получу, я знаю.
Он качает головой. Затем он медленно начинает расстегивать пуговицы на моем топе. Его глаза ловят мои, голодные, бесстыдные и полные собственничества.
Я протягиваю руку, пытаясь оттолкнуть его руки, но он стряхивает их. — Руки по швам.
Мои глаза наполняются слезами, но я борюсь с ними. Зная, что другого выбора нет, я опускаю руки. Его намерения сосредоточены на мне, коварные и неизбежные. После того, что он сделал, он просто собирается завладеть моим телом, вытворяя со мной бог знает какие извращенные вещи, и все это время с наведенной камерой на нас.
А потом он, вероятно, посмотрит это, снова кончая.
Почему, черт возьми, при том, как сильно я его сейчас ненавижу, эта мысль вызывает у меня сексуальную потребность?
Я убиваю любое желание бороться, подавляя любые эмоции, которые он может увидеть.
— Рэт нас увидит, — говорю я безжизненным голосом.
— Может быть, он так и сделает, — он расстегивает последние несколько пуговиц на топе и проводит пальцами по шрамам от паутины на моей груди. Его глаза впитывают его метки, а язык скользит по губам.
— Может быть, я покажу всем мальчикам позже, — добавляет он низким рычанием, которое кажется пародией на интимность, — держу пари, мальчики были бы рады посмотреть, как тебя трахают.
— Ты болен.
И все же мысль о том, что он позволит мужчинам смотреть, как он овладевает моим телом, как дикарь, которым он является, заставляет мое сердце трепетать. Мои соски напрягаются под его горящим взглядом, пока не причиняют боль.
