Когда он начинает вколачиваться в меня, буквально разрывая на части, у меня увлажняются глаза. Мне хочется открыть рот и сказать, что это намного лучше того, о чём я мечтал, что это настолько правильно и прекрасно, что я готов умереть на месте от оргазма, что это самый восхитительный секс, который у меня только был, но из пересохшего горла вырываются лишь сдавленные жалкие стоны и хрипы. Я хочу, чтобы это не кончалось.
Мечтающий летать
От напряжения у меня дрожат руки, на которые я опираюсь, чтобы не наваливаться на Гарри. Пот стекает со лба и падает с кончика носа ему на горло. Но он не замечает этого. Он лежит, крепко зажмурившись и впившись ногтями мне в плечи. Я вколачиваюсь в него так глубоко, как только могу.
От осознания того, что я наконец-то трахаю его молодое красивое тело, меня переполняет такой восторг, что я полностью теряю контроль над собой. И это намного, намного лучше секса с любой, даже самой искусной шлюхой. Давно забытые ощущения быстро возвращаются. Мой член легко скользит в нём, и мне начинает казаться, что я уже знаю всё его тело изнутри, до последней клеточки. Я думаю, что глубже входить уже невозможно, но тут он обхватывает меня ногами, скрещивая их в лодыжках, и угол вхождения меняется. Я слышу, как шлёпают мои яички о его влажную кожу, не выдерживаю и наваливаюсь на него всем телом. Мне хочется слиться с ним в одно целое, хочется утонуть в нём, поглотить его. Мне даже кажется, что я слышу беспокойный стук его сердца, которое бьётся в унисон с моим. Мои толчки сильные, его движения навстречу рваные. Мы оба находимся на грани. Я запускаю руку в его мокрые волосы, впиваюсь зубами в мочку уха. В ответ он слабо стонет и запрокидывает голову. Я прихватываю зубами кожу на его гладкой шее. У меня больше нет сил полностью выходить из него и снова входить на всю длину, поэтому под конец меня хватает лишь на слабое покачивание. Глубже, сильнее… Он обнимает меня за голову и так прижимает к себе, что кажется, шея сейчас сломается. Несколько рваных вдохов без возможности выдохнуть, несколько последних толчков… Глубже… Громкий стон мне в ухо и сильная пульсация вокруг члена. Мы кончаем одновременно.
Замерший на краю
Я никак не могу отдышаться. Мои лёгкие горят. Я напоминаю себе марафонского бегуна, только что преодолевшего дистанцию. Сознание постепенно возвращается. Северус плавно выходит из меня, и я ощущаю неприятную пустоту. Он не торопится слезть с меня, и некоторое время мы просто лежим, переводя дыхание и обнимая друг друга. Я чувствую, как из меня вытекает густая сперма и на простынях появляется мокрое пятно. Но меня это совершенно не заботит. То, что сейчас произошло, лишило меня дара речи и способности связно мыслить. Мне просто хорошо и приятно, тихо, спокойно, уютно. Не хочется двигаться, не хочется менять позу или укрываться одеялом. Не хочется ничего.
Его голова покоится у меня на груди и слегка приподнимается, когда я вздыхаю. Я вяло глажу его по волосам, размышляя о том, что теперь точно не позволю ему себя прогнать. Словно этот секс скрепил нас невидимыми узами. Хотя я догадываюсь, с чем связано это ощущение. Он был сверху. Всё было так, как мечталось мне, и как хотелось ему. Всё было правильно. Впервые.
Наконец он приподнимает голову и тихо спрашивает куда-то в моё солнечное сплетение:
— Я сделал тебе больно?
— Ты сделал всё правильно, — отзываюсь я шёпотом, потому что у меня нет сил, чтобы нормально говорить.
— Значит, ты любишь так, — задумчиво усмехается он.
— Ты тоже, — отвечаю я, на миг прикрывая глаза. — Но ты всё верно понял.
— Я ни черта не понял, — улыбается Северус. — Я просто сорвался и не смог дождаться, пока ты…
Мой смех заставляет его прерваться.
— А я думал, ты герой-любовник, — смеюсь я и закусываю губу.
— Нет. Я просто нетерпеливый старый идиот, — отвечает он, и его улыбка тускнеет.
— Мне понравилось твоё нетерпение, — произношу я и невольно ёжусь, потому что становится прохладно.
Северус тянется к палочке, лежащей на тумбочке, и произносит несколько очищающих заклинаний. Неприятное мокрое ощущение под ягодицами тут же исчезает. Он подтягивается повыше и укладывается рядом со мной, укрывая нас одним одеялом. Мой взгляд бездумно скользит по комнате и останавливается на двух тростях, прислонённых к креслу.
— Что с тобой случилось? — уже серьёзно спрашиваю я. Он хмурится в ответ. Я нетерпеливо поясняю: — Два дня назад ты ходил нормально.
— Мне стало хуже, — нехотя отзывается Северус и опускает глаза.
— Как? Почему? В смысле, мазь перестала действовать?
— Полагаю, дело не в этом, — вздыхает он и переворачивается на спину, чтобы не смотреть мне в лицо.
— А в чём? — раздражённо спрашиваю я, когда пауза начинает затягиваться.
— Возможно, я просто на какое-то время потерял причину.
— Какую причину? — мне приходится тряхнуть головой, чтобы упорядочить мысли.
— Мы не делаем ничего просто так. У всех действий и поступков есть причина. У меня не было причины ходить, пока… — он хмурится и сглатывает. — Пока ты не появился.
— Дело не во мне, Северус, — возражаю я. — Дело в мази. Если бы ты сам её купил, она бы всё равно помогла.
— Ты не понимаешь, — устало бормочет он и прикрывает ладонью глаза.
— Ни черта не понимаю, — просто соглашаюсь я. — Объясни мне.
— Это трудно, Гарри. Ты меня не поймёшь.
— Так объясни так, чтобы я понял, — произношу я резко и настойчиво, потому что туманные разговоры уже начинают злить.
— Сейчас я чувствую, что способен на многое. Я получил больше, чем заказывал. Я научился…
— Ходить?
— Нет, — морщится он. — Ходить я не научился. Мне это больше не нужно. Ходить я научился, когда мне ещё не было года.
— Но сейчас ты ходишь, — удивлённо бормочу я, окончательно сбитый с толку.
— Это не имеет значения. Всё это слишком просто. Банально. Мне кажется, я научился чему-то большему. Тому, о чём мечтал несколько лет.
— О чём ты? — прищуриваюсь я.
Он отнимает руку от лица и поворачивается ко мне.
— Я думаю, что смогу полететь, — говорит он совершенно серьёзно.
— Воздушный шар строишь? — бездумно бросаю я и отворачиваюсь.
— Тебя пугает то, о чём я говорю, потому что ты не понимаешь.
— Угу. Куда уж мне…
— Никто не понимает.
— Знаешь, Северус, — снова поворачиваюсь я к нему, — ты рассуждаешь, как пятнадцатилетний подросток: меня никто не понимает, я весь такой уникальный.
— Почему тебя это раздражает? — мягко и немного диковато улыбается он.
