— А это, стало быть, и есть «наш Дима» и «твой грудотерапевт», Полина, да? — секунда и передо мной появляется еще и мать Полины.
— Гирудотерапевт, дорогой, а не грудо. Тебе ли не знать, тебе ли не знать, — качая головой из стороны в сторону, с едва заметной улыбкой произносит женщина, рассматривая меня с ног до головы. Вот ее однозначно можно к себе расположить, даже с голой жопой. А учитывая, что рисованные голые задницы ее профиль — и подавно. Как же ее зовут, черт? Вспоминай, блин. Ксения! Точно.
— Всем добрый вечер. Несмотря на мое не самое лучшее положение, приятно познакомиться.
— Ну ладно, побуду для разнообразия вежливым, — после непродолжительной паузы произносит отец семейства. — Сергей, — протягивает мне руку. Кажется, от облегчения я выдохнул. Схватил первую попавшуюся тряпку из шкафа и, старательно прикрывая пах, тут же протягиваю ему свободную руку.
— Сергей, — уверенно проговариваю в ответ, и он сразу же одергивает свою руку, не дав мне ее пожать.
— Ты смотри какой. Мало того, что голожопый в моем доме, в шкафу моей дочери, спаивает ее и трах… так еще и повторяет за мной.
— Я не повторяю, я — Сергей. В смысле, ваш тезка. Ксения, — перевожу взгляд на женщину и беру ее руку. Та, к счастью, не одергивает ее, а широко улыбается, сжимая в ответ мою ладонь.
— Мануэла, Педро, Сиси….? Возможно, будущий зять?
— Да, точно — это был я.
— Очень рада уже личному знакомству, — переводит взгляд на мужа. — Что? Я вымою руку.
— Что здесь происходит? Вы вообще в конец все оборзели?! — вскрикивает родитель.
— Я, конечно, не в том положении, чтобы вести длинные и тем более обвинительные речи, но тем не менее. Все, что происходило до вашего приезда с вашей дочерью — было нормально. А сейчас ничего этого не случилось бы, если бы не одно большое НО. Просто ваша дочь очень опасается вашей, Сергей, реакции. Мы с ней встречаемся, но она так боится, что вы о ней плохо подумаете, что предпочла, точнее, не так, умоляла меня залезть в шкаф, чтобы никто не увидел и не узнал о моем существовании. Она только что очернила брата только для того, чтобы ее дорогой папа, то есть вы, которому она приклоняется каждый день, не допустил мысли, что она заинтересовалась чем-то или тем более кем-то, помимо учебы. Я не спаиваю вашу дочь. Сегодня у нее было первое и не самое приятное дежурство в жизни. Первый больной ее словесно пропоносил, второй на нее… помочился, не буквально, а реально. А зная брезгливость и любовь к чистоте вашей дочери, можно представить, как она себя чувствовала. Поэтому, выпитая бутылка вина после отвратительного трудового дня — исключительно в лечебных целях.
— Полина?!
Резко поворачивается к не вовремя замолчавшей дочери, открывая мне не только доступ на Полину, но и на Аню. Это ж надо так попасть. Но хуже всего, что вместо того, чтобы хоть что-то сказать, Полина не только молчит, она еще и замерла, усевшись на кровать с наидебильнейшим выражением лица, приложив ладони к вискам, словно перед нами умалишенная. Ну давай еще покачайся, блин. Всю жопу отобью за такую подставу, как останемся вдвоем.
— Сережа, я вас уже люблю. Давайте я вам принесу вашу одежду? — закусывая губу, тихо произносит Ксения.
— Премного буду вам благодарен, Ксения.
Наступившее молчание, как только Полинина мать покинула спальню, начало дико напрягать. Анин насмешливый бегающий взгляд — раздражать. Папаша, прожигающий дыру попеременно то в моей, то в Полининой голове, раздражал не меньше Ани.
— Может ты все-таки соизволишь хоть что-нибудь сказать, Полина? Например, опровергнешь или подтвердишь слова грудотерапевта?
— Нет, папа. Сергей Александрович у нас без шуток врач. А если быть точнее — очень хороший терапевт. Я у него, между прочим, ординатуру проходила. Кстати, здрасте, Сергей Александрович, — во всю улыбается Аня.
— И тебе привет, Аня.
— Как оказывается тесен мир, за это надо срочно выпить, — о да, моя спасительница. — Держите, Сергей, — никогда так не радовался обычным трусам, равно как и одежде.
— Спасибо, Ксения, — беру свободной рукой долгожданную одежду.
— Это какой-то розыгрыш? Полина?! Долго будешь молчать?!
— Я хочу, чтобы вы все вышли из моей комнаты и оставили нас с Сережей одних. И ты, папа, тоже. Выйдите все, пожалуйста, — совершенно несвойственным ей голосом, просит Полина, все так же сидя на краю кровати, не поднимая взгляда.
— Это надо было сделать еще несколько минут назад. Сережа, Аня — на выход. Пойдемте. А вы с Полиной, — указывает глазами в мою сторону. — Приводите себя в порядок и спускайтесь вниз. Нам надо всем чуточку выдохнуть, ничего такого не случилось. Обычный рядовой случай в нашей семье. Полин, очнись, дорогая.
Глава 39
Как только закрылась дверь спальни, быстро вылезаю из шкафа и наспех принимаюсь натягивать на себя одежду. Руки горят от того, как сильно хочется отбить Полинину задницу. Но какие-то считанные секунды и совершенно несвойственное для нее «прости меня» напрочь выводит из равновесия. Мне ведь это не послышалось?
— Я — урод, — совершенно серьезно продолжает она, наконец-то, поднимая на меня взгляд. Если мне и хотелось хотя бы иногда видеть в ней присущие большинству девушкам черты, например, такие как хрупкость, то сейчас смотреть на то, как она вот-вот заплачет — такое желание кануло в Лету. Равно как и бить ее задницу. — Что я наделала? И что теперь обо мне подумают папа с мамой? За что я так с Димой? Он ведь хороший. А с тобой? Я бы умерла от стыда, если бы оказалась на твоем месте, — вот это совершенно не то, что я ожидал от нее услышать. Обвинения за то, что выложил ее отцу свою правду — да. «На этом наши отношения закончены, Алмазов, убирайся из моей комнаты» — вдвойне да. Но вот это — точно нет. — Ну скажи хоть что-нибудь, Сережа. Ты хочешь меня убить, да?
— Нет, убить не хочу. Жопу хотел тебе отбить, но передумал.
— Что теперь будет? — растерянно бросает она.
— Мы все умрем. Я же уже как-то говорил.
— Сейчас это вдвойне не смешно. Хотя как раз умереть сейчас — самое то. Кем я теперь выгляжу в папиных глазах? И что теперь будет, мамочки, — вновь хватается за голову, принимаясь раскачиваться на кровати. Что у нее сейчас творится в голове — можно только догадываться.
Подхожу к комоду, беру первое попавшееся белье и возвращаюсь к Полине. Наклоняюсь вниз и беру ее за щиколотку.
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь надеть на тебя трусы. Или ты хочешь спуститься вниз голожопиком?
— Я ничего не хочу, Сережа. Хочу исчезнуть. А давай через окно выберемся? Как в кино показывают. Простыню спустим вниз.
— Полин, ты совсем что ли ку-ку? Поднимай давай попу, — ощущение, что я одеваю маленького, совершенно непонимающего окружающий мир, ребенка.
— Я не смогу посмотреть маме с папой в глаза. Давай сбежим через окно, а через пару дней я вернусь, когда все уляжется, — хватает меня за руку и буквально умоляет взглядом. Да, кукушечка и вправду малость поехала.
— Нечему тут улягиваться, уложиваться… улаживаться. Тьфу, блин, ты поняла. Короче, все нормально, подумаешь, маленький казус. У тебя нормальные родители, мама вообще мировая. Да и отец твой не такой уж страшный, как рисовало мое воображение. Конечно, он… удивлен, ну тут каждый был бы удивлен увиденному. Все он примет, никуда не денется. Ты себя сейчас тупо накручиваешь. Прекрати себя так вести, иначе… я на тебя пописаю.
И нет, после моих слов Полина не отталкивает меня, не обзывает, не говорит ни слова и ведет себя так, словно реально кто-то умер. Отхожу от нее и беру первое попавшееся платье из многострадального шкафа. И так же молча, не выказывая никакого сопротивления, Полина дает мне на себя его надеть.
— Представь, если бы твои родители вошли в момент, когда мы бы занимались сексом. Представила? — вынимаю из ее волос перья. — Вот это был бы позор. Я бы на твоем месте тоже свинтил через окно вместе со мной в придачу. А это — ерунда. Пустячок, над которым потом мы не раз посмеемся. Ты меня слышишь?
