– Нет, – отвечает София. – Это ты хочешь порвать с Дэмиеном. Ведь иначе фотографии, которые я отправлю прессе, убьют его. А разве не в этом заключается любовь, Ники? Если любишь, то хочешь защитить любимого, не так ли? Как Дэмиен защитил меня от моего отца.
Холод, который уже было начал отступать, снова сковал меня.
– Ты не опубликуешь эти фотографии.
Она пожимает плечами.
– Почему? Меня на них все равно не узнать – видно только Дэмиена.
– Да ведь ты сама сидишь тут и говоришь, как сильно его любишь. А эти фото убьют его.
София качает головой.
– Нет, это ты убиваешь его. Ты не даешь ему быть со мной. Если ты его не отпустишь, у меня не будет выбора. Неужели ты не понимаешь?
Она делает глубокий вдох, затем жизнерадостно сообщает:
– Что ж, думаю, с этим разобрались, – встает, кивает на стол и разбросанные по нему фотографии: – Можешь оставить их себе на память. Ой, чуть не забыла! – Она достает из сумки маленький кожаный футляр. – Полагаю, тебе сейчас нелегко. Поэтому я подумала, что это пригодится.
Она кладет футляр на край стола и закидывает сумочку на плечо.
– И даже не думай звонить своей охране. Я же сказала, что у меня есть друзья? Я попросила их опубликовать фото, если я не появлюсь, или если меня арестуют, или еще какая-нибудь глупость случится. – София снова озаряет меня улыбкой. – Ничего личного. Просто люблю все просчитывать.
Она исчезает за дверью, а я потрясенно сижу за столом, уставившись на рассыпанные фотографии, способные уничтожить человека, которого я люблю.
Я застыла, окаменела – наверное, поэтому я не могу пошевелиться. И так холодно, чертовски холодно. Но двигаться и не хочется. Я буду сидеть здесь вечность. Пока не превращусь в скелет. Все разрушено. Кругом пустошь, сухая и безлюдная. А как может быть иначе, если хрустальный мир разбился и кошмары обрушились на меня?
Мне не хочется смотреть, и все же не могу удержаться и бросаю взгляд на фотографию, лежащую в самом верху стопки. На ней Дэмиен, и его красивое лицо искажено гримасой боли. Или удовольствия. Рядом с ним – девочка. Лица не узнать, но я не сомневаюсь в том, что это София.
«Он мой. Он убил ради меня. Он мой».
С резкостью, которая удивляет меня саму, я вскакиваю на ноги и сбрасываю со стола фотографии, бумаги, ручки, которые разлетаются по всей комнате.
Лишь маленький кожаный футляр остается лежать на столе. Кожа поблескивает в лучах вечернего солнца, проникающих сквозь окно. Свет проносящихся мимо машин играет бликами на гладкой поверхности. Я зачарованно смотрю на него, как будто в этих вспышках заключено некое послание. Как будто они зовут, притягивают, пытаясь оградить от этого кошмара, свалившегося на меня.
Открывая футляр, я слышу странный звук и лишь потом понимаю, что это мой собственный стон – внутри я нахожу набор сверкающих старинных скальпелей. По телу прокатывается волна благодарности, столь сильная, что едва не сбивает меня с ног. Да, думаю я.
Да. Да. Да!
Но потом ко мне возвращается здравый смысл, и я в страхе отступаю. Лишь дойдя до стены, я понимаю, что все еще сжимаю футляр в руке.
Сделай это!
Моя хватка становится еще крепче, и я пристально смотрю на острые лезвия. Я должна это сделать. Должна.
Медленно, как во сне, я возвращаюсь к стулу, сажусь, приподнимаю юбку.
Затем прижимаю кончик сверкающего, прекрасного скальпеля к своему бедру. И тут же судорожно втягиваю воздух, видя, как с лезвия стекает капелька крови. Я вздрагиваю, зачарованно глядя на нее. Я не собиралась себя резать, но лезвие такое острое, такое совершенное, что одного прикосновения было достаточно, чтобы выступила кровь.
И что теперь? Быстро полоснуть по запястью? Или медленно, с чувством, разрезать кожу на бедре? Обе эти мысли сладостно заманчивы. И то и другое прогонит бурю ужаса и страха, бушующую во мне.
Сделай это.
Сделай, сделай, сделай.
Я прижимаю лезвие сильнее, чувствую жжение холодной стали, впивающейся в теплую плоть. Издаю стон блаженства – и вдруг швыряю скальпель через всю комнату, и по всему помещению эхом прокатывается мой крик – «Нет!»
Скальпель ударяется о дальнюю стену и с жалобным металлическим звоном падает на пол. Я хватаю футляр и кидаю его тоже, потом вскакиваю на ноги и пинаю стул, выкидываю ящик из стола и с силой ударяю кулаком в стену. Я хочу разрушить это место, себя, всё вокруг. Хочу раствориться в хаосе.
Хочу почувствовать боль.
Хочу найти выход.
Хочу Дэмиена. О боже, как же мне нужен Дэмиен.
Я падаю на пол, сворачиваюсь в клубок и плачу.
* * *Когда я выхожу из офиса, Эдвард еще не вернулся из Малибу, поэтому я вызываю такси. Выйдя на улицу, я с удивлением обнаруживаю, что Земля еще вертится, и люди спешат куда-то по своим делам. Как они не понимают, что мир рухнул?
Словно сомнамбула, я приезжаю в Старк-тауэр и как в тумане иду по изысканно обставленному холлу к стойке службы безопасности. Прохожу мимо охраны и слышу, как меня окликает Джо:
– Мисс Фэрчайлд, с вами все в порядке? Вы неважно выглядите.
Еще как неважно, думаю я.
Теперь у меня есть свой ключ-карта, и я вызываю частный лифт Дэмиена. В голове одна лишь мысль: забраться в его кровать, пока он не вернулся из Чикаго. Хочу побыть с ним рядом хотя бы еще немножко. Вдохнуть его аромат. Хочу, чтобы у меня осталось от него хотя бы воспоминание, – ведь я вот-вот пожертвую всем остальным, чтобы его спасти.
Последние несколько часов я думала об этом и пришла к выводу, что другого выхода нет.
Я не могу рассказать Дэмиену об угрозе Софии. Если я расскажу, он сделает неосторожный шаг в попытке защитить меня, и София опубликует фотографии. Я видела, что было с ним в Германии, когда снимки увидели судьи. Если же они появятся на страницах журналов, это убьет его. И я буду причиной этого, пусть и невольной.
Даже если Дэмиен сможет выбраться из неминуемой пропасти, эта трещина навсегда останется между нами. И лучше я уйду сейчас, чем буду наблюдать, как наши отношения разваливаются под грузом этих проклятых фотографий.
Я могла бы пойти в полицию, но разве это поможет? Тогда еще больше людей узнают о фото, и риск, что они станут достоянием общественности, возрастет.
А если я расскажу Дэмиену? Сможет ли он убедить Софию не публиковать снимки? Возможно. Но тогда этот страх будет преследовать его до конца дней, а я не хочу этого – ни для него, ни для нас.
Да и как он сможет повлиять на Софию? Попытается переубедить ее? Возьмет под контроль? Если то, что сказала София, – правда, значит, он убил Рихтера, чтобы защитить ее.
Устранит ли он саму Софию, чтобы защитить себя? Меня? Наши отношения? Честно говоря, я не знаю. И это меня тоже пугает. Поэтому я сделаю то, что должна: положу этому конец. А потом как-нибудь постараюсь выжить.
