— Не пудри мне мозги! Альфы обязаны быть справа только во время свадебных церемоний{?}[Согласно синтоистскому обряду, японские женихи действительно стоят/сидят справа, как и все гости с его стороны.]. В повседневной жизни таких правил нет, Хибари. Так что это из твоего личного шизофренического списка. И даже если всё это с полотенцами и запахами — херня на постном масле, у тебя всё равно инстинкты сильные. Ты меня, блядь, укусил, пока кончал! — Хаято ткнул пальцем за ухо, где остался след. — Хорошо, что я к тебе спиной не поворачивался.
— Специально?
— Конечно! Дурак я, что ли?
— Я не прокусил кожу. Да даже если бы прокусил, ничего бы не было.
Хаято сопит, шумно втягивая воздух. Всё равно замазывать теперь.
Кёя спокойно пьёт чай, словно они спорят из-за надкушенного подсохшего бублика. Столько шума из-за ничего. Хотя… Хаято по-своему близок и одновременно далёк от истины в своих рассуждениях.
— Идея со вкусом и смешанным запахом была неплоха. Только что, если бы это не отрезвило меня, а, наоборот, сорвало с катушек?
— Вообще, я на это и рассчитывал, а ты вон какой перец — в душ меня послал, почти что на фиг, — остывает Хаято. — Значит, не сработало?
— А сам что почувствовал?
— Ну… — Морщинка между светлых бровей прорезается глубже.
Пальцы Хаято отрешённо водят по кромке пустой чашки: гладкая, холодная, без ручки. И Кёя ставит заметку купить ему чёрный чай. Пожилой дедушка за прилавком, к которому ходит годами, посоветует что-нибудь наименее горькое и отвратное. Нальёт несколько разных видов на пробу, расскажет, как правильно заварить.
Кёя отвлекается, словно слух не напряжён до предела в ожидании ответа. Правильно выбрать чай, это, конечно, важнее. А Хаято пусть скрипит шестерёнками, сколько ему нужно.
— Общий запах убаюкал, что ли, — говорит Хаято.
Будто он долго страдал бессонницей; в груди муторно, беспокойно, мучительно зябко: спать и хочется, и не можется. Сто раз взбил ногами одеяло, вконец скомкал простынь и скинул подушку. То холодно, то жарко, то жуткое, тревожное почудится за грязным, с налётом от капель дождя окном. А потом бац — все стрёмные тени исчезли. Открыли форточку, впуская свежий, прохладный воздух. И большое, тёплое обняло со всех сторон, затягивая в долгожданный светлый сон. А там огромное облако — широкое, ватой подбитое, с такого не упадёшь — поймало, пушинками, как тополиным пухом, защекотать пригрозило и размеренно поплыло по небу, унося его вдаль.
— Убаюкал, — как иностранное, незнакомое слово повторяет Кёя. — Меня — нет. Совсем нет.
Наверное, для Кёи прозвучало как дичь, но так уж вышло.
— Значит, это работает по-разному.
Кёя отставляет чашку.
— Почему ты сказал, что по-другому мы не можем смешаться? Чтобы разозлить?
— А. — Хаято вспыхивает, точно костёр с сухим топливом. — И да, и нет. То есть я намеренно, но так и есть.
Кёя не догоняет, что его смущает в разы сильнее, чем всё, чем занимались ранее.
— Запах смешивается только во время полноценного секса. У парочек, у которых всё серьёзно, — выдавливает Хаято, словно за горло схватили. — А так… Ты же видишь, приняли душ, намылили животы, и всё, снова раздельный. Кожа не запоминает надолго.
— Так почему мы не можем быть серьёзной парочкой с одним запахом на двоих?
— Ну так если меня никакие таблетки не берут, какой на хрен запах?! — взрывается Хаято. — Нельзя мне, блядь, ничего смешивать! Только презервативы!
Между ними становится так тихо, словно вновь угодили в иллюзию тишины. Ни шума дыхания, ни шелеста одежды и скрипа половиц.
Хаято остро захотелось сигарет. И чего-нибудь покрепче взамен сладкой, приплюснутой как пончик хурмы.
Глухой стук бамбука о камень. И снова шум воды. Кёя выходит из оцепенения.
— Ты сейчас хочешь сказать, что, когда я предложил быстро закончить течку, — медленно произносит он, как обожжённый хищник подбирается к остывшему железу, — ты отказал только из-за того, что мы в принципе не могли её закончить раньше? Потому что использовать презервативы обязательно?
— Эм. — Хаято растерянно моргает на него, алея сильнее, если ещё было куда.
Кёя сверлит его взглядом.
— А пояснить ты не мог, что это вопрос беременности, а не принципов или отвращения лично ко мне?
Хаято молчит. Да что тут скажешь.
Кёя зажмурился. Ладно, он предложил решить проблему, этим способом проблема не решалась — никаким способом она не решалась, — Хаято отказал. Логично. Он же не предложил заняться любовью без всякой определённой цели, а Хаято не обязан был объяснять такие тонкости кому-либо, кроме своего парня.
Глупо так. А Кёя решил, Хаято ломается, потому что тогда они даже на свидание ни разу не сходили.
Впрочем, может, и не без того. Кёя бродит вокруг этой мысли, пинает её, рассматривает. Пока не осознаёт:
— Тогда тебе тем более нужно очень осторожно подбирать феромоны. Намеренно включай только те, что не направлены на флирт и сексуальное соблазнение. Как зов, просьба о защите или, наоборот, отрицание и агрессию. Любые другие приказы.
— Да знаю я!
— Даже со мной так не пробуй. Я ничего тебе не сделаю, если это против твоей воли — я почувствую, как и всегда до этого. Но если специально начнёшь — никаких гарантий, что остановишь меня, даже если их выключишь.
— Так ты думаешь, ничего с начала тренировок не изменилось? — удивляется Хаято. Кто недавно хвастал, что Хаято его не возьмёт?
Кёя смотрит на него, как на идиота:
— Изменилось всё.
Сначала Кёя опасался, что остановится только с Гокудерой из-за обещания защищать, а с чужими таких барьеров нет и ничего не сработает. Теперь наоборот. Он точно остановится, если поманит чужой. Но перед Гокудерой — не факт, что удержится, если тот сам всеми силами позовёт и именно его.
Нормальный обмен. Меньшее зло, если Хаято не ступит, считая его закалённым и всесильным. Кёя его предупредил.
— Что ты почувствовал, когда я выпустил их сегодня? — хмурится Хаято.
— Это не то. Тебе хотелось меня покорить и проучить, и ты отдавал волну, а не звал к себе. Поэтому вышло внезапно и даже приятно.
Совсем не опасно.
— Попробуй сейчас.
— Что? — вконец теряется Хаято.
— Тебе нужны заранее оговорённые место и время? Сходу никак? Или ты перетрудился?
— Да ты задрал! — вскипает Хаято. — То выпускай, то не выпускай. Определись!
— Я имею в виду, выпусти безопасные, а я озвучу, что это и как ощущается.
Тупое травоядное. Кёя отодвигает поднос, чтобы ненароком не задеть. Из своей чашки от силы отпил три с половиной глотка. Хаято и вовсе к чаю не притронулся, поэтому устроят мини-потоп, если перевернут заварник и полную чашку.
Когда он поднимает голову, Хаято смотрит прямо ему в глаза — напряжённо, упрямо и немного зло. Бледные губы поджаты, но Кёя отчётливо слышит шелест имени в голове.
Сам не понимает, как без складно сложенных звуков и букв узнаёт, что послание — ему, а не любому альфе поблизости. Может, есть данное с рождения второе имя-шелест, и Гокудере оно известно.
— Зов, — определяет Кёя.
Хаято кивает.
— Это как голос или эхо?
— Нет ни голоса, ни твоего запаха или послевкусия. Но я знаю — это от тебя.
Не потому, что сидит рядом. С визуальным восприятием совсем не связано. Кёя прислушивается. Как… когда Хаято пахнет елью, фруктовыми деревьями, еле заметно нотками дыма от жаркого костра. А зов — это ещё не он, а только дорога к нему шелестит, раскидываясь под ногами. И треск веток, искорки — впереди.
Кёя пытается объяснить в двух простых словах, на что Хаято убито переспрашивает:
— Костром? «Соблазнительный», блин, аромат.
«Для любителей шашлыков, ага. Вот это открытие», — думает Хаято.
Кёя не понимает, что его расстроило. Это всего лишь один из многих его запахов: ещё несладкий, но естественный и уютный, будто выбрались на природу и греются у маленького огонька. Под такой приятно молчать и спится хорошо.
