Потому что в их тренировки закралась одна огромная ошибка, которая сводит все усилия на нет.
— Я больше не хочу таких тренировок. Давай не будем.
— Каких именно? — устало отзывается Кёя. — Как в комнате или как на веранде?
— Любых. Ты ведь тоже понял: так, как у нас друг с другом, с чужими не выйдет. Просто… не будет так с кем-то там левым, приблудным.
— Да, — словно бы в пустоту роняет он. — Не будет.
Кёя безучастно глядит в тёмный край сада и отстраняется так же неспешно и плавно, как незаметно прильнул ранее. Словно ветром толкнуло плыть дальше, а он и не собирался задерживаться.
Из него выныриваешь — а там острый холод ночи и пустота в заполненном ранее пространстве. Голое небо с точками безразличных звёзд, бесконечно много немой чёрной материи — делай что хочешь.
Кёя здесь, но не рядом. Словно не из плоти и костей — всё, как всегда, нипочём, хоть одному, хоть нет. Хладнокровный, как вампиряка, греется под лунным светом, никакими пледами, в отличие от него, не прикрываясь. И белое лицо иссушенное, ни на миг не дрогнувшее. Почти мистически, тотально спокойное.
— То бешеное море — это то, что ты чувствуешь во время течек?
— Море? — Хаято вытягивает шею из-под пледа. — Почему море?
— Я это увидел так.
Не огонь, от которого добровольно полезешь в ледяную ванну или сугробы. Это сбивает Кёю с толку.
— Если говорить метафорами… Вроде того.
— Тогда это очень неприятно.
— Ну да. А Ямамото верит, что я весело провожу время за просмотром порнушки.
Кёя не улыбается на это. Склоняет голову набок, перед выпадом примеряясь. Лижет взглядом щёки и нос Хаято.
— Презервативы — не проблема, докуплю.
— Ч-что?
— Выздороветь раньше не помогу, зато не будет так плохо. Поэтому можешь прийти и остаться, как в прошлый раз. — Хаято смотрит во все глаза, а в уши льётся негромким, но оглушающим: — От тебя достаточно доверия. Большего я с тебя не стребую.
В барабанных перепонках Хаято перезвон колоколов, точно разом взметнулись все фурины в окнах. Кёя давно их спрятал до лета, но призраками они всё звенят и звенят.
Большего не стребует — чего? Ответных чувств? Каких-то обязательств? В прошлый раз? А как было в прошлый раз? В башке Хаято коротит проводка.
Качнувшись вперёд и назад, Хаято разлепляет пересохшие губы:
— Хибари… слушай. У меня иногда перед и во время течек, — скрипит голосом он, — бывают провалы в памяти. Типа горячка и галлюцинации. Так что, когда начнётся, ты мне это повтори на всякий случай, вот слово в слово. И лучше сам приди, чтобы я не тащился через весь город. А то не дойду, наверное.
Кёя, застыв, даже не моргает. Что значит «забудет»?
Неправильный ответ, Хаято.
— Так вот зачем омегам метки ставят. Средство от забывчивости.
— Я не шучу.
— Да неужели? — Он дёргает Хаято, впечатывая в себя и срывая сраный плед. — Ты столько сделал, чтобы я тебя запомнил, — рукой скользит по ягодице, — это ты, — перемещает на ширинку, — и это ты… А потом проходит какой-то час, и заявляешь, что как раз сам ты меня забудешь через каких-то две с половиной недели? Серьёзно?
Хаято ловит искры возбуждения пополам с испугом от внезапности столь откровенных прикосновений. Слишком тесно друг к другу.
— Чёрт, я не о том!
— Две. С половиной. Недели. Хаято. Я, конечно, приду. И всё напомню. Прямо сейчас могу начать, чтобы закрепилось.
Подхватив Хаято крепче под бёдра, Кёя отталкивается и поднимает его с пола.
— П-подожди, — теряется Хаято, лишаясь опоры под ногами. Его перетаскивают через порог, уволакивая в непроглядную темень дома, и умом кажется — это очень стрёмно, если в ней Кёя и вправду собирается отпустить своих демонов. Но телом и дурной частью сознания иррационально не верится, что он всерьёз.
— Заодно убаюкаю, мы ведь нашли прекрасный способ.
Руки Кёи как свинцовые тиски, и шаг широкий, быстрый. Коридор пролетает сплошным чёрным пятном, а он ни разу не пошатнулся и ни во что не врезался. Хаято хватается за его плечи, вжимает голову, не зная, где там рамы над сёдзи, о которые долбанётся головой.
— Мне и так зашибенно, пусти, ублюдок, — шипит Хаято.
— Да, ты у нас в шоколаде. Сам бы слизал, если я протянул тебе руку? Или память должна быть у одного?
И в этом столько пекучего, болезненно-угрожающего, что до Хаято с задержкой доходит:
— Ты что… обиделся?
На что угодно мог бы, а сорвало, когда Хаято совсем не ждал.
Кёя резко тормозит, влетев в невидимую стену.
Комната — Хаято напрягается — незнакомая. Не его.
— Включи лампу.
— Нет.
Глаза постепенно привыкают, Хаято мацает руками по подбородку и лбу Кёи, отталкивая чужую голову от груди.
— Ты не обижаешь. Ты бесишь, — говорит эта голова.
Кёя ослабляет хватку, и Хаято медленно сползает по нему, пока одна ступня не упирается в пол, а вторая — в ногу Кёи.
— Отдавлю.
— Опасное увечье, да.
Хватка незаметно перетекает в крепкое объятие, и Кёя медлит. Тихо дышит ему в ухо, и Хаято вздрагивает, ощутив губы поверх свежего, едва заметного засоса за ухом.
Точно голодный вампиряка. И губы, и нос холодные, мурашки — заразные, разгоняет по шее вниз.
— Ты как-то очень своеобразно понял просьбу оттащить меня на ручках в кровать.
— Рот закрой. — Голос звучит хрипло, и дыхание после марш-броска сильное, пробивает до затылка.
Хаято не рыпается. Кёя точно не собирается драться: запаха металла и азота нет, и места для замаха кулаком совсем мало.
И щека у него гладкая, словно брился не утром, а только что, перед тем как ею прижаться. Очень воинственно, ага. Это придаёт храбрости и чуток наглости.
— Не знаю, слизал бы я тебя или нет. Ты таки очень противный. — Кёя каменеет под ладонями. — Но я о характере…
«…а не теле» Хаято не успевает произнести. Потому что желание Кёи долбануть его пересиливает желание отыметь.
— А у тебя характер прямо-таки песня, — говорит Кёя бессознательному телу, обмякшему в руках.
***
Что за люди, думает Такеши, с беспокойством заглядывая в телефон. Один коротко кидает «да», «нет», а потом без прощаний вырубает телефон. Второй — совсем его не берёт, что Хаято не свойственно.
Ссутулившись над плитой, Такеши греет молоко. Хорошее средство от бессонницы для маленьких мальчиков. Ничто — для тех, кто вырос и погряз во взрослых тревогах. Ему кажется, он ещё где-то посередине, и шансы пятьдесят на пятьдесят.
Шапка пены тихо шипит, поднимается.
Параноить. Не параноить. Доверять. Не доверять.
Комментарий к Часть 5.5 — Средство от бессонницы
1. Про стороны не шутка. Согласно синтоистскому обряду, японские женихи действительно стоят/сидят справа, как и все гости с его стороны.
2. Совместное распивание саке и при вступлении в клан якудза, и в брак, и во время побратимства. Количество глотков/чашек в зависимости от повода разнится. При вступлении в якудза чашку забирает новый, принятый в семью сын и хранит её всю жизнь.
========== Часть 5.6 — Приём у врача ==========
— Ну здравствуй. — Доктор скашивает на него насмешливый взгляд. — Так любезно с твоей стороны записаться через регистратуру.
В карточке предыдущего пациента кривой поспешной завихрюшкой ставится подпись, и врач закрывает её.
— Проходи, пожалуйста.
Стул для посетителей скрипит под весом школьника.
— Это не любезность. Двадцати минут с головой хватит, чтобы всё прояснить.
— Прямо-таки всё? Тогда давай следовать протоколу. — Ручка стучит по корешку карточки. — Сначала предыстория. Что наболело, почему пришёл, почему один, а не за ручку с верным другом. Так можно, я бы отметил приём как семейную консультацию.
Правила и участливые вопросы посетителю, видимо, не по душе.
— Вы же профессионал, сенсей. Взгляните на меня и назовите самые очевидные симптомы. Угадать, что тревожит, не сложно.
Чехол с катаной недвусмысленно выглядывает из-за плеча. И вовсе не дружелюбная улыбка криво разрезает нижнюю часть лица. Такие противоестественные, злой силой прорванные дыры между губ уродуют детей; и руки сами тянутся проткнуть иглой, зашить, наглухо стянув края.
