— Слушай, ты понимаешь, что я могу тебя сейчас просто выгнать и все?
— И пользуясь своим положением, сделать так, чтобы после Полина и не вспомнила обо мне. Прекрасно понимаю, поэтому и говорю все, как есть, ничуть не приукрашивая и не утрируя. Вы же опытный хирург, сами должны понимать, что ногу нужно откромсать, если там запущенная гангрена. Какой смысл себя обманывать? Правильно — никакой. Сейчас Полина сидит в гостиной и не думает ни о грязи, ни о крошках от тарталеток, которыми намусорила Аня, ни о медицине. Да ни о чем она не думает, кроме вашего с ней будущего разговора. Все ее поведение было направлено исключительно на то, чтобы вас радовать и вам же подражать. А сейчас на то, чтобы минимизировать своим молчанием огорчение, которое она у вас вызвала своими ужас ужасными поступками. Хотя, если бы вы как авторитет, втемяшили ей в голову в нужный момент, что это не ужас ужасный, сейчас бы себя Полина так не вела. Ну да ладно, это уже прошедший этап. Она не любит бегать ни по утрам, ни по вечерам. Она любит вредную еду, как и другие представительницы прекрасного пола вашей семьи, да и все обычные люди. Но для папы Полина ест почти всегда полезную еду, обожает заниматься спортом и кроме медицины ничего не видит. Сейчас выдам ее страшную тайну — она врачом решила стать только потому что Аня похерила сию профессию, выйдя замуж и родив ребенка. Она папу хотела порадовать, раз никто не смог, понимаете? В ее разговорах есть только папа, папа, папа и снова папа. Знаете, как она боялась не успеть заполнить холодильник перед вашим приездом? Наверное, интуитивно чувствовала, что вы должны вернуться. Но вот не успела. И да, почти две недели она ела всякую гадость, не занималась никаким спортом и проводила двадцать четыре часа в сутки со мной и ей это очень нравилось. А еще ей очень-очень нравлюсь я. Так нравлюсь, что она даже немного усмирила выводок тараканов в своей голове. Думаю, она впервые влюблена, но увы, Полина скорее с крыши сиганет, чем открыто мне в этом признается. А все потому что в голове у нее пунктик — только карьера врача и никакой личной жизни, потому что какие-то там отношения помешают ее построить, да и папа расстроится. Исходя из всего этого, мне, безусловно, сложно воспылать к вам сейчас симпатией. Но при правильном подходе к дочери, который заключается в банальном объяснении с вашей стороны, что в наших с ней отношениях нет ничего плохого, а, напротив, много хорошего, и вы по-прежнему ее любите, обожаете, поддерживаете, нужное подчеркнуть, я, вероятнее всего, изменю о вас мнение, и вы мне понравитесь. Ну и главное вести с ней разговор искренне и правдиво. Полина же умная девочка, сразу заподозрит подвох, если будете врать.
Молчание после моей откровенно борзой речи — слишком затянулось. Дико раздражает то, как меня рассматривает Полинин отец.
— Не припомню, когда в последний раз видел таких наглых голожопых товарищей.
— Протестую, я уже не голожопый.
— Ладно, пиз… говорун ты знатный. Засчитано. Плюс один балл тебе в копилку.
— То есть у меня один балл? Из десяти?
— У тебя изначально, Сережа номер два, было минус десять. Стало минус девять из десяти плюсовых возможных. Так андестенд?
— Соу-соу, — повторяю точь-в точь за Полиной, от чего невольно из меня вырывается смешок. — Что-то маловато у меня изначально шансов. Ладно, я — врач, это разве не плюс пять баллов?
— Плюс один. Плюс пять было бы, если бы ты был хирургом. Итого минус восемь. На этом все?
— Не курю.
— Минус семь. Пьешь, значит снова минус восемь.
— Так, стоп. Выпиваю, а не пью. Возвращаемся снова к минус семи.
— Ну, окей, Сережа номер два, ты все равно минусовой.
— Я не договорил. На самом деле вы мне все же нравитесь.
Я всякое ожидал, но точно не то, что мой собеседник заржет в голос, откинув голову назад.
— Звездец, где тут скрытая камера?
— Я серьезно, если бы не ваше влияние, то я бы и не обратил внимания на Полину. Я год был с вашей средней дочерью в тесном контакте, но она меня как девушка не привлекала, хотя с точки зрения принятых стандартов красоты, она скорее красивее Полины. А вот Полина — да, привлекла. А все благодаря особенностям, которые она приобрела с помощью вас. Я считаю, это плюс семь баллов, итого я продолжаю с нуля с заделом на стойкий положительный баланс.
— Ты откуда такой взялся… Сережа?
— Да оттуда, откуда и вы. Ничего нового. Если что, я сейчас не имел в виду ничего пошлого. Ладно… я всего лишь хочу сказать, что нам с Полиной хорошо вместе. У меня нет цели ее обидеть или бросить, дав пинок под зад через неделю, другую. Если вам так будет легче, у меня на нее действительно самые что ни на есть долгосрочные планы. О которых Полина в свою очередь и слышать не хочет, сами знаете почему. У вас две взрослые счастливые дочери, самой младшей вы не хотите того же самого?
— Я тебя понял. Но ты не совсем правильно воспринимаешь меня. Я не тиран, которым ты пытаешься меня выставить. Ни одной из своих дочерей я никогда и ничего не запрещал. Ну разве что сигареты и клубы. Ну это уже только дебил будет поощрять. Не делай из меня абсолютное говно. Мне до идеала слишком далеко, но и до ранее озвученного далековато. Мне неприятно все, что я услышал в спальне, собственно и здесь тоже. Но я в отличие от многих, умею признавать свои ошибки. Я обязательно поговорю с Полиной, но расхваливать перспективы ваших отношений я не намерен. Я тебя пока не знаю. Но и ставить вам палки в колеса, равно как и указывать ей что-либо я тоже не буду. Так что будь спокоен в этом плане. Ну а если хочешь, чтобы я тебя ввел в положительный, а не нулевой баланс, я задаю вопрос — ты отвечаешь.
— Что-то типа блиц-опроса, что я люблю?
— Сейчас будет минус балл, если будешь нести хрень, — подливает виски до краев в мой бокал. — Как ты познакомился с моей дочерью?
— Она же сама сказала, что в больнице. Вы плохо слушали?
— Поздравляю, Сережа номер два, ты снова в отрицательном балансе. Итого минус один. Полина замялась и как следствие соврала. Еще раз, как ты познакомился с моей дочерью?
— Мы познакомились в баре, — не задумываясь бросаю я. В конце концов почему ему не рассказать правду?
На утро я об этом сильно пожалею. Нет, не так, очень сильно пожалею. И вовсе не о разговорах. Нельзя. Вот просто нельзя пить хитропопому с еще более хитропопым…
* * *
Может наесться бета-блокаторов, чтобы наконец-то унять это долбаное сердцебиение?! Еще немного и я сорвусь в истерику. Сколько можно говорить? Ну сколько?! Не могу больше, просто не могу.
— Мам, а может папа разбил Сереже нос, тот ударился головой и умер? А папа, боясь, что его посадят, скрывает пока улики?
— По-моему, Поль, головой сейчас ударилась ты. Ну чего ты чушь несешь, глупенькая? — приобнимая меня за плечо с улыбкой произносит мама.
— А что они там так долго делают? Один час и двадцать семь минут.
— Говорят, что же еще. Давай ты пойдешь спать, а если твой Сережа останется здесь ночевать, я просто направляю его в твою спальню.
— Да не хочу я спать. И папа не даст Сереже у меня ночевать. Тут даже твои приемы не помогут. Ты рада, что теперь у меня есть мужчина? — сама того не ожидая задаю совершенно несвоевременный вопрос после затянувшегося молчания.
— Рада. Но буду еще более рада, если ты прекратишь себя накручивать. Ну вот чего ты сейчас боишься?
— Не знаю. Мне не нравятся, что они так долго разговаривают. Сережа…он как бы не фильтрует слова. Говорит, как есть. Как…и папа. И это просто не может хорошо закончиться.
— Ой, да бухают они, — плюхаясь в пижаме на диван, как ни в чем не бывало бросает Аня. — Я минуты три подслушивала. Потом лень стало, скандалов и интриг нет. Кажется, Сергей, который Александрович, тьфу, они же оба такие…короче, твой, Полина, в зюзю. Папа чуть поменьше, но очень добрый, значит тоже почти в зюзю. Лесбиянок обсуждают.
Сказать, что я удивлена — ничего не сказать. Даже мама переглянулась со мной. Скептически переглянулась. Но еще больше мы были в шоке, когда через несколько минут после Аниной речи в гостиную вошли папа с Сережей, а если быть точнее ввалились, громко смеясь, причем ввалились виляя, обнимая друг друга за плечи. Никогда я не видела пьяного папу. Выпившим — да. Он действительно добреет на глазах. Но это….это….не добрый папа, это самое что ни на есть в зюзю.
