А ближе к вечеру мой телефон начал разрываться от звонков родителей, которые я упрямо игнорировала. Они трезвонили, не переставая. И, в конечном итоге я, не выдержав этой атаки, была готова выбросить мобильник в реку, но меня остановил неожиданный поток сообщений.
Чемпион: «Аня! Вернись!»
Чемпион: «Прости меня!»
Чемпион: «Не исчезай… Я тебя тоже об этом прошу!»
Чемпион: «К черту такую любовь!»
Чемпион: «Скажи, где ты!»
Чемпион: «Тихая, блядь… Аня!!! Скажи, где тебя искать. Я приеду! Заберу! Никогда не отпущу.»
Чемпион: «Надо все исправлять. Надо!»
Чемпион: «Не думай, что тебя одну ломает!»
Трижды пробежавшись глазами по сообщениям, отключаю телефон. Иногда одним лишь словом можно уничтожить человека. И боль от такого удара держится дольше. Сердце вырабатывает обиду, которая пускает корни глубоко внутрь и начинает отравлять организм.
Неправильно как-то все выходит. Слишком неправильно. У нашей истории должен быть счастливый конец. Но видимо, у вселенной на этот счет другие планы.
И как же сильно я злюсь на Савельева — за то, что не могу перестать его любить. Но еще сильнее я ненавижу себя — за то, что не в состоянии нас спасти. Я не могу повернуть время вспять и изменить то, что уже произошло.
«Люблю… До смерти, Ань…»
«Я хочу сорваться. Хочу разбиться. Хочу слиться с тобой. Только с тобой…»
Забавно, но случилось все, о чем мы мечтали: вдвоем сорвались, вдвоем разбились, а дальше — смерть.
Ну, хоть где-то не облажались…
Домой возвращаюсь глубокой ночью и полностью разбитая. Теперь, когда мы с Мироном поставили точку, я могу шагнуть на этап принятия и смириться с той жизнью, которую выбрали для меня родители. Выйду замуж за Плутоса, как они и хотели. Получу диплом, о котором они мечтали. Подарю им внуков и с помощью денег мужа обеспечу такую старость, о которой они грезили.
Стану прекрасным сотрудником, верной женой и хорошей матерью. Возможно, как сказал Мирон, однажды забуду о боли и больше не вспомню о том, как сильно мы любили. Я стану той, кем хотят меня видеть окружающие.
«Стану», поставив на другую чашу весов свое «Я».
Ну, подумаешь, во мне больше не будет огня, жизнь лишится смысла. Ну и что с того, если вместо души будет рваная рана. Привыкну. Приму. Смирюсь. Не страшно, если безразличие ко всему станет моим главным состоянием.
Привыкну. Приму. Смирюсь…
Зато больше никто не пострадает. Зато я больше никому не сделаю больно.
Пробираясь на цыпочках в свою комнату, боюсь разбудить домашних. Но стоило только включить в спальне свет, как испуганный крик вырвался из груди.
— Господи! Что вы… — схватившись за сердце, прикрываю глаза и глубоко дышу.
На моей кровати, в кромешной темноте и мрачной тишине, сидят родители. На их лицах — траурная маска, а в руках — паспорта и два билета.
— Где. Тебя. Носит? — ледяным тоном отчеканивает мать, отчего по позвоночнику пронеслись колючие мурашки. — Я повторяю вопрос: «Где ты, черт возьми, была»? — она подскакивает с кровати и, схватив меня за плечи, хорошенько встряхивает, отчего я теряю равновесие и едва не падаю.
— Ты делаешь мне больно! Пусти! — пытаюсь вырваться, но хватка лишь усиливается.
— Паршивка! Маленькая дрянь! — кричит отец, принимаясь расхаживать по комнате. — Почему в наш дом заявляется Плутос и говорит, что видел тебя около отеля «Атлантик-сити»?! Он сказал, что выглядела ты, как… как проститутка из дешевого борделя!
Мне становится дурно. Вот-вот стошнит. От остроты момента и переизбытка чувств перед глазами все плывет. Я с трудом смотрю перед собой и часто моргаю. На слезы уже внимания не обращаю и на трепыхающееся в попытках выжить сердце — тоже. Дело же привычное.
Теперь, когда моя репутация в глазах родителей и Плутоса упала ниже плинтуса, ниже минимального порога социальной ответственности, они вообще перестанут видеть во мне человека.
— Ты к нему ходила? — разоряется мама, не позволяя мне покинуть комнату. — Я права?
— Мой ответ вам не понравится…
— Отвечай, дитя Сатаны, грешница Анна! Ты была с Мироном? Что у тебя с ним? — она в привычной манере снова начинает трясти меня, словно тряпичную куклу, набитую ватой. И верещит так, что уши закладывает.
— Ничего… Ничего у меня с ним нет и не будет! — всхлипывая, не смею посмотреть родителям в глаза. Сразу на лжи поймают.
— Вижу я это «ничего», — фыркает мама и, грубо обхватив мой подбородок, заставляет поднять голову. — Ты же знаешь, что у молодежи на уме! А тебе надо об учебе думать и о браке! Сколько раз повторять, что все взрослые глупости, это я сейчас про секс говорю, позволительны только после свадьбы? Сомневаюсь, что этот парнишка решит на тебе жениться. Поиграет месяц-другой и бросит. А ты уши развесила, — в каждом слове — колкая издевка, желание задеть побольнее и показать, что кроме родителей я никому не нужна.
— Мам, что ты такое говоришь?! — я больше не могу терпеть эти унижения. — Ты же его совсем не знаешь! Да Мирон каждый день делал меня счастливой, когда вы при любом удобном случае подавляли мою волю! Вы можете запереть меня в комнате, можете выдать замуж за первого встречного, но вы никогда не сможете заставить меня разлюбить его!
— Что? — вытаращив глаза, налитые кровью, мама вырвала у меня рюкзак и вывалила все его содержимое на кровать. — Эгоистка! Дрянь неблагодарная! Я устрою тебе минуты счастья! — разоряется она, не переставая изучать каждый предмет. А когда находит телефон, зажимает на нем кнопку, пока не загорелся экран, сигнализируя о включении. Следом посыпались уведомления. Одно за другим… И уверена, большая часть из них — от Мирона. — Сейчас посмотрим, что ты скрываешь.
И тут меня конкретно подбросило, потому что в телефоне — наша с Мироном история. Переписка, фотографии, признания и клятвы. Все, что мы так хранили.
— Нет! Отдай! Не смей! — размахивая руками, пытаюсь забрать мобильник, но мама тут же прячется за спину отца. Сейчас, когда внутри происходит бешеный всплеск адреналина, а возмущение, вызванное чудовищной несправедливостью, просто зашкаливает, я готова пустить в ход кулаки.
— «Я помню все, что связано с тобой: твой первый отказ, наш поцелуй на колесе обозрения, помню ночь, когда ты стала моей. Знаешь, Аня, даже если ты выйдешь за другого, ты всегда будешь принадлежать мне. Потому что моя. Особенная», — вслух читает мама одно из сообщений.
Господи, как она могла? Не могу поверить, что «личное» стало «общественным».
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Краснея, ощущаю себя так, словно с меня кожу содрали, обнажая то, что внутри. И теперь это видно всему миру. Отчаяние, гнев, стыд — все это смешалось в душе. Стискивая челюсти, свирепо расширяю ноздри, качая кислород. А чтобы не потерять сознание, кусаю губы до металлического привкуса, надеясь на то, что физическая боль поможет хоть немного отвлечься.
— Ты спала с ним?
Этот вопрос буквально на лопатки меня укладывает. Не думала, что родители когда-нибудь осмелятся спросить у меня подобное.
Молчу. На автомате обнимаю себя руками. Сглотнув тяжелый ком в горле, выдерживаю затяжную паузу. Сжимаю руки в кулаки, больно впиваясь ногтями в кожу.
— Спала? — жестче переспрашивает мама, и в этот момент даже отец перестал дышать.
Вдох… Выдох… Задержка дыхания.
Три… Два… Один…
Вскидываю взгляд на мать. Не моргая, смотрю на нее с самой настоящей ненавистью. Не прощу! Никогда не прощу родителей за то, что они сломали меня. За то, что благодаря им я лишилась шанса на счастье.
— Да. Я спала с Мироном, — отвечаю с неподдельной гордостью. — Я спала с любимым мужчиной! Так ответьте мне, это грех? Грех принадлежать тому, кого любишь?
Дикий рев. Громкие ругательства. Звонкий удар. И щека тут же вспыхнула, словно к ней приложились каленым железом… Мама меня ударила.
Сильная пощечина на миг ослепила меня, вынуждая пошатнуться. Но в этот момент ни один мускул на моем лице не дрогнул, ни одна слезинка не блеснула в глазах. Гордо вскинув подбородок, я смотрела прямо в глаза своим личным Палачам, которых когда-то называла родителями.
