Тот из мальчишек, что повыше, что-то быстро протарабанил вошедшему лорду на своем языке. Тот кивнул и с явным раздражением двинулся вперед.
— Тристан и Красавица, — произнес он, пройдясь по каюте. — И Лоран тут.
На этом юнцы с оливковыми лицами, словно почувствовав себя не в своей тарелке, отвели глаза и заторопились наружу, закрыв за собой дверь и оставив лорда наедине с рабами.
— Этого-то я и опасался, — продолжал королевский посланник. — А еще Елена, Розалинда и Дмитрий. Лучшие невольники замка! Да, у этого ворья наметанный глаз. Остальных пленников они освободили на берегу сразу, как только вынюхали главные сокровища.
— Но что с нами теперь будет, милорд? — спросил я вельможу, в глазах которого явственно читалась озлобленность.
— Все в руках твоего нового хозяина, султана, мой милый Тристан.
Красавица изумленно ахнула.
На мгновение я замер, глядя на него с застывшим лицом и чувствуя, как вздымается во мне волна бешенства.
— Милорд, — произнес я наконец дрожащим от ярости голосом, — вы что, даже не попытаетесь нас вызволить?
В этот момент я мысленно увидел фигуру своего господина, Николаса, которого отшвырнули на булыжную мостовую, в то время как меня, тщетно брыкающегося, уносили прочь лошади.
Но мытарства мои, похоже, еще только начинались. Что еще ждало нас впереди?
— Я сделал все, что мог, — приблизился ко мне сановник. — За каждого из вас я взыскал с султана крупный залог. За пользование холеными, упитанными и хорошо выпестованными рабами Ее величества султан не заплатит почти что ничего. Но как любой другой человек, султан любит свое золото. И если через два года он не вернет вас королеве такими же откормленными, в полном здравии и без малейших увечий — то больше не увидит этого золота, как своих ушей. Поверь мне, принц, такое случалось уже сотни раз. Не доведись мне нынче перехватить его судно — посланники султана непременно сами встретились бы с эмиссарами королевы. Ему вовсе не хочется искать ссоры с Ее величеством. Так что на самом деле тебе не грозит ни малейшей опасности!
— Ни малейшей опасности?! — вскипел я. — Нас увозят в чужие края, где…
— Уймись, Тристан, — отрезал лорд. — Не кто иной, как султан, привил нашей королеве страсть услаждать себя данниками. Именно он послал королеве первых невольников и объяснил, как с ними следует обращаться. Так что ничего особенного тебе не угрожает. Хотя, конечно… сам понимаешь…
— Что «сам понимаешь»?! — вскинулся я.
— Ну… вы окажетесь в более унизительном положении, что ли, — пожал он плечами, словно не мог в полной мере объяснить это словами. — Видишь ли, во дворце султана вы будете играть более презренную роль, нежели в замке. Разумеется, вы по-прежнему будете живыми игрушками для своих господ — притом весьма ценными игрушками. Но к вам более не будут относиться как к существам с высшим разумом. Напротив, вас станут дрессировать, как редких и ценных зверушек, и боже упаси вас что-нибудь говорить или выказывать нечто большее, нежели простейшее разумение…
— Но, милорд, — перебил я.
— Как видишь, — продолжал он, — ваши тюремщики даже не останутся с вами в одной комнате, если вы попытаетесь заговорить с ними как разумные существа. Они сочтут это совершенно невозможным и нелепым. Они удалятся из отвращения, что с рабом обращаются, как…
— Как с человеком, — шепотом вставила Красавица. Нижняя губа ее мелко дрожала, пальцы вцепились в сочленения решетки, однако девушка не плакала.
— Именно, принцесса.
— Милорд! — снова взъярился я. — Вы обязаны нас выкупить! Мы находимся под защитой Ее величества. Это же нарушает все соглашения!
Я выплеснул всю злость и уже не видел смысла говорить с ним дальше. Все было безнадежно. Что бы я ни сказал ему — это ничего уже не решало. Меня посадили в клетку, точно дикого зверя, и я впал в состояние жалкой подавленности.
— Я сделал все что мог, — повторил сановник и, отступив назад, обвел глазами пленников.
К тому моменту уже проснулся Дмитрий и вслушивался в наш разговор, приподнявшись на локте.
— Мне было велено принять извинения за учиненный набег, — продолжал лорд, — и вытребовать высокий залог. Я получил даже больше золота, нежели рассчитывал. — Вельможа направился к двери, взялся рукой за засов. — Два года, Тристан, на самом деле не так уж и много, — обернулся он ко мне. — А когда ты вернешься, твои новые знания и опыт будут неоценимо востребованы в замке.
— А как мой господин? — спохватился я. — Летописец Николас? Скажите мне, по крайней мере, он не пострадал при набеге?
— Он жив-здоров и, по всей вероятности, спешно пишет для Ее величества доклад о случившемся. И горько о тебе сожалеет. Но тут уж ничего не поделаешь! Ну а теперь я должен вас покинуть. Будьте храбрыми и умными. Достаточно умными, чтобы изобразить отсутствие ума и чтобы показать, что вы не более чем низменные сгустки самых что ни на есть прозаических нужд.
И он немедленно вышел из каюты.
Некоторое время мы молчали, слыша лишь отдаленно доносившиеся с палубы выкрики матросов. Затем море лениво колыхнуло волной, когда отчалило пришвартовавшееся судно, и наш огромный корабль быстро продолжил путь, похоже, набирая полный ход. Я же откинулся назад, на прохладную золоченую решетку, уставясь прямо перед собой.
— Не печалься, мой милый! — сказала Красавица, глядя на меня из своей клетки. Чудесные длинные волосы облаком окутывали ей грудь, натертая маслом кожа поблескивала в свете фонаря. — Для нас это все тот же водоворот.
Перевернувшись на живот, я вытянулся, несмотря на мешающую металлическую сетку между ног, и, положив голову на руки, долго беззвучно рыдал.
Наконец, когда мои слезы уже высохли сами собой, я вновь услышал голос Красавицы:
— Знаю, ты все думаешь о своем господине, — мягко сказала она. — Но, Тристан, вспомни свои же собственные слова.
Я вздохнул, не поднимая головы, и уныло спросил:
— Какие слова, Красавица? Напомни.
— Что все твое существование заключено в потребности раствориться в воле других людей. Ведь так оно и происходит, Тристан, со всеми нами: мы все глубже и глубже уходим в это растворение духа.
— Да, Красавица, — тихо ответил я.
— И это всего лишь новый поворот колеса, — продолжала она. — Просто теперь мы гораздо острее осознаем то, что знали всегда, с того момента, как впервые стали пленниками.
— Да, — согласился я, — что мы принадлежим другим людям.
Я повернулся и поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Клетки наши были размещены таким образом, что, даже очень постаравшись, мы могли соприкоснуться лишь кончиками пальцев. Зато я мог хотя бы видеть ее красивое личико и прелестные маленькие ручки, все так же держащиеся за решетку.
