— Вы! Ты! Ты совсем уже..! — не выдерживаю и взрываюсь я, нагоняя его только на улице и останавливаясь на крыльце, чтобы хотя бы психологически стать чуточку выше. — Хватит меня так называть! Это… это… дискриминация! То, что ты москвич в каком-нибудь там поколении вовсе не даёт тебе право с пренебрежением отзываться о других!
Он лишь быстро оглядывается на меня, хрюкает от смеха и начинает снова утрамбовывать мои пакеты к себе в багажник.
А мне вот не то, что не смешно: плакать хочется. Я столько лет грезила осуществлением своей мечты, всё откладывала и откладывала поездку в Москву, соглашаясь со всеми разумными доводами. Сначала получила нормальное образование, — для подстраховки, — сама заработала деньги, не став брать настойчиво предлагаемые тётушкой накопления, долго готовила репертуар и старалась придумать что-нибудь эффектное, интересное для каждого своего номера.
А теперь что? Всё насмарку. Москва будто безжалостно выпинывает меня обратно домой стараниями вот этого громко смеющегося мужчины.
— И куда я теперь поеду? — в отчаянии спрашиваю и, сама того не желая, позорно всхлипываю.
Валера снова устало вздыхает, — ну спасибо хоть глаза не закатывает, — обходит машину и присаживается на капот, становясь очень серьёзным и взрослым дядей, вынужденным объяснять несмышлёному ребёнку совсем элементарные вещи.
— Давай откровенно? После того, что случилось на выставке, поручено гонять всех искателей столичных чудес без прописки или хотя бы временной регистрации. А вот такие гадюшники, — он кивает в сторону оставшегося за моей спиной «Милого дома», — скоро или закроют, или передадут из старых рук в новые, и не факт, что это будет проходить мирно и спокойно. Именно поэтому я предложил бы тебе пока поехать домой и вернуться сюда позже. Более подготовленной к суровой действительности или… ну, подумать, нужно ли оно вообще тебе.
— Спасибо, — кажется, это слово в моём исполнении подкупает его и влечёт за собой очень искреннюю, дружелюбную улыбку, которая понемногу сникает, стоит мне продолжить: — Обязательно приму эти советы к сведению. А теперь я хотела бы забрать свои вещи и наконец попрощаться с вами, товарищ младший лейтенант.
— Старший.
— Старший, — послушно исправляюсь я, не желая больше вступать в любого рода споры с этим всезнающим занудой.
Может быть, моё поведение до крайности безрассудно… Ладно, признаю — так и есть, без всяких расплывчатых «может быть».
Просто я знаю, что не могу сдаться сейчас. Чувствую, что должна бороться до последнего, использовать все до единого имеющиеся шансы, догнать решившую вдруг сбежать от меня удачу и снова схватить её за юркий хвост.
Мне уже двадцать два! А за плечами только школьные да университетские концерты, пара выступлений на городских площадках и корпоратив для администрации города (на котором я видела то, о чём предпочла бы забыть). В отсутствии перспектив и возможностей для творческого развития мне очень скоро придётся смириться с тем, что петь я буду только в душе или колыбельные своим детям, как и предрекали многочисленные скептики, высмеивающие порыв уехать в Москву.
Нет, я должна остаться! Просто обязана!
— Значит, домой ты не поедешь?
— Не поеду, — повторяю на всякий случай, так и не сумев понять, спрашивал он или утверждал.
— Ладно, — Валера ударяет ладонями по коленям и поднимается. Я думаю — идёт к багажнику, чтобы наконец отдать мне вещи и распрощаться, но он открывает водительскую дверь и бросает мне повелительное: — Садись, поехали.
— Куда?
— Поживёшь пока у меня. Не на улице же тебя оставлять со всеми этими перьями и шляпками.
— А разве ты… вы… ты… — окончательно путаюсь я и рычу со злости, топая ногой, вызывая у него новый приступ смеха. Конечно, не ему же предстоит выбор между просто плохим и отвратительным вариантами, можно и повеселиться! — Ты же сказал, что живёшь один временно.
— Ну вот теперь уже и не один.
— Я говорю серьёзно!
— Я тоже, — усмехается он, ещё раз жестом предлагая сесть в машину. И, видя как я нерешительно топчусь на месте, делая один шаг вперёд и тут же отступая назад, всё же неохотно поясняет: — Я жил вместе с невестой, но она ушла. И когда… если она вернётся, то будешь убедительно врать, что ты просто моя родственница. Из Рязани.
***
За два месяца жизни под одной крышей с Валерой я убедилась, что моё изначальное мнение о нём было совершенно ошибочным.
Я приняла его за самоуверенного и своенравного, саркастичного и слегка циничного мужлана, стремящегося высмеять всё и всех вокруг себя.
А оказалось, что он — просто занудный ворчун, изредка прикидывающийся весельчаком.
Честное слово, я не вру! Дома Валера проводил до безобразия мало времени, и чаще всего я видела его или злым, как черт, или настолько уставшим, что приходилось маячить у него перед носом, чтобы не позволить заснуть лицом в тарелке. А в те редкие дни, когда у него не было ни рабочих смен, ни загадочных «других дел», он часами потерянно скитался по квартире или сидел перед телевизором, не забывая постоянно бурчать что-то себе нос.
Ворчал он на слишком громко пищащую микроволновку, скрипящую дверь в туалет, долго загружающийся ноутбук и скучные телевизионные программы. Тихо, не всегда разборчиво и при этом сурово сдвигая брови к переносице и изредка почёсывая тёмную щетину на щеках.
Не то, чтобы это раздражало или, напротив, веселило. Скорее выглядело очень… занимательно.
Да, занимательно — самое подходящее определение. Я всегда тайком подглядывала за ним в такие моменты, отмечая какие-нибудь новые нюансы приступа внезапно накатившего старческого занудства, и каждый раз думала, что обязательно использую это против него в следующей словесной перепалке.
Но никак не выходило: то случай казался неподходящим, то возникало совершенно нелогичное опасение ляпнуть лишнего и этим обидеть его.
Поменяла же я своё мнение не только о Валере, но и в целом о всей ситуации, которая закинула меня к нему домой. Что это, если не везение и ещё один шикарный подарок от удачи, только завёрнутый в обманчиво-отвратительную обёртку?
— Лаааааадааааааа! — протяжный вой из коридора пугает меня, вынуждая схватиться за сердце и резко выдернуть наушники с игравшей в них музыкой. Деревянная лопатка, которой я до этого помешивала сливочный соус для лазаньи, валится на пол, забрызгивая светлыми каплями всё вокруг, от кухонного гарнитура до моих домашних штанов.
Из кухни я выглядываю с опаской. Во-первых, моё имя этот хмырь вспоминает только будучи очень злым, — причём именно на меня. Во-вторых, домой он должен был вернуться не раньше, чем через четыре часа.
— Что-то случилось? — с самым невинным видом интересуюсь я, мысленно перебирая события последних нескольких дней и пытаясь прикинуть, где могла напортачить.
Вроде бы с работой странного и страшного зверя под названием измельчитель кухонных отходов я уже разобралась, поэтому новый глобальный засор труб нам не грозит.
Его форму я тоже больше не стираю, уяснив, что после обычного машинного цикла («деликатная ткань», между прочим!) она выглядит, как обжёванный верблюдом кусок тряпки, абсолютно не желающий отглаживаться.
Кстати, с сигнализацией я тоже нашла общий язык, несмотря на то, что до сих пор не понимаю смысл этих трёх ступеней защиты. Унести из этой квартиры можно только меня — и то, думаю, в таком случае Валера бы скорее вздохнул с облегчением. Но главное, что охранное агенство больше не приезжает к нам с оружием в три ночи, потому что мне приспичило выглянуть в глазок из-за какого-то странного шума на площадке.
— Просто хотел оповестить тебя о своём приходе, — он улыбается вполне мило, в кои-то веки обходясь без сарказма, а я всё равно покрываюсь румянцем и бочком возвращаюсь обратно на кухню, нервно теребя оставшиеся висеть на шее наушники.
Когда я слушаю музыку, то начинаю подпевать. Всегда. Громко, от души. Ничего не могу с собой поделать, чаще всего уже постфактум понимая, что только что вместе с Кети Перри восторгалась поцелуем с девушкой или вместо Кончиты (не той, что мужик) обещала никогда не забывать.*
