Я встречаюсь с измученным взглядом Джека.
— Ты не был согласен с этим планом.
Он медлит с ответом.
— Я не справляюсь с ролью ложки так, как Хью справляется с ролью вилки. Для меня это тюрьма. Я чувствую Шерил, но не могу освободиться, и это… тревожит. Из того, что я знаю о жизни Рэя до "Чернильницы", быть пойманным в ловушку и беспомощным было бы для него настоящей пыткой, а я не мог так поступить с ним.
— Но теперь ты можешь сидеть сложа руки и позволять ему умереть? Я не понимаю правил этого братства.
— Эшли… — начинает Шерил.
— Нет, — вмешиваюсь я. — Я хочу услышать это от Джека. Ты верен только до тех пор, пока это угрожает тебе и тому, что тебя волнует? Если так, то это нихрена не верность. Что случилось с “упасть и умереть вместе”? Слишком много обязательств для ложки?
Джек шумно втягивает воздух. Через мгновение он говорит:
— Рэй здесь, так что план Хью уже невозможен. Но если мы отвезем Рэя в больницу и у него возьмут анализ крови… мы могли бы с таким же успехом позвонить в правительство и сказать, чтобы они приехали за ним, как и за всеми нами, потому что именно это они и сделают.
Это хороший довод.
— Хорошо, нам нужен врач, но такой, которому мы можем доверять. У меня есть такой.
Шерил выпрямляется, и ее глаза расширяются.
— Твоя мать? Ты уверена, что хочешь впутать ее во все это? Ситуация чрезвычайно опасна.
— У тебя есть идеи получше?
Ее губы плотно сжимаются, и становится ясно, что ответ отрицательный.
Я отпускаю руку Рэя и тянусь за телефоном.
— Мам, ты мне нужна. Я у себя дома. Не могла бы ты взять медицинскую сумку, приехать сюда и никому не говорить, куда направляешься?
— Мне следует подготовиться к чему-нибудь конкретному?
Я вкратце описываю симптомы Рэя. Я также объясняю, что доставить его в больницу в настоящее время невозможно.
— Я в пути, — говорит моя мать, прежде, чем положить трубку.
Я бросаю телефон на кровать перед собой и беру руку Рэя снова. Странная связь, которую я чувствовала с ножом, все еще существует и даже стала сильнее теперь, когда он в человеческом обличье. Он позвал меня, и я ответила, забрав его домой.
Я бросаю взгляд на Джека.
— Были ли ты или Хью больны, когда вернулись?
— Нет. Смущены — да. Больны — нет.
— Ранее вы говорили, что все согласились больше не принимать эти наркотики. Какие наркотики вы имели в виду?
С порога донесся голос Хью:
— Они никогда не говорили нам, что в составе, но принимать их было обязательным условием участия в программе. Сначала мы думали, что они помогут нам лучше переносить инъекции, но это было нечто большее. Принимая их, мы могли не спать сутками. Это беспокоило меня, но то, что заставило меня прекратить их принимать — это жуткие спонтанные приступы ярости у мужчин в нашем подразделении. Этих мужчин забрали, и больше мы их никогда не видели. Те из нас, кто остался, начали тайком выбрасывать таблетки.
— Кроме Рэя, — Джек печально смотрит на своего друга сверху вниз. — И тогда я понял, что временно отказываться от наркотика намного хуже, чем постоянно сидеть на нем. Мы потеряли еще нескольких хороших людей из-за этого безумия. Их тоже забрали.
— Куда забрали? Кто?
На мгновение на лице Джека появляется такая грусть, что я жалею, что спросила. Есть огромная разница между представлением жестокой организации, проводившей эксперименты над безликими солдатами почти столетие назад, и рассказах об этих зверствах от тех, кто пережил это.
— Те, на кого работал директор Фалькон, по крайней мере, таково было наше предположение. Вы должны понимать, что проект "Чернильница" работал в тени войны. На бумаге, для истории, мы умерли раньше. Наши семьи верили в это. Фалькон сказал, что когда-нибудь после войны мы все вернемся домой, но я не уверен, что кто-то из нас действительно верил в это. Мертвецов не отправляют обратно в их семьи. Только не таких, как мы. Мы — секреты, которыми распоряжается правительство.
Хью добавляет:
— Мы обменяли наши души на шанс стать чем-то большим, чем мы были.
Джек обменивается взглядом с Хью. Что-то подсказывает мне, что Джек надеялся на лазейку в этой сделке. Я вспоминаю события, которые они описали, когда впервые вошли в мою квартиру.
— Итак, вы все были приглашены на ужин в честь награждения. Рэй встречался с вашим директором до того, как все началось, и после этого он больше ничего не помнит.
— По его словам, — говорит Хью.
Джек возражает:
— У него нет причин лгать.
С каждым разом, когда он встает на сторону Рэя, он нравится мне все больше.
Хью пожимает плечами.
— Если только он не лжет.
Это нас ни к чему не приведет.
— Скоро приедет моя мама. Есть что-нибудь, что может помочь ей вылечить его?
Джек и Хью обмениваются еще одним взглядом, прежде чем Джек говорит:
— Рэй хороший человек, но он ли это? Мы не знаем, что ему дали и не сломали ли его психику.
Мне грустно представлять, какое зло могло не просто создать этих людей, но и бессердечно стереть их, когда они были сочтены бесполезными. Каждая жизнь имеет ценность и за нее стоит бороться.
— Я не спрашиваю вас о его характере. Я спрашиваю, что, по вашему мнению, ему нужно с медицинской точки зрения.
— Я не знаю, — отвечает Хью. — Но что бы ни случилось, важно поддерживать биение его сердца. Мы исцеляемся, и делаем это быстро, но только в том случае, если мы еще живы.
Все это так же ошеломляюще, как и завораживающе.
— Как морская звезда.
— Быстрее, — добавляет Джек.
— Морские огурцы могут регенерировать кишечник и кишечную нервную систему, — я смотрю на Рэя и ахаю. — Он белый, как мои простыни. Он умирает?
Его рука в моей все еще теплая. Я протягиваю другую руку, чтобы коснуться его лба — все еще горячего.
— Хью может мимикрировать под любой фон, к которому прикоснется, — жизнерадостно говорит Мерседес. — Как осьминог.
Как осьминог.
Час назад я бы не поверила, что такое возможно, но теперь я уже вообще не понимаю, во что верить.
— Инъекция коктейля из многоклеточных морских существ?
Джек неловко пожимает плечами.
— Мы были не совсем в той ситуации, когда разрешено задавать много вопросов.
Следует тяжелое молчание. Затрудненное дыхание Рэя учащается. Его тело начинает трястись с головы до ног, и я никогда не чувствовала себя более беспомощной. Я наклоняюсь и тихо говорю ему на ухо.
— Не смей сдаваться, Рэй. Ты разрушил мой офис. Твоя задница должна быть рядом, чтобы помочь мне все починить. Я не потеряю из-за этого свой депозит.
Рэй не просыпается, но его губы слегка подергиваются, как будто он слышит меня и доволен этим.
— Твоя мама здесь! — объявляет Шерил.
Я неохотно выпрямляюсь и встаю. Скорость, с которой глаза моей матери обегают комнату, — единственный признак того, что залитый кровью офис, мимо которого она только что проходила, возымел на нее свое действие.
Я первая, кого она оценивает. Обрадованная тем, что я выгляжу невредимой, она быстро осматривает остальных. Ее глаза слегка расширяются, когда она, кажется, отмечает отсутствие травм под окровавленной одеждой.
Я бросаюсь к маме и спешно обнимаю. Мама отвечает мне взаимностью, но я могу с уверенностью сказать, что она уже в режиме врача скорой помощи.
Без колебаний я сообщаю ей о симптомах Рэя.
Окинув всех в комнате последним долгим взглядом, она обращает свое внимание на Рэя.
— Как долго он в таком состоянии?
— Примерно тридцать минут, — отвечаю я.
Я знаю взгляд, который она бросает в меня. Моя мать не имеет дела с приблизительными оценками. Ей нужна подробная и точная информация.
— Это вызвано употреблением наркотиков? — она спрашивает.
— Мы так считаем, — я прикусываю нижнюю губу. — Но есть смягчающие обстоятельства, о которых ты должна знать.
Она ставит свою большую медицинскую сумку на край кровати рядом с рукой Рэя и наклоняется ближе, чтобы изучить его бледную кожу. Цвет его руки меняется, чтобы соответствовать принту на ее сумке.
