Я моргаю, чтобы прекратить пялиться, он выглядит чертовски самодовольным.
Я прищуриваюсь, глядя на него в лучах полуденного солнца.
— Пока не знаю. — Я честно пожимаю плечами, похлопывая его по жилету, когда прохожу мимо.
Он усмехается.
— Тащи свою хорошенькую маленькую попку внутрь, пока не завела меня слишком сильно и не испортила сюрприз.
Когда я вхожу внутрь, у меня открывается рот, и я задыхаюсь.
— Я работал над этим с тех пор, как ты сказала, что хочешь иметь собственное пространство. Попросил кое-кого помочь, чтобы сделать все быстро, — объясняет он. Помещение полностью отремонтировано. Я чувствую запах свежей краски и нового дерева. Полы из толстой натуральной доски, а все стены отделаны белой вагонкой с встроенными полками и светильниками в виде плетеных корзин. Потолок сводчатый, белый, с широкими балками из орехового дерева, тянущимися от одной стороны к другой. Вдоль задней стены расположена стойка администратора, а над ним, в самом центре, — замысловатая и потрясающе красивая розовая неоновая колибри.
Я смотрю на него, потом перевожу взгляд на окна, выходящие во внутренний двор между зданиями.
Вся передняя стена — это окна, выходящие на Главную улицу. Здесь светло, просторно и так красиво, а я все еще не понимаю, что он сделал.
— Это помещение твое, здание принадлежит одной из компаний клуба, но договор аренды оформлен исключительно на твое имя. Ни клуб, ни я здесь ни при чем, — с гордостью говорит он. — Добро пожаловать в «Hummingbird Design27 Inc». Тоже зарегистрирована исключительно на твое имя.
— Как? — спрашиваю я, задыхаясь и прикрывая рот руками от шока.
Габриэль пожимает плечами.
— Кай действительно чертовски хорош в своем деле, и отдел выдачи разрешений был в восторге от того, что в городе появится новый бизнес. Не говоря уже о том, что «Crimson Homes» с удовольствием направит к тебе своих клиентов, и они хотят, чтобы ты продолжила работать с ними внештатно и помогала им со строительными проектами.
— Что? — Я не знаю, что сказать. Мои глаза наполняются слезами.
— Ты слышал риелтора, он думает, что мы получим предложение или два до конца выходных, и я смогу заплатить тебе… — Я начинаю паниковать, когда думаю о том, сколько это должно стоить.
— Нет. — Он качает головой. — Я не хочу это слышать. Это место — твое. Впервые в жизни я подумал, что могу умереть в той хижине, и ты спасла меня. Мне надоело копить свои деньги. Я хочу жить. Благодаря тебе я хочу жить.
Я качаю головой и выдыхаю, снова окидывая пространство свежим взглядом, как свое.
— Легальный бизнес, только твой. Ты можешь вкладывать в него свои деньги. Содержание магазина обойдется недешево, да? — спрашивает он.
Я, все еще пораженная, оглядываюсь по сторонам.
— Да… — шепчу я.
Все идеи, которые я сохранила на компьютере, проносятся в моей голове, когда я думаю о специализированных магазинах, в которых я могу сделать заказ, и о изделиях, в которые я уже влюблена.
— Я вижу все это, образцы вдоль этой стены… — взволнованно говорю я, и на глаза снова наворачиваются слезы. — Спорим, я смогу связаться с «Benjamin Moore» и стать их эксклюзивным представителем? — Я трогаю все, пока хожу.
— Может быть, здесь будут продаваться изделия местных мастеров для уникального декора.
Пройдя дальше, я нахожу ванную комнату и личный кабинет в задней части помещения.
Я плачу от счастья, когда заканчиваю исследовать это прекрасное пространство, которое стало моим благодаря моему мужчине. А Габриэль идет позади меня с таким выражением лица, которое я не могу понять. Гордость?
— Я люблю тебя! — кричу я, бросаясь в его объятия. Он крепко обнимает меня и отрывает от пола. — Я люблю тебя, я люблю тебя. — Я целую его лицо, губы.
Он поднимает руки и смахивает слезы с моих глаз.
— И я люблю тебя. Но мне нужно, чтобы ты это доказала, — говорит он.
Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него, и на его губах появляется улыбка, которую я так люблю.
— Прямо здесь? — спрашиваю я, когда он поднимает меня на мою новую гостевую стойку и запускает пальцы под блузку. Они теплые, и я мгновенно начинаю нагреваться. На окнах нет жалюзи, на улице светло. Габриэль читает мои мысли прежде, чем я успеваю что-либо сказать.
— Окна тонированы, и я прикрою тебя… не волнуйся и не думай об этом, маленькая колибри. Бери, что хочешь.
— Точно, — убеждаю я себя. — Не волнуюсь… беру то, что я хочу, — говорю я себе, запрокидывая голову, когда его губы касаются моей шеи.
Габриэль принимает решение за меня, его руки сжимают мои бедра, а затем скользят вверх по спине, и ощущение его губ на моей коже заставляет меня забыть обо всем. Я задаюсь вопросом, как мне могло так повезти, что я встретила Габриэля Вульфа. Короля байкерского клуба с пронзительными серыми глазами, который сумел изменить жизнь Бринли Роуз Бомонт, хорошей девочки, которая всегда поступала правильно, но никогда не была счастлива.
Этот безжалостный человек, которого весь мир называет преступником, — самый лучший мужчина из всех, кого я когда-либо знала. Он освободил во мне ту женщину, которой я являюсь сейчас, и я молча клянусь с этого момента и впредь быть его королевой. Быть женщиной, которой мне суждено было стать. Эта мысль освобождает меня.
Я буду чувствовать себя счастливой и живой, обнимая своего короля, мчащегося быстрее, чем могут летать наши ангелы.
ЭПИЛОГ
Семнадцать с половиной лет спустя
Габриэль
— Вот так, медленно и аккуратно, — говорю я своему старшему сыну Себастьяну. — Легко нажимай на курок, не стоит делать это слишком быстро, иначе ты все испортишь и тебе придется начинать сначала.
Он сосредоточенно хмурится, разглядывая тонкие линии, которые он наметил на бензобаке своего мотоцикла, который мы дорабатывали. Мотоцикл, на котором он сможет свободно ездить всего через два месяца, когда все будет готово и ему исполнится семнадцать лет. К тому времени он сможет получить полный класс «М». Он уже три месяца катается с разрешением, и у него это получается так, словно он рожден для этого. Это заставляет его брата сходить с ума от нетерпения, чтобы получить свое разрешение, но ему придется ждать еще два года.
— Блядь, — вырывается у него, когда он выходит за пределы линии, нанося краску.
— Эй, — говорю я ему ворчливо. — Только не в присутствии твоей матери.
За спиной моя великолепная невеста, с которой мы прожили пятнадцать лет, усмехается, ее уверенность в себе только возросла за эти годы, как и ее красота. В сорок один она выглядит лучше, чем любая двадцатипятилетняя девушка, и говорит, что это благодаря тому, что всегда была сексуально удовлетворена. Говорит, что это источник молодости, и, наверное, она права, потому что я совершенно не чувствую тяжести своих почти сорока девяти лет.
— Извини, — бормочет Себ.
— Я каждый раз говорю одно и то же, Себ, — не спеши, не торопись. Думаешь, твой отец добился бы такого успеха, если бы торопился? — спрашивает Бринли. — И кстати, если вы двое думаете, что я не знаю, как вы разговариваете, когда меня нет рядом, то вы просто сумасшедшие. — Она подмигивает. — Приведите себя в порядок через час, я не хочу, чтобы на выпускном у моей дочери были грязные механики, — говорит она и тянется, чтобы поцеловать меня в губы.
Ее фирменный жасминовый аромат — как запах рая в моей мастерской.
Я притягиваю ее к себе и задерживаю ее еще немного.
— Отвратительно, — говорит Мика, наш почти пятнадцатилетний сын, когда заходит в мастерскую. Он уже слишком велик для костюма, который на нем, а ведь мы купили его в прошлом году для его собственного выпускного в средней школе. Оба моих мальчика почти такие же крупные, как я, гораздо крупнее, чем я был в их возрасте, и когда-нибудь они станут командой, с которой придется считаться.
— Согласен, не могли бы вы оба прекратить это дерьмо, — говорит Себ, не поднимая глаз.
— Радуйтесь, мы любим друг друга, — говорит Бринли, потрепав Себа по затылку.
