Но ни разу дотоле, даже в первую брачную ночь, не орала Сильвия благим матом. Правда, орать было не слишком удобно, ибо Рефий, узревший и почувствовавший, как совокупление обращается истязанием, незамедлительно стал возвращаться в боевую готовность, а сызнова крепнувший уд по-прежнему обретался там, куда начальник стражи счел необходимым определить его пятью минутами ранее.
Как, вероятно, помнит читатель, Сильвия игриво просила у Арсинои местечка в деревянной телке. О чем думала царская наложница, покуда неукротимый негр внедрялся в ее лоно, можно лишь гадать. Но известно, что полутора годами позднее, при новой династии, выйдя из разряда придворных дам и вторично выйдя замуж, она была признана первой красавицей Крита и получила от верховной жрицы учтивое предложение отдаться священному быку.
Предложение это Сильвия отклонила столь же учтиво, но весьма решительно.
Из чего следует естественный вывод: хотя нубиец Кодо и одержал над нею в итоге наиполнейшую победу, хотя и вынудил самозабвенно плескать бедрами, хотя и довел до исступленного — правда, при описываемых обстоятельствах, довольно-таки унизительного — восторга, полученный урок не пропал впустую и Сильвия предпочитала впредь искать наслаждений не столь острых, зато на путях менее тернистых...
Второй супруг, Амаринк, нахвалиться не мог ее пылкостью и верностью...
Исполинский бивень погрузился в Сильвию на две трети своей длины и достиг предела, поставленного самою природой. Об этом во всеуслышание возвестил болезненный, даже Рефиевым удом не слишком заглушенный женский вопль.
Воины переглянулись и гоготнули.
— А ну-ка, богатырь, еще разок! — подзадорил Рефий.
Кодо охотно повиновался.
Новый вскрик, прозвучал громче прежнего.
— И еще!
Рефий вошел в такой раж, что крик завершился бульканьем: в горло Сильвии хлынула новая струя семени. Неглупый Кодо временно прекратил атаку и вытащил дрот наружу. Вполне ублажившийся (до поры) начальник стражи рассеянно последовал его примеру. Предусмотрительный Клейт потянул подушку и вернул ее женщине под голову.
Когда Сильвия, наконец, отдышалась и безудержно зарыдала, Кодо со вкусом и удвоенным пылом возобновил прерванное занятие...
* * *
— Стой!
Расенна замер тотчас, ибо узнал голос Эфры. Шагавший следом, волочивший на спине огромное дельтовидное крыло Эпей наткнулся на этруска, выругался и тоже застыл.
Амазонка неторопливо и уверенно выступила из-за ближайшей колонны, держа наизготовку обнаженный клинок столь устрашающего вида, что архипират невольно припомнил давнюю стычку близ Фемискиры и с отрешенной тоской понял: убрать окаянную девку без боя нечего и надеяться, а шум подымется преизрядный.
— Зачем, по какому праву, с какой целью? — лаконически осведомилась Эфра.
— Личная просьба государыни, — отозвался Эпей, осторожно снимая и прислоняя к стене намявшее спину крыло. Поправил тунику, сделал было шаг вперед.
— Ни с места! Объяснись.
— Расенна, рухни, — спокойно произнес мастер.
Этруск по-кошачьи проворно пригнулся и покатился по полу, стараясь оказаться вне досягаемости шумерского стального меча, коим Эфра владела не хуже любого известного Расенне бойца.
Амазонка сделала неуловимо быстрый взмах — и лезвие вылетело из молниеносно утративших силу пальцев, описало широкий полукруг, со звоном ударилось в стену, отлетело.
Не проронив ни звука, Эфра ошеломленно уставилась на торчавший из предплечья бронзовый кинжал.
Во мгновение ока этруск очутился на ногах.
Эфра изо всей силы пнула его, но Расенна был чересчур могуч для безоружной, пускай даже и закаленной противницы. Толстенные мышцы, броней покрывавшие живот архипирата, выдержали удар без особых последствий.
А громадный кулак, точно молот, метнулся снизу вверх и с лязгающим хрустом врезался в нижнюю челюсть амазонки. Эфра опрокидывалась на гранитные плиты уже мертвой: этруск не только раздробил ей челюстные кости, но и переломил шейные позвонки.
— Жаль, — невозмутимо произнес Эпей. — Но выхода, пожалуй, не было. Девчонка дралась как фурия, а царицу боготворила. Тут уж — либо она, либо мы.
— Идем скорее, — буркнул Расенна, оттаскивая недвижное тело в дальний угол и затыкая за пояс второй меч.
— Погоди...
Морщась и вздыхая, Эпей нагнулся над телохранительницей Арсинои, выдернул клинок, тщательно вытер его об Эфрину эксомиду и вернул на место, в кармашек туники.
— Шесть кинжалов, — пояснил он Расенне. — И каждый может пригодиться. Просто не могу жертвовать клинком.
— Он еще оправдывается, — ухмыльнулся архипират. — Не подозревал, не подозревал!.. Надоест мастерить — являйся ко мне, в экипаж возьму. Горазд ножи метать, ничего не скажешь...
— Сорок два года упражняюсь, — не без некоторого самодовольства заметил Эпей, — Фу, прямо дух захватало... Дай опомниться.
— Лучше пошевеливайся. Время дорого.
— И то правда, — вздохнул Эпей. — Сделай милость, понеси дельту. Но очень, очень осторожно. Повредишь — погубишь меня. А я двинусь впереди. Сейчас от кинжалов больше проку, чем от меча и кулаков, поверь.
Расенна легко, словно игрушку, поднял огромный треугольник.
Переходы Кидонского дворца были, по счастью, просторны, а двери отличались традиционной высотой...
— Опочивальня царицы — за третьим поворотом налево, — негромко молвил этруск.
* * *
В южной оконечности гинекея запирать спальни изнутри и вообще-то не было принято, а уж Арсиноя просто позабыла, зачем это делается. Никто, ни под каким видом, ни по какому поводу не смел вторгаться в царский покой после наступления сумерек.
Не получив, разумеется, предварительного приглашения...
Поэтому резная дверь бесшумно и быстро повернулась на петлях, а занятая чрезвычайно важным делом Арсиноя не заподозрила ничего неладного, ибо всецело сосредоточила внимание и усилия на податливо раскрывшемся, горячем, упоительном лоне Береники.
Предостерегающе воздев ладонь, Расенна сделал Эпею знак не шевелиться.
Митиленянка взвизгивала, всхлипывала, вздрагивала, исступленно тискала собственные груди, вытягивала себе соски, перекатывала голову по атласной подушке, едва не полностью скрывавшейся под густыми волнами распущенных, растрепанных волос.
Присутствуй в опочивальне Талай, он, вероятно, отказался бы верить глазам.
Удерживая и оглаживая бьющиеся бедра возлюбленной, царица, лежавшая затылком к двери, безостановочно лобзала Беренику меж распахнутых ног, мурлыкала от наслаждения и, наконец, доведя молодую женщину до протяжного, безудержного вскрика, ощутив, как стихает буря восторга, сотрясающая покорное тело, покинула роскошные, обильно увлажненные угодья и прижалась пылающей щекою к животу нежной подруги.
