— В кого?
— Он был великим поэтом и великим воином. Это Алкей с Лесбоса.
— Тот, кто сочинил знаменитые песни?
— Он самый.
— И что случилось?
— Я влюбилась — без памяти, без ума, забыв обо всем на свете.
— И что случилось потом?
Дика перестала плакать. Теперь ей хотелось узнать мою историю.
— Ах, Дика, я тебе все расскажу, если ты вытрешь свои хорошенькие глазки. Я расскажу тебе все… но не сейчас.
— А когда, Сапфо, когда?
— Я тебе расскажу, когда разберусь с одним делом. А теперь иди и успокойся. Доверься могущественной Афродите. Я скоро к тебе приду и расскажу все.
Дика с сухими глазами побежала на женскую половину.
После обеда, за которым мы ели телятину, рис, оливки, запивая все это вином с нашего виноградника, я, как и обещала, встретилась с Фаоном. Он пришел ко мне в библиотеку. И был, как всегда, прекрасен.
— Ты звала меня, моя госпожа Сапфо?
— И я думаю, ты знаешь зачем, — сказала я.
Фаон уставился на меня, словно не подозревал, о чем речь. Сама невинность. Она была написана на его лице.
— «Что может быть за жизнь, за радость без Афродиты золотой», — сказала я, цитируя его, цитируя Мимнерма.
— Я не понимаю, о чем ты, — солгал мальчишка. — Я почитаю тебя, моя госпожа, превыше всех женщин в мире.
— Брось, Фаон. Правда — вот та единственная любовь, которую мы должны друг другу. Мы делили с тобой постельные радости — один из величайших даров Афродиты. Давай же не будем оскорблять друг друга ложью после такой близости.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Фаон, и его длинные черные ресницы дрогнули.
Я хлестнула мальчишку по щеке.
— А теперь вспомнил? — спросила я.
От моего удара осталась красная отметина. Он плакал крупными слезами, от которых его глаза стали еще прекраснее. Он рыдал, как Дика. Ах, это было ужасное зрелище — видеть плачущим взрослого мужчину!
— Это не твоя вина, Фаон. Все это воля Афродиты. Она царица безумия и вожделения, неугомонности фаллоса и пустоты в вагине. Она поднимает фаллос и расслабляет разум, подчиняя его себе. Я не могу всю вину возлагать только на тебя. Но я могу взыскать плату. Я могу потребовать справедливости.
— Какой справедливости, моя госпожа?
— Ты больше никогда не увидишь ни Дику, ни меня, ни Артемисию. Ты покинешь это место, но будешь связан моими желаниями, пока я не освобожу тебя.
Фаон испуганно посмотрел на меня. Я что — собиралась сделать его рабом? На мой собственный манер — да.
— Ты отправишься в Митилену и соблазнишь мою дочь Клеиду. Ты останешься при ней, пока она не родит красавицу дочь. После этого ты привезешь ко мне Клеиду, ее дочку и моего внука и исчезнешь навсегда?
— И никогда больше не видеть тебя? Я этого не вынесу!
— Как-нибудь обойдешься. С помощью Афродиты.
— А что мне делать со всеми этими переписанными папирусами?
— Оставь их мне. Это самое малое, что ты мне должен.
— Но я люблю тебя. Люблю всем сердцем.
— Тогда докажи свою любовь покорностью.
Теперь Фаон понял, что выбора у него не осталось. Он сел в лодку и еще до захода солнца, подгоняемый ветром, отбыл в Митилену.
Злопамятство мне чуждо.
Добра я сердцем.
Сапфо
После того как Фаон уехал в Митилену, заявился мой брат. Харакс с годами подурнел. Он стал таким же дряблым, как его жена Родопис. И старым. Неужели я выглядела так же, как он? Я была старшей сестрой, но чувствовала себя моложе. Наверное, песни не дают стареть. А может, все дело в любви.
Афродита вдохнула горячее дыхание в мою жизнь и поддерживала в ней тепло.
АФРОДИТА: Вот что правда — то правда!
ЗЕВС: Ах ты, доверчивая душа!
АФРОДИТА: Почему доверчивая? Никто не может надолго ускользнуть из-под моей власти. Даже ты, отец, подвластен желаниям.
ЗЕВС: Если бы я взял тебя силой, ты была бы более сговорчивой и менее самоуверенной.
АФРОДИТА: Ты вызываешь у меня отвращение.
— Родопис просила меня прийти к тебе, сестра. Она сказала, чтобы я помог тебе всем, что будет в моих силах.
— Ну и ну, какие перемены!
— Ты недооцениваешь Родопис, Сапфо. Она повзрослела. Она уже больше не та Родопис, которую мы знали в Навкратисе. Теперь она порядочная женщина. Я думаю — сказывается мое влияние.
— Она явно выросла, — сказалая. — Вернее, раздалась.
— Это, наверно, после родов. Беременность не пошла ей на пользу. Со временем она станет прежней. Я уверен.
Я посмотрела на брата. Неужели боги отдали все мозги женщинам, а мужчинам не оставили ничего? Или, может быть, весь ум у них выходит через фаллос? Нет. Алкей был умен. Эзоп был умен. Даже Хирон был умен. Только вот мой брат весь свой ум пустил коту под хвост.
— Давай не будем говорить о твоей законной жене и о ребенке, которого она выкупила у какой-то рабыни, а сделала вид, что это плод ее нечистого чрева.
— Сапфо, это мой собственный любимый сын.
— Не хочу тебе лгать, Харакс. Честность добра. Это единственная известная нам доброта. Я буду чтить моего племянника, каким бы способом Родопис им ни обзавелась. Он моя родня. Как и ты. Ты знаешь, зачем я тебя вызвала?
— Нет.
— Давай вспомним твое рабство в Навкратисе много лет назад. Ты обещал быть моим вечным должником и, когда придет время, вернуть долг. Ты сдержишь слово или умрешь и отправишься прямиком в темную яму вместе с другими предателями?
Харакс смотрел на меня с недоумением. Но прошлое постепенно вернулось к нему. Мнемозина, богиня памяти, его таки нашла.
— Я помню, сестра. И что ты просишь?
— Отвези мою ученицу Дику в Митилену. Сделай это тайно. Никому не говори — даже твоей жене Родопис. Ты можешь это сделать?
— А если она начнет спрашивать?
— Будь сильным. Молчи. Сохрани хоть одну тайну в своей жизни. Ты мужчина или нет?
— Конечно, я мужчина!
— Тогда сделай хоть раз что-нибудь, не спрашивая ее разрешения. Я ведь была твоей сестрой еще до того, как она стала твоей женой. Помнишь, как мы играли в Эресе, когда были маленькие? Помнишь, у нас была такая игра: вот придут афиняне и обратят нас в рабство?
Харакс опустил голову. Он не мог смотреть мне в глаза.
— Помню, сестра.
— Тогда ради нашей преданности друг другу, нашего родства, ради всех богов отвези эту девушку к Артемисии, не говоря ничего Родопис.
— Хорошо, Сапфо.
— Ты клянешься священной честью нашего отца?
— Клянусь, Сапфо.
— Ты клянешься памятью нашей возлюбленной матери?
