— Например, ко мне.
На Огарева я уставилась так, как будто он мне предложил взяться за руки и шагнуть с балкона шестнадцатого этажа.
— Это с какого перепугу такая щедрость? — я начала потихоньку соображать. Что что-то во всем этом не так. В его приходе с тремя пиццами. И в этом идиотском предложении.
— Ну потому что я… — Огарев глубоко затянулся, — сказал им, — аккуратно стряхнул пепел, — что у нас с тобой роман и все серьёзно. И что я из-за тебя бросил вот это все.
— Кому сказал? — не сразу сообразила я.
— Виолетте. И мамаше ее.
Дальше последовала безобразная сцена. Потому что я попыталась Огарёва побить. Он же просто держал меня на расстоянии, не давая добраться до паха. А я очень хотела ему туда всадить — потому что бить в это твёрдое, явно тренированное тело было без толку.
В общем, дело кончилось тем, что я запыхалась. Выдохлась и рухнула на табурет. Огарев, опасливо покосившись на меня, устроился у дальней стены.
— Ты скоти-и-и-ина-а-а, — простонала я. — Ты мою жизнь в ад превратил!
— Ты думаешь, мне проще было? — неожиданно огрызнулся этот образец наглости. — Они же жизни мне не давали! Обе! Вчера мать Виолеткина явилась на объект! У меня там комиссия, люди из мэрии, а она воет: «Ярослаа-а-ав!».
Он так похоже изобразил гундосные интонации тети Гали, что я прыснула. А потом срочно придала лицу суровое и даже грозное выражение.
— Ты не имел права втягивать меня в свои разборки с родственниками!
— Типун тебе на язык, какие они мне родственники! — возмутился Огарёв. А потом заговорил уже тише. И значительно миролюбивее. — Слушай, ну правда. Раз уж так получилось… Это реально вариант. Переезжай ко мне. На пару недель. Или месяц. Как пойдет. У тебя тут все равно не жизнь, а дурдом. У меня тебе будет спокойно. Запилим контента для инстаграм, шуры-муры, любовь-морковь, все дела, совместные селфи. Кафе-рестораны, фоточки из парка и все такое. На моря отвезти не могу, извини, у меня аврал, объекты сдаю. Но чего-нибудь придумаем, может там, за город махнем на день-два в дом отдыха, турбаза или еще что. В общем, они отстанут, я уверен. Не через две недели, так через три. Когда поймут, что у нас все всерьез. А потом тихонько разойдемся каждый к своему очагу. Нормальный же вариант, а?
Я сидела и молча смотрела на стихийное бедствие под названием «Ярослав Огарев», которое перевернуло все в моей жизни вверх дном. И кто придумал давать ураганам женские имена? Их надо называть Огарев. Огарев-1, Огарев-2, Огарев-3.
— Ты где живешь хоть? — неожиданно спросила я. — Мне отсюда до работы добираться удобно, пять минуть до остановки, потом еще двадцать минут на маршрутке — и вот я на месте.
— В «Березовой роще».
А вот это уже заговор! Хрен с ним, что это элитный жилой комплекс. Но от него же до торгового центра, где я арендую угол — пять минут неспешным шагом!
— Ну ладно, Тонь, хорош ломаться, — словно прочел мои мысли Огарев. — Я же вижу, что ты согласна.
— Прямо чувствую, что ты этой фразой всех своих баб клеишь!
— Я же не в том смысле! — рявкнул Ярослав. Вздохнул. — Блин. Как же с тобой трудно.
— А я свое общество никому не навязываю! — не осталось в долгу я.
— Ладно, я понял, — еще раз вздохнул Огарёв и встал. Что, сдался?! Так быстро?! — Я пошёл твои вещи собирать. У тебя трусишки на какой полке лежат?
— Так я тебе и дала в моем белье копаться! — я тоже встала. — Может, ты фетишист!
— А то! — ухмыльнулся Огарёв и снова сел. — Ну, вот, давно бы так. Тогда иди сама собирайся. А я пока пожую, чего тут осталось — с утра ничего не жрал.
Так и состоялся очередной шаг в моем грехопадении.
Но только когда мы вышли из подъезда и подошли к машине Огарёва, я в полной мере осознала, что натворила. У подъезда стоял огромный белый ренджровер. Его не портило даже то, что машина была изрядно в грязи.
Вот вам и принц на белом коне.
— Извини, помыть не успел, — Ярослав — сама любезность — открыл передо мной переднюю пассажирскую дверь. — С утра по объектам мотался, а вчера ж в ночь дождь был.
— На какие жертвы только не приходится идти… — пробормотала я, садясь в машину. Теперь мне было совершенно ясно, что я не просто насолила Виолетте. Я отняла у нее такой вкусный и лакомый кусок, что удивительно даже, как дело ограничилось лишь собачьим дерьмом под дверью. Могли бы вообще убить.
— Имей в виду, убираться и готовить не буду! — я возилась с ремнём безопасности и попутно боролась с мыслью — не пристегиваться, выйти из машины, забрать сумку с вещами — и дать деру. В деревню, к тетке, в глушь.
— Да бог с тобой, — Ярослав сосредоточенно смотрел в зеркало заднего вида, разворачивая машину. — Убираться два раза в неделю тетя Стеша приходит, а с готовкой… Для таких криворуких, как мы с тобой, добрые люди придумали супермаркеты и доставку еды на дом. — Джип, наконец, встал мордой на выезд из двора. Огарев повернулся ко мне и улыбнулся. — Не боись, малиновая, не пропадем.
Глава 4. У церкви стояла карета. Ничего такая карета, да и церковь просторная
В этот раз я проснулась от того, что кто-то орал. Не рядом, но разбудил. Я открыла глаза и долго созерцала белый потолок с матовым круглым светильником посредине. Не мой потолок. И люстра не моя.
Я села. Это огаревская квартира, огаревская спальня, огаревская кровать и это он сам где-то в недрах своей жилплощади орет на кого-то матом. Надеюсь, что по телефону.
Накануне, надо сказать честно, хоромы Огарёва произвели на меня практически неизгладимое впечатление. Особенно после моей-то скромной однешки, доставшейся по наследству от матери и переделанной в полторашку — по меткому выражению Фени, то есть, из кухни сделали спальню, а саму кухню вынесли в комнату.
А у Огарёва — хоромы. Гостиная, со стеклянной стеной, за которой — кухня. Спальня с огромным, простите за прямоту, траходромом. И кабинетом, наличие в котором игрового кресла, огромных наушников и очков виртуальной реальности как-то заставило сомневаться в том, что кабинет — только рабочий. Но мне до этого дела особого нет. А так — все стильно, модно, молодёжно.
Огарев по доброте душевной выделил мне не просто полочку — целую секцию в огромном стенном шкафу. Заодно показал, где лежат полотенца, постельное белье, туалетная бумага, зубная паста и прочие полезные вещи. Просто как при заселении в гостиницу. Тапочек, правда, не выдали.
А повели пить чай. Предварительно включив телевизор. А у меня на него аллергия.
— Ты без телевизора не можешь? — я поморщилась на появившегося на экране ведущего какого-то идиотского шоу. Прайм-тайм, самый апофеоз маразма.
— Не могу, — признался Ярослав, наливая кипяток по чашкам. Прямо везет мне на хозяйственных мужиков. Я провела рукой по поверхности стола. Темная, почти черная. — Мне надо, чтобы что-то бормотало.
От интонаций ведущего у меня практически заныли зубы.
— Давай, я буду бормотать, а?
Огарев обернулся, посмотрел на меня внимательно — и потянулся за пультом. Наступила благословенная тишина. И из поставленной передо мной чашки пахло вкусно, хоть и заварено из пакетика. Да кого я обманываю? Сама такая же. А Ярик — так тот мог и дважды один пакетик…
— Ну? — прервал мои воспоминания о бывшем Огарёв, устраиваясь напортив. — Бормочи.
— Про что? — обреченно вздохнула я.
— Ну, например, про то, кем ты работаешь? А то я про свою ненаглядную ничего не знаю. А, кстати! Контент же надо запилить! — Огарёв шустро переметнулся на мою сторону стола, приобнял меня за плечи, навел на нас телефон. Я даже глазом моргнуть не успела, как все было кончено. Огарёв, вернулся на свое место, не отрывая взгляда от телефона, и буквально через пару секунд торжественно провозгласил: — Ну вот, готово!
На протянутом мне гаджете красовались мы с Ярославом на фоне заката в окне, с красивыми чашками на столе. Подпись под фото гласило: «Вечерний чай с моей красой ненаглядной».
