— Мне-то это зачем?
Сын с мольбой посмотрел на меня, но я тоже не спешила ему на выручку.
— Вы где это взяли? – смилостивилась Стэлла.
— Папа дал.
— Вот и несите папе, — велела строго.
Взяла тарелку со сладкими печеньями и подала мальчишкам. Те нагребли по полной горсти. Марк ещё и в карман сунул несколько штук.
— Дань, — Стэлла тоже взяла слоёное ушко. Пяти секунд не прошло, а Марк уже успел скрыться в холле. Видимо, ему сильно не терпелось избавиться от дятла. – К маме бежать чуть что как-то… – поморщилась, — не по-пацански. Да? Надо учиться проблемы решать самому.
Подруга одарила его насмешливо-выразительным взглядом и качнула головой, когда Данил тяжело вздохнул и согласился. Отпустила рубашку, за которую придерживала, и указала на дверь. Сын бросился вслед за старшим братом. Его топот прозвучал в холле и затих, поглощённый домом. Стэлла с чуть слышным хрустом откусила печенье, несколько крошек упало на её оливкового цвета тунику.
— Сына бы тебе. Стэлл… Если так не получится, может, подумаете о том, чтобы взять ребёнка из детского дома? У тебя есть Надия, да, но ведь…
Я замолчала, стоило подруге повернуться ко мне. Хрустнув второй половинкой печенья, она собрала осыпавшиеся крошки в ладонь и стряхнула их на блюдечко. В радужке зелёных глаз сверкали янтарные искорки.
— Ты… — если бы я не сидела, точно плюхнулась бы на табуретку.
Улыбка Стэллы была смущённой.
— А Алекс… Ты ему сказала?
Она отрицательно качнула головой.
— В Испании скажу. Три дня осталось. Там яхта, море…
— Стэлла, — я подалась вперёд и обняла её. Вздохнула. – Вот видишь. А ты говорила…
— Милана… — она вдруг судорожно, со свистом, втянула воздух.
Я чувствовала, как дрожат её плечи, услышала тихий, похожий на поскуливание всхлип и поспешила обнять крепче.
Моя сильная, несгибаемая подруга потихоньку плакала у меня в руках, и сама я тоже не могла сдержать слёзы. Я понимала её, как не смог бы понять никто, и всё равно до конца не представляла, что она чувствует. Прошедшая даже не через все круги ада – через пустоту, мёртвую безысходность, она стала той, кем была сейчас. Не сдалась, не потеряла себя.
Прошло не меньше минуты, прежде чем я разжала руки. Кончик носа у Стэллы покраснел, на щеках остались следы от слёз. Она снова шмыгнула носом, и обе мы засмеялись сквозь слёзы.
— Я так рада за тебя, за вас, — взяла её за руки. Она в ответ сжала мои. – Скажи ему, Стэлла. Он ведь так ждёт. Так на Вандора смотрит.
— Скажу. Только не факт, что сын будет.
— Ты ведь знаешь, что ему не важно.
— Знаю, — шёпотом ответила она. – Конечно, знаю.
Вандор
— Повезло тебе, — хмыкнул Алекс. – Отделался малой кровью.
Сидя в саду в тени раскидистой яблони, мы обсуждали текучку. Я повертел только что всученного мне Марком дятла и кинул его на лавку рядом с собой. Надо было избавиться от этого урода сразу, как только мне его всучили. Подарок политического деятеля, с весьма своеобразным взглядом на этот мир. Вид у сына, когда он вернул мне птичку, был тот ещё. Избавившись от неё, он разве что руки об себя не вытер, сказав при этом, что дятел дохлый и его надо закопать. Устами младенца, что говорится.
— Повезло, — согласился я.
А ведь и в самом деле повезло. Раскладывая сейчас всё, я понимал, что дал маху. Это только на вид Милана казалась наивной, на деле же наивной она не была даже шесть лет назад. Скорее, открытой и ранимой. От того-то и было так страшно за неё. Желание пустить той надменной стерве пулю в голову не исчезло, а стало только сильнее, когда я вспомнил, как Мила бежала по лестнице вниз. Её чистые голубые глаза и стоящие в них слёзы. Подтянул брючины и шумно вдохнул через нос.
— Вандор. – Я повернул голову к Алексу. Серебристый блеск его глаз мне не понравился, как и то, что он сказал: — Я хочу знать, ты со мной? В любое дерьмо со мной?
— Что за дерьмо? Ты во что ввязался?
Он тряхнул головой. Скривил губы.
— Рано говорить об этом. Но я должен быть уверен, Вандор, — щурясь, он посмотрел мне в глаза. – Не хочу тебя втягивать. Но знать мне нужно.
— Ты и так знаешь.
Алекс хлопнул меня по плечу и встал. На первый взгляд ничего не поменялось. Только в воздухе повисло ощущение опасности.
Чёрт подери! Что опять задумал этот сукин сын?!
Подняв с газона мяч, Алекс кинул его обратно на траву и пнул. Прошёл вперёд и остановился в тени дома.
— Алекс, — окликнул его.
Он повернулся.
— Я с тобой, даже если ты решишь вывернуть эту землю кишками наружу.
— Примерно это я и собираюсь сделать.
7
Проводив выскользнувшую в сад чёрной кошкой Стэллу, я пошла укладывать детей. Сегодня мне особенно хотелось сделать это самой. Было уже темно, дорожки у дома выхватывал только свет фонарей и включенные фары машины Алекса. Доминика уснула быстро. Её кудрявые тёмные волосы рассыпались по бледно-розовой наволочке, а губы приоткрылись. Дыхание было размеренным и сладким.
— Спокойной ночи, мамино Солнышко, — прошептала я, выключая бра. Моё сердце сжималось от любви и нежности к ней.
Она была прекрасна даже в тот момент, когда только-только появилась на свет. Роды были изматывающими, но стоило уставшей акушерке приложить её к моей груди, стоило мне почувствовать её тепло, услышать первый крик, я забыла обо всех мучениях. Разве может мать ничего не почувствовать, глядя на своего новорождённого ребёнка? Мать – нет. А раз так, то к чему думать о том, чего у меня никогда и не было?
Перед тем, как пойти к сыновьям, я посмотрела в окно. Как раз в этот момент к машине подошла Стэлла. Дверцы хлопнули, фары мигнули.
Шесть лет назад мы со Стэллой были двумя потерявшимися, испуганными и израненными зверьками, которых не ждало ничего, кроме унижений и страха. Так я думала тогда. Уверена, что и Стэлла тоже.
Отогнав воспоминания, я пошла в комнату к Дане. Поцеловала его, уже спящего, прикрыла одеялом голую стопу и зашла к Марку. Тот заворочался под одеялом.
— А зачем папе мёртвый дятел? – он тоже уже засыпал. Но, видимо, вопрос мучил его слишком сильно, чтобы отложить до утра.
— Его привёз ему один дядя. А папа… Он забыл про него.
Я поглаживала сына по голове. Кожа у него была бронзовая, как и у его отца. Красивый ребёнок. Когда-нибудь он вскружит голову какой-нибудь девчонке, вроде меня, и та пропадёт в бездне его синих глаз. Я улыбнулась, накручивая прядки отросших волос на палец.
— Лучше, когда птицы живые, да?
— Да, — ответил сын. – Мам… Мне нравится Милка. Только почему её зовут Милка?
— Потому что её зовут Милка, — сказала с улыбкой. – Тебя вот зовут Марк. У каждого из нас есть имя.
— И фамилия, — добавил сын. – И ещё мама. Милка мама Малой, а ты моя.
— Да, — отозвалась негромко, продолжая перебирать его волосы. – И мама.
Вскоре старший сын тоже уснул. Некоторое время я ещё сидела рядом и смотрела на него. Как же много ему ещё предстоит познать. Радости, счастья, горя и разочарований. Но от этого никуда не деться. И даже то, что мамы есть не у всех, как и фамилия, и дом, ему тоже только предстоит узнать. Слава Богу, не на собственном опыте.
Я должна сделать всё, чтобы он понимал – то, что есть у них с Данилом и Доминикой – не данность, а великое благо, щедрый дар свыше. Как и возможность ходить, дышать, говорить. Это подарок жизни, который нужно ценить. Дом, мама, папа, друзья. Любовь. И я тоже буду ценить. Любовь – особенно сильно, потому что только благодаря ей у меня есть всё, чем я живу и дышу. Только благодаря ей у меня есть сама жизнь.
Зайдя в едва освещённую спальню, я кинула халат на пуф у окна. Поймала на себе взгляд Вандора. Лёжа в постели, он опирался на согнутую в локте руку и смотрел на меня.
— Что у тебя опять за дела с Алексом? – Стянула резинку и, взяв расчёску, провела ею по волосам.
