Аурелия спокойно улыбнулась. Эммануэль больше не ощущала скрытого торжества художницы, которое та излучала накануне. И тон Аурелии был совсем иным – умиротворенным и сдержанным.
– Если вы думаете, что мне несвойственны эмоции, то глубоко заблуждаетесь. Если бы это было так, я бы не попросила вас прийти ко мне.
– Я пришла, чтобы стать вашей натурщицей, – напомнила Эммануэль. – Ведь, как мне кажется, модель должна держаться отстраненно. Кстати, мне совершенно непонятно, зачем я вам понадобилась, когда рядом с вами столько прекрасных женщин. Не думаю, что я обладаю чем-то особенным, разве что волшебным платьем.
– Я ищу женщину, которую смогу писать в течение длительного времени и очень тщательно. Ей придется долго позировать, и она не должна меня торопить. Эта женщина должна позволить «препарировать» себя. Я ищу ту, кто позволит себя разделать, я хочу сказать, разрезать на мелкие кусочки.
– Как тот японский гурман – голландку?[7]
– Совсем наоборот. Когда художник слишком увлечен объектом, который пишет, именно он оказывается уничтоженным.
Эммануэль было не так просто заставить изменить свое мнение.
– Нет никаких причин полагать, что вы в меня влюбитесь.
– Однако порой причины замечаешь уже после того, как дело сделано, – ответила Аурелия.
– Могу ли я присесть? – поинтересовалась Эммануэль. – И где?
Аурелия нашла ей оранжевую шелковую подушку и сама села на другую.
– Поймите, – продолжила она. – Когда я говорю о том, что «препарирую» вас, – это не метафора. Я надеюсь, что вы уделите мне достаточно времени, чтобы я смогла изобразить каждую отдельную часть вашего тела. Они будут жить своей, автономной жизнью. Например, на одной картине я изображу только ваши щеки. На другой – ресницы. На следующей – глаза, усыпанные звездами. Ваши зубы и ваши губы. Ваш язык, который тянется к листу, чтобы испить дождевой воды. Ваше ухо, на котором будут видны недавние следы от укусов любящей девушки. Затем шея. Потом локоть. Каждое колено. Нет! Что касается колен, я нарисую десять картин. Или даже сто. Буду повторять раз за разом, как Пикассо – своих фавнов.
Эммануэль рассмеялась:
– Кто заразил вас вирусом поэзии? Марк или Пэбб?
Ах, дрожь моих колен
Предчувствует испуг коленей беззащитных…[8]
А я-то думала, что вы пригласили меня, потому что заинтересовались моей грудью!
– Я оставлю ее для последних картин. Точнее, для предпоследних. На последних будет ваша вагина.
– Уф! – воскликнула Эммануэль. – Я еще легко отделалась. Был момент, когда я испугалась, что имею дело с фетишисткой. Знаете ли, я полна предрассудков. Извращения – не мой конек!
Улыбка осветила голубые глаза Аурелии. Было понятно, что она не собирается так просто сдаваться.
Эммануэль продолжила свою мысль:
– Ведь вы же хотите почерпнуть вдохновение только из отдельных частей моего тела, черт возьми! И покрой моего платья должен помочь вам разложить меня на части, не так ли?
Но ей не удалось взять верх над Аурелией.
– Ваше платье? – удивилась художница. – Думаю, вашему платью тоже нравится показывать ваше тело частями.
Этот очевидный факт заставил Эммануэль вздохнуть:
– Должно быть, такова моя участь. Мне даже не дано выбирать, какие части показывать.
– Но разве прошлым вечером не вы решали, что именно вам надеть?
– Конечно же, я. Но я могла управлять своим нарядом лишь в начале вечера. А потом что-то сломалось, и механизм начал действовать самостоятельно. Случилось настоящее восстание машин! Научная фантастика давным-давно предупреждала нас об этом, и наконец это случилось. К счастью, в моем случае никто не пострадал. И даже не ослеп! Разве кто-нибудь жаловался?
Аурелия вновь весело улыбнулась. Задумчиво помолчав, она спросила:
– Это ваш муж задумал эту хитрость?
Эммануэль скорчила презрительную гримасу:
– Зачем Марку заниматься такими глупостями? Это не для него.
Но Аурелия придерживалась иного мнения.
– Он же рекламщик, – заметила она.
Эммануэль приняла оскорбленный вид:
– Это изобретение не имеет отношения к рекламе. Оно ломает само представление об одежде. Нравственность и порядочность не смогут перед ним устоять.
– Но эти качества не могут устоять и перед рекламой, – отметила Аурелия. – Если это не Марк, то кому же принадлежит это потрясающее открытие?
– Лукасу Сен-Милану.
Аурелия подняла брови:
– Это новый кутюрье? – поинтересовалась она.
– Вовсе нет. Он – и химик и физик. И еще биолог. В общем, биохимик. Если не считать других специальностей. Он молод, как и все гении. И одинок. Но на это есть множество причин. Он даже какой-то дикий, я бы сказала. Поэтому никто о нем не знает.
– Кроме вас?
– Я знакома с ним недавно. Но расскажу вам о нем в другой раз. Когда он доведет до совершенства свою эффектную ткань.
– Мне кажется, что этот материал получился весьма удачным и вполне пригоден и сейчас, – сказала Аурелия. – Это настоящая революция в моде. И то, что платье само решает, когда и какую часть тела обнажить, кажется мне наиболее интересным.
– Я предпочитаю, – твердо заявила Эммануэль, – сама решать, что показывать. И кому показывать.
Эммануэль с сожалением произнесла:
– Вчера, к примеру, я хотела, чтобы мое платье увидел Жан. Но он не пришел на вашу выставку.
– Он был там и видел ваше платье.
Эммануэль была очень удивлена.
– Он прятался? Что на него нашло? Я больше ему не нравлюсь?
Аурелия едва уловимым жестом высказала осторожное непонимание:
– Я ничего не понимаю в мужской психологии.
– Вас интересуют только женщины?
– Вовсе нет! Вы же не думаете, что у женщин есть все необходимое, чтобы я интересовалась исключительно ими?
Огорошенное выражение собеседницы, которая, как известно, не была склонна к моносексуальности, казалось, очень развеселило Аурелию. Она спокойно подождала вопроса, который Эммануэль не могла ей не задать:
– А Жан?
– Он – мой муж.
Эммануэль покачала головой, подумала немного, а потом промямлила:
– Да я… Нет, ничего… Я лишь хотела спросить, изменился ли Жан.
Аурелия казалась задетой:
– Изменился? Что вы хотите этим сказать? Разве он без сожалений не делил вас с девушками, которых вы любили?
– И с мужчинами, которых я любила. Но и я их делила с ним, когда чувствовала, что ему это доставит удовольствие. Вы тоже так делаете?
– Не думаю, что он этого хочет.
Эммануэль воодушевилась:
– А это уже вы должны вызвать его интерес! Иначе какого черта вы вообще поженились?
