— Дар, — зову максимально нежно. Он не отзывается. Закусываю губу и сжимаю сильнее.
Дергается.
Черт, испугала.
— Дар, надо температуру померить, — прошу, он резко поднимается на локтях. Хмурится. Смотрит на меня. Мне кажется, понятия не имеет, сколько спал.
Ведет взглядом по комнате. Вспоминает все. Хлопает по кровати. Телефон ищет, наверное.
— Который час?
— Десять…
Опускает голову и трясет ею. Кривится.
— Блять… Башка трещит… — Трет шею сзади. — Сафие спит уже?
— Да. Ты заболел, Айдар… Температура.
— Сейчас уйду.
Он упирается в матрас руками, хочет встать, а меня накрывает паника.
Прижимаю его руку к кровати своей. Начинаю головой мотать. Торможу:
— Куда? Я тебя не пускаю.
— Малую не хочу заразить. Может и тебя уже…
Все равно мотаю головой.
Он садится, я давлю ладонями уже на мужские колени. Встаю, тянусь лицом к лицу.
Айдар пытается увернуться, я прижимаюсь к губам, щекам, подбородку, шее.
— Айка… Что делаешь?
Он против, но увернуться не даю. Клюю-клюю-клюю. Он пытается отклониться, в итоге толкаю в плечо и забираюсь сверху. Айдар делает еще несколько попыток освободиться, но я не даю.
Смиряется. Снова лежим. Мужское дыхание выравнивается. Я слышу, как болезненно сглатывает.
— Голова трещит. И горло… — Он признается, я жалею, поглаживая по волосам. — Я даже не просыпался…
— И температура у тебя, — продолжаю жалеть, прижимаясь к горячей-горячей коже. — Я буду тебя лечить, — то ли обещаю, то ли угрожаю, ведя носом по колючей щеке.
Несколькосекундное колебание заканчивается уставшим выдохом Айдара.
— Давай я пару дней отлежусь сам, Айк. Не хочу вас заражать.
— Ты не заразишь. Я буду осторожной. Но ты никуда не уйдешь, слышишь?
Не знаю, слышит ли он, но я слышу, как хмыкает.
Захочет — уйдет. Он, в принципе, физически может сделать все, что захочет. С собой. Со мной. С нашим ребенком. Но стопы нам ставит не физика. Психика. Мораль. Чувства.
Я верю, что его чувства к нам не дадут сделать ничего плохого.
— А минеты госпожа врач назначит? — Шутит, тем самым выражая смирение. Я тоже улыбаюсь. Трусь о шею. Прижимаюсь к ней губами. Целую в кадык.
— Если бульон выпьешь.
Айдар смеется. Обнимает меня крепко. Мы снова лежим.
Ему, наверное, плохо, но мне — немыслимо хорошо. Он гладит меня по спине, а я думаю, как бы засунуть ему под подмышку градусник.
Видимо, реально придется сосать.
На перспективу реагирует тело. Его тело на меня — тоже.
Но так лень…
Мне кажется, он тоже колеблется, но в итоге расслабляется. Еще налюбимся. Закрывает глаза. Несколько раз громко сглатывает. Боюсь, заснет.
— Айдар, — поэтому зову, поглаживая щеки. — Бульон. Помнишь?
— Помню. — Молчим недолго. Я чувствую, что воздух наполняется беззащитностью и искренностью.
Мы всё помним. И всегда будем.
За стенкой сладко спит наша дочка. Мы прошли кучу испытаний. Обрели друг друга и покой.
Сможем сохранить, Иншалла.
— Я думал, ты меня уже не позовешь.
От его слов мурашки бегут по коже. Жмусь ближе.
— Ты мне талак не дал.
Выпаливаю, чтобы свести все к шутке. И Айдар правда усмехается после паузы:
— Точно. Забыл.
Врет. Я знаю. Он все и всегда помнит.
Он не дал, потому что я не просила. А я не просила, потому что…
Бью его ладонью по груди, а потом глажу. Снова лащусь. Трусь носом, губами, обнимаю сильно-сильно. Вдыхаю запах на виске.
Мне кажется, люблю его еще сильнее, чем когда бы то ни было.
— Из всех на свете я выбираю тебя, Айдар.
* * *
Конечно же, прав оказывается он. Мы заболеваем всей семьей. Вслед за Айдаром температуру ловлю «осторожная» я, последней зараза цепляется к Сафие.
Но если Салмановские гены настолько мощны, что им даже вирус не страшен (Сафие и Айдар отделываются температурой, легким насморком и болящим пару дней горлом), то меня косит знатно.
Ни о каких минетах и речи, конечно же, нет. Тут как бы не двинуть кони.
У меня трещит голова и совсем нет сил. Мы безвылазно сидим в квартире. Заказываем еду под двери. Айдар с Сафие подсаживаются на Диснеевские мультики. Покупают себе огромное лего. Айдар складывает его чуть ли все наши «болезненные» дни, а Сафие руководит.
Я же, в итоге, сама принимаю ту заботу, которую там щедро обещала Айдару.
На шестой день становится лучше и мне. К витаминам и бульонам присоединяется жизнеутверждающий секс.
Из Айдара энергия начинает бить через край еще раньше. Если первые несколько дней он свой телефон даже толком в руки не брал (ему действительно было плохо и жизненно необходима пауза), то чем дальше — тем сильнее ощущается, что деятельности ему не хватает.
Но и о том, что Аллах заставил его целую неделю посвятить исключительно нам, Айдар явно не жалеет.
Сафие в восторге от возвращения отца. Он — в восторге от нее.
От меня тоже, но я подозреваю, предпочитает, чтобы я стонала не от головной боли, а из-за движений его члена внутри.
Мы до страшного становимся похожи на обычную счастливую семью.
Я просыпаюсь ночами, смотрю на спящего на соседней подушке Айдара, и пытаюсь поверить, что все происходит с нами в реальности.
Однажды, не сдержавшись, спросила и у него — чувствует ли он то же. Айдар сказал, что да. Местами страшно. Слишком хорошо.
И мне хорошо. И тоже слишком.
Думаю, это пройдет. Пока мы еще испуганы возможной жизнью друг без друга, о которой теперь и говорить нечего.
И чем ближе конец нашего карантина — тем я сильнее грущу.
Вот бы закрыться так на годик… Глупо, конечно, но иногда хочется.
Когда нам всем становится легче — Сафие начинает устраивать концерты. Отец платит малышке щедрые долларовые гонорары, а я стараюсь отрабатывать преданной фанаткой.
Я кормлю свою семью слишком рьяно. Айдар смеется, что в следующий раз уже не выйдет из квартиры, а выкатится, но мы не только наедаем калории, но и сжигаем их.
Этой ночью, к примеру, Сафие укладывала я. Айдар сделал все, чтобы, читая малышке сказку, я сгорала от нетерпения, мечтая, что мой ребенок поскорее уснет.
Он весь вечер меня незаметно для Сафие трогал, шептал на ухо пошлости. Целовал то в шею, то за ухо. Под столом гладил коленку. Бедро.
Я горела. Пульсировала.
А Сафичке, как назло, очень хотелось поговорить. Когда я осознала, что малышка заснула, рванула в спальню.
Айдара хотелось разорвать. Ну и залюбить. Он полусидел на кровати, лениво листая телефон. Вроде как просто ко сну готовился.
Как же!
Над экраном следил, как закрываю дверь на замок. Сбрасываю одежду по пути. Грациозной кошкой ползу по кровати. Спускаю резинку его боксеров. Веду кулаком по возбужденному стволу, который от моих действий твердеет сильнее.
Грею дыханием головку члена и беру в рот.
Стону от удовольствия. Горю между ног и нещадно теку.
Начинаю сосать, слыша, как он откладывает телефон. Улыбнулась бы, да не до улыбок.
Мужская рука едет от шеи по моей спине, прогибая сильнее, а потом я слышу:
— Развернись ко мне.
Как именно — сходу не понимаю. Айдар делает все сам.
Моя промежность оказывается перед его лицом. Мои губы — на члене. Мы так еще не делали. Это очень… Волнует.
Но я киваю в ответ на:
— Расслабься и соси, хорошо?
И скольжу языком по стволу, шире разводя колени.
Сначала лучше чувствую, что доставляю ему удовольствие ртом, а потом акценты внимания смещаются на его язык и пальцы, играющие с чувствительным входом. Слишком ярко. Хорошо.
Прогибаюсь, толкаюсь навстречу. Краснею, бледнею, теку еще сильнее.
Стараюсь не забывать про его просьбу, но я слишком расслабилась — сосать не получается.
Рвано дышу на головку, стону, скребу по простыне и хочу быстрее кончить от его языка.
Слышу ругань, смеюсь невпопад, а потом меня разворачивает и падаю на спину.
