— Это сделал Данко!
— Тебе показалось, Рут. Мне жаль тебя, твою семью. Но этот разговор окончен.
И без того бледная Хемпс побледнела еще больше. Губы сжались в плотную бескровную линию, осанка напряженно выпрямилась.
— Значит, я пойду к маршалам.
— Они покинули Кейптаун сегодня утром.
— Тогда… Тогда я напишу им. Или в Блэкстоун. Я добьюсь правосудия, Джеймс!
— Оно уже свершилось, Рут, — холодно отзываясь, Фостер чувствовал себя настоящим козлом, но что бы Данко ни совершил, если совершил, он собирался отстаивать его до конца. — На город был совершен налет. Тут не с чем разбираться, некого допрашивать. Твое письмо передадут обратно мне. А я уже все сказал и объяснил, что тебе кажется и из-за чего.
— Это потому, что он твой друг, да? Поэтому ему можно безнаказанно убивать неугодных людей?
— Это потому, что ты не знаешь, кого действительно видела, женщина. Ты спутала его с кем-то. У тебя нет ни доказательств, ни свидетелей.
— Ты дерьмовый шериф, Фостер. Ты просто…
— Советую дальше выбирать выражения. Тебе еще жить в этом городе.
Рут как-то странно дернулась. Затем сузила глаза и смяла платок в кулаке.
— О да. Мне здесь жить. И каждый день, я буду проклинать и тебя, и его. А ваша помощь, — она сплюнула на пол и скривила губы с неприкрытой ненавистью, которую Джеймс, пожалуй, впервые на ее лице впервые в жизни, — Гореть вам в аду. Обоим.
Сорвавшись с места, Рут только схватилась за ручку, чтобы как следует хлопнуть дверью за собой, как та сама открылась, а на пороге появился Кабрера. Хемпс, оказавшись почти в его объятиях, поддалась назад.
— Рут…?
Хлесткая пощечина зазвенела даже в ушах Джеймса.
— Не приближайся ко мне. Никогда. Даже к порогу моему не подходи.
Толкнув обомлевшего Данко в грудь, она скрылась из виду.
Кабрера с открытым ртом проводил ее взглядом. Затем, поморщившись, потер щеку, начавшую краснеть, и повернулся к Фостеру, уже обошедшему стол и прислонившемуся к его краю поясницей.
— Что это только что было?
— Она говорит, ты убил Гарри, Данко, — Джеймс скрестил руки на груди, — Ничего не хочешь мне рассказать?
Ошарашенность мгновенно спала с лица Данко. Он отвел взгляд и заметно напрягся.
— Понятия не имею, с чего она взяла это.
— Серьёзно?
Взгляд Джеймса стал въедливым.
Пожав плечами, Данко вновь дотронулся до лица и поскреб щетину. За прошедшие дни он пересекался с Рут не больше пары раз и очень коротко. Она выглядела уставшей и замкнутой, твердила, что должна многое сделать и справиться со всем самостоятельно.
Так что Кабрера временно не стал навязываться: собственные проблемы, навалившиеся снежным комом, погребали под собой.
Но она уж точно не могла видеть убийство Гарри. В той суматохе определенно не могла. Да и главное, что его Bonita (исп. — красотка) была жива, а ублюдок-муж кормит собой червей.
— Честное слово. Не представляю какая оса ее укусила, — видя, что Фостер молчит и просто смотрит, Данко продолжил как ни в чем не бывало, стараясь быстрее перевести тему разговора. — Ладно, гм, займемся делами. Я переговорил с местным торговцем, он как раз вернулся только вчера и не застал все это дерьмо с нападением банды.
Стянув с шеи платок, Кабрера бросил его на стол. Рядом через пару секунд опустились перчатки, промокшая куртка легла на спинку стула. Растерев руки, чтобы согреться, мексиканец постарался сдержаться и не позвол себе размышлять над словами Рут.
Неужели она и правда видела?
Или это ее долбанутый брат?
Точно он…
Опомнившись, Данко прочистил горло и кашлянул.
— Так вот, эм…. Через пять дней доставят древесину и другие материалы на отстройку салуна, поврежденных домов и…
— Данко, ты охуел?
— Что?
Повернув голову к шерифу, мексиканец сначала и правда не уловил смысла вопроса. Но когда тот дошел до него, Кабрера нахмурился и постарался выразить удивление.
— Черт, Джеймс, я начинаю обижаться. Сначала мне прописали по лицу, теперь ты начинаешь нести какую-то хрень и спрашивать не охуел ли я. И знаешь да, похоже охуел, раз позволяю женщине распускать руки, ха-ха… Хотя-я, ты ж знаешь мой грешок, люблю я горячих штучек…
Засмеявшись, Данко покачал головой. Но попытка пошутить не тронула Фостера, а, казалось, разозлила еще больше.
Жалкие потуги Кабрера отвести от себя подозрение делали не просто хуже, а выворачивали наизнанку всю ситуацию. Джеймс слишком хорошо знал друга.
— Ты, блять, сделал это?!
— Джеймс, да какого черта?! Раньше тебя не волновали никакие слухи обо мне! Даже когда нам было по двадцать лет, и Боуи обвинили меня в поджоге сарая и воровстве! Так с какого хрена сейчас…
— С какого?! Ко мне пришли и обвинили тебя в убийстве! В убийстве, Данко!
— Ты тоже не святой и, как и я, в тот день отправил к праотцам дохрена людей!
— Я не убивал своих!
— А я тоже!
— Да?! Хочешь сказать, что Гарри тебе не мешал?! Что ты не всадил бы в него пулю при удобном случае, чтобы занять его место рядом с Рут?!
Поджав губы, Кабрера сжал пальцы правой руки в кулак.
Какого хера на него снова нападали? Смотря в ответ Джеймсу в глаза, он чувствовал нарастающее внутри бешенство.
Он отвоевал свою женщину, взял то, что хотел и считал своим долгое время! Он, в конце концов, спас Рут! Ее муж был недостойным слизняком, а не мужчиной.
Он сделал то, что должен был.
— Кабрера. Мне. Нужна. Правда.
Правда?
Данко так и хотелось рявкнуть: «Да нахера она тебе?»
Но Фостер не унимался. Участок стал казаться маленьким и тесным. Скрещенные взгляды не отводились друг от друга. И если несколько минут назад мексиканец старался не подавать виду и играть роль невиновного, сейчас с его лица сползала эта маска.
А жесткое, алчное, почти звериное заменяло ее.
— И что дальше? Ну, сделал я это, дальше что? — вздернув подбородок, Данко упрямо уставился на шерифа в ответ.
Он не чувствовал угрызений совести и неправоты. Закон? Да он поступил по закону! По человеческому закону! Ни один настоящий мужчина не осудил бы его и не поступил бы иначе. Ни один мужчина, видя, как его женщину подвергают такой опасности!
— Я убил этого мудака. И знаешь что? Я не жалею! Он… Джеймс, он бросил ее! Эта свинья побежала к лошади, чтобы сбежать, забыв о своей жене! — всплеснув руками, Данко скривился от прострелившей плечо боли.
Но остановиться уже не мог. Эмоции, которые он тогда испытывал, вернулись и захлестнули с новой силой.
Руки вновь зажестикулировали: всплеск, ругань, ладонь прошлась по лицу, затем зачесала взъерошенные волосы назад. Лицо Данко покраснело, шея покрылась пятнами.
— Бросив посреди перестрелки, как…. Как ненужную вещь, собаку! Он собирался свалить, не думая о Рут!
— Ты… — потеряв на пару секунд дар речи, но не из-за признания Кабрера, а от его беспечности и тупости, Джеймс ошарашенно покачал головой.
Мрачно глянув исподлобья, шериф облизнул пересохшие губы. Сколь велико было желание защитить своего друга, столь большим стало желание разбить ему морду и выгнать прочь.
— Ты понимаешь, что ты, черт подери, натворил? Что теперь будет?!
— С хуя ли, Джеймс?! Я сам разберусь со своими проблемами! Рут… Она поутихнет, смирится со своим горем и… Не понимаю зачем тебе копаться в этом ….
— Да затем, что я иду против закона ради твоей задницы, и я должен понимать, как прикрывать тебя! Как не дать твоей шлюхе достучаться до маршалов, чтобы ты не оказался в петле из-за убийства ее мужа!
— Я не окажусь в петле!
— Да что ты говоришь?! Уверен?! А я — нет! Я ведь предупреждал тебя, что эта связь до добра не доведет!
— Она ничего не докажет. Кто поверит женщине, потерявшей тупого трусливого marido (исп. — муж)?! Чего ты так завелся?!
— Твоя гребаная баба может подогреть оставшуюся толпу на суд Линча, и тебя захочет вздернуть любой фермер, которому ты успел насолить своими бескостным языком и ебаным характером! Как думаешь, кому поверят, белой суке или твоей морде?! А я, блять, не всесилен, Данко! Моя власть не безгранична, и твою шкуру против толпы один мой сраный кольт не спасет! Если она доберется до маршалов, а я не буду знать всей правды, чтобы опровергнуть обвинение и защитить тебя, то в одно ебаное утро мне придется приводить приговор в действие и смотреть, как ты дергаешь ногами в петле!
