– До чего ты беспокойна, возлюбленная моя Ашурран, – улыбнулся стройный эльф со снежно-белыми волосами и глазами цвета лесной фиалки, появляясь из ниоткуда. – Наши братья и сестры ждут, что вы поведаете о своих потомках.
И Дирфион с Аманодзаки в один голос сказали:
– В избытке обладают они семью божественными качествами: силой, славой, доблестью, знанием, красотой, любовью и отречением. Хоть сегодня достойны они занять место в Небесном дворце и вместе с нами вершить волю Создателя.
– И я того же мнения, – вступила Ашурран. – Но к чему торопиться? Они проживут долгую жизнь и преодолеют множество испытаний, прежде чем обретут новое рождение и войдут в число Младших богов. В их потомках соединится то, что разделено тысячелетиями, и родится новая раса людей, равных богам, и наступит Золотой век. Но сейчас до него так же далеко, как до Луны пешком. Так что возвращайтесь к своим делам, братья и сестры. Нам предстоит еще много работы.
И те, кто был когда-то существом из плоти и крови, эльфом или смертным, воином или магом, отцом или матерью, а теперь стал вершителем судеб смертных, разошлись по миру, шагая сквозь пространство и время.
Они поднялись на холм и задержались на мгновение, освещенные восходящим солнцем – будущие Младшие боги этого мира, воплощение красоты, преданности и силы.
А за холмом – будто бы другой мир, будто они переступили невидимую границу. Только что расстилалась безбрежная, безмолвная степь – и вдруг множество людей, палаток, телег и фургонов, на ветру трепещут ленты и флажки, огораживающие раскопы, мелькают лопаты и мотыги, несмотря на ранний час, пыль стоит коромыслом, отовсюду торчат жерди, доски, 'журавли', щиты с планами, измерительные приборы, лестницы, расстелены брезентовые полотнища с добычей, над которой трудятся люди. Мелькают пятнисто-зеленые мундиры криданской кавалерии, бронзовые тела кочевников, красные куртки рабочих. Дым от полевых кухонь поднимается к небу, распространяя запах рисовой каши с изюмом и пряностями, на веревках сушится белье, и над всем этим развевается бело-золотой флаг Криды, ярким двуцветным пятном в нежной лазури неба.
Сначала глаз не вычленяет отдельных лиц в этом скопище народа. Но вдруг высокий светловолосый парень, одетый (или, скорее, раздетый) как эссанти, радостно свистит в два пальца и оказывается Рэнхиро.
Слышно, как он кричит:
– Кинтаро! Кинтаро киёку! Кинтаро дэ!
Отвечает ему многоголосый рев, который может издать только степняцкая луженая глотка. И Кинтаро видит: вот Акира с Инаги, вот Тацуя-Кречет, Хидео, Морита, Цурока – и вообще тут добрая половина племени собралась!
Женщина в зеленой походной форме криданской кавалерии, с двумя кимдисскими клинками за спиной, оборачивается, и лицо ее меняется мгновенно и неудержимо, как сад, омытый весенним дождем. Она смеется, приложив пальцы к губам, вскидывает коня на дыбы, мчится навстречу, и теперь видно, что грудь ее украшают полковничьи нашивки, золотые волосы падают на лоб, голубые глаза сияют. Она спрыгивает с коня, хватает Альву в охапку и оказывается Лэйтис Лизандер.
Она все еще чуть выше Альвы – но только потому, что носит сапоги с каблуками. Если б могла, подкинула его в воздух от избытка чувств, но даже плечистая полковница кавалерии не способна на это с тех пор, как кавалеру Ахайре исполнилось двадцать.
Кавалеристы издалека свистят и улюлюкают. Альва видит капитана Кано Кунедду, лейтенантов Ньярру, Винсенте, Дженет, Рамирес и еще с десяток старых знакомых из селхирского гарнизона.
Итильдин обнимает Лэйтис и целует в уголок губ. Она смеется:
– А с вами был еще такой тихий и застенчивый эльф, который глаз на меня не поднимал, куда вы его дели?
Они идут к лагерю, и она сыплет словами, пытаясь рассказать сразу все: это Галадон, город Древних, четыре тысячи лет назад сожженный воительницей Ашурран, чокнутая Иньес Исабель наконец нашла его, не может быть никаких сомнений, потому что вчера показался гребень окаменевшего дракона, говорили, это миф, сказка, а он просто ушел в землю на тридцать саженей, и Древним послали официальное приглашение, это может быть началом дипломатических отношений, но пока что из Великого леса не прибыл никто, кроме…
Высокий эльф, стройный, в зеленой одежде, с волосами, убранными по-походному в косы, будто бы двойник Итильдина, когда он в первый раз появился в доме кавалера Ахайре, встает на пригорке, и на его бесстрастном лице расцветает радость, как волшебный цветок папоротника в потаенном лесу. У него лицо Итильдина, и Итильдин будто спотыкается, хватаясь за руку своего Лиэлле, глаза его прикованы к эльфу, и выражение их невозможно описать. Он прикрывается рукавом, забыв, что на нем вовсе не традиционный эльфийский наряд с рукавами до пола, а рубашка из грубого льна, рукавов которой не хватит, чтобы осушить слезы радости. И эльф бросается ему на грудь, оказываясь девушкой, и потрясенный Альва говорит: «Ты не сказал, что вы близнецы!» – а они не говорят ничего, просто молча сжимают друг друга в объятиях.
Одна из загадок прошлого, наконец, разрешена: именно сюда, на развалины Галадона, эльфийскую принцессу Итэльдайн позвал ее дар, и ради ее благополучного возвращения с найденной реликвией в Великий лес четверо сопровождающих пожертвовали жизнью, а пятый – свободой и честью. Несмотря на это, она нашла в себе мужество вернуться в степь и вступить в сотрудничество с людьми ради новых знаний, ради общей истории двух рас.
– Если брат мой пренебрег законами и обычаями аланнов по зову сердца, то я решила, что тоже могу так поступить, – она выговаривает слова всеобщего языка куда нежнее и мягче, чем полагается, и голос ее звучит как музыка для ушей кавалера Ахайре.
Закат этого сумасшедшего дня застает их у большого костра. Места так мало, что некуда поставить кружки с вином, но им все равно не дают коснуться земли, передавая по кругу. Кажется, что земля мягко покачивается, будто морская гладь, голоса и смех шумят, как прибой. Положив рыжую голову на колени Лэйтис, Альва впитывает кожей степную ночь, и запах дыма, и свет огромной червонно-золотой луны.
– В Селхире черт знает что творится, – рассказывает она. – Понабежали историки, археологи и прочие кабинетные крысы со всего континента. Говорят, раскопали остатки погребальных курганов Солха: кости, доспехи, оружие. Город гудит, как улей. Квартиры вздорожали, так эти раскидывают палатки прямо на раскопках, днями и ночами оттуда не вылезают, как стемнеет, копают при фонарях. Туристов сколько! Ну да, когда еще такой цирк увидишь. Из самого Арислана приезжают. Был там один ученый фарри, по имени Бахрияр, твой большой поклонник. «Нэужэли я выжу славный Сэлхир, вдахнавивший на прэкрасные стихи кавалэра Ахайрэ!» – передразнила она, имитируя арисланский акцент.
