Джилли КУПЕР
Гарриет
Перевод с английского И. Гюббенет и Н. Калошиной
Анонс
Яркая и короткая, как вспышка молнии, любовь, от которой она еще не успела опомниться, предательство, которого не успела осознать, и крошечный сын на руках - вот весь багаж Гэрриет Пул, когда она, не ожидая от судьбы никаких подарков, звонит в дверь чужого дома.
Но дверь открывается новой страницей жизни, и сердце, не успев отболеть своей болью, принимает в себя и чужие заботы и бьется все сильнее, потому что в двадцать лет жизнь только начинается...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Снег пошел, когда Гэрриет дописывала последний абзац. В раздумье она подняла глаза, взглянула в окно и увидела мелькание снежинок, которые сыпались из свинцово-серого неба и, кружась и перегоняя друг друга, неслись в причудливые объятия деревьев. Ахнув, она бросила ручку и подскочила к окну. Снежинки, сначала маленькие и неприметные, все нахальнее цеплялись на лету друг за друга, и скоро оксфордские башни скрылись в снежной кутерьме, словно кто-то вдруг тряхнул стеклянный шарик с зимней картинкой.
Она вернулась к столу и быстро переписала набело последние два предложения своего очерка. "Гэрриет Пул", - вывела она на первой странице, старательно дописывая последние буквы: откуда-то ей запомнилось, что вялые, сползающие книзу концы слов выдают слабость натуры.
Гэрриет встала сегодня в шесть, чтобы закончить очерк, на который угрохала целую неделю. Она готова была вовсе не ложиться - лишь бы избежать позора прошлой субботы. Ее университетский преподаватель Тео Даттон, заядлый курильщик и желчный критик, славился на весь университет своими беспощадными разносами. На последней консультации, когда она дочитала ему свою работу, он задал три коротких вопроса, разрушивших в один миг все ее беспомощные доводы, после чего, ухватившись длинными никотиново-желтыми пальцами за край ее сочинения, порвал его пополам.
- Чушь собачья, - холодно констатировал он, бросая обрывки в корзину. Вы просто с разной степенью точности переписали чужие мысли. Читайте Шекспира, а не книги о нем. Читайте, прислушивайтесь к себе - и пишите. И кстати, не надо так напрягаться, не надо лезть из кожи. Любите или не любите Шекспира, дело ваше, но не умерщвляйте его своими опусами.
У Гэрриет на глаза навернулись слезы. Она так старалась написать хороший очерк.
- Э-э, разве можно быть такой чувствительной? Надо поднимать болевой порог. Придется, видно, давать вам хорошую взбучку каждую неделю, пока не выработается иммунитет.
Тео улыбнулся - то ли дружески, то ли насмешливо, Гэрриет не поняла, и его желтые глаза блеснули за стеклами очков. У нее всегда было смутное ощущение, что он смотрит на нее как мужчина, и от этого она смущалась еще больше.
- Итак, - заторопился он, - к следующему занятию напишите о том, кого из героев Шекспира вы считаете лучшим партнером в постели и почему.
Гэрриет покраснела до корней волос.
- Но я не могу... - начала она и осеклась.
- Не можете писать из собственного опыта? Так подключите воображение. Шекспир ведь тоже не был ни мавром, ни принцем Датским, верно?
- Ну, из Гамлета, я думаю, партнер вышел бы так себе, - пробормотала Гэрриет. - Он бы слишком много говорил, медлил и тянул бы до последнего, когда уже все перегорело.
Тео хрипловато рассмеялся.
- Вот это уже ближе! Пишите так, чтобы мне было интересно читать.
И она написала. Целую неделю она читала только Шекспира и думала только о сексе, и теперь - от переутомления, сознания завершенной работы и снегопада за окном - у нее слегка звенело в ушах.
К тому же она умирала от голода. В доме еще все спали: хозяйка с мужем по субботам вставали поздно. Из почты, сваленной на полу у входной двери, Гэрриет выудила письмо от своего приятеля, Джеффри, и, читая его на ходу, побрела на кухню.
"Дорогая Гэрриет! - писал Джеффри на конторской бумаге. - Если бы ты знала, как мне все тут осточертело. В эти выходные опять придется корпеть над отчетом - в понедельник я должен сдать его заместителю директора".
Дальше шли разглагольствования о том, что от работы никуда не денешься, что в нынешней неустойчивой экономической ситуации он просто обязан - ради них обоих - использовать все возможности. Письмо заканчивалось так:
"Я ужасно рад, что ты наконец-то села на таблетки. (Гэрриет тут же представила, как она отчаянно балансирует, пытаясь усидеть на тоненьком столбике из сложенных друг на друга таблеток.) Хватит уже выставлять меня на ночь за дверь, как цветы из больничной палаты. Милая, я так хочу тебя! Я знаю, тебе со мной будет хорошо. Выберусь только на той неделе, в пятницу вечером, так что потерпи еще немного. Обнимаю, целую и проч. Любящий тебя Джеффри".
Гэрриет ощутила огромное облегчение и вслед за ним укол совести. Глупо отдавать свою невинность тому, кто пишет тебе, что не приедет, а у тебя будто гора с плеч. Такое событие, как потеря невинности, должно быть праздником - а что толку ждать праздника от Джеффри, когда у него на уме только упорство да настойчивость?
Теперь, когда выяснилось, что его сегодня не будет, можно было немного расслабиться и не думать ни о каких диетах, хотя бы до понедельника. Гэрриет немедленно вскрыла банку бобов и сунула ломоть хлеба в духовку. Прямо от Тео она поедет в библиотеку и выберет там несколько дешевых романчиков - она заслужила отдых после всей этой шекспириады, - потом в кино, на новый фильм с Робертом Редфордом, на два сеанса подряд, потом купит себе шоколадный батончик с вафлями, а может, и мороженое. Суббота и воскресенье ослепительно сияли перед ней, как припорошенная снегом лужайка за окном.
Расправившись с бобами, Гэрриет почувствовала себя приятно насытившейся и решила вымыть голову в честь Тео Даттона. Смесителя в ванной не было, так что ей предоставлялся выбор: либо ошпаривать себя кипятком из горячего крана, либо дрожать под холодной струей, которая с приходом зимы стала еще холоднее.
Попеременно ошпариваясь и дрожа, Гэрриет вернулась к размышлениям о своей невинности. Все ее подруги давно уже спали с парнями, и будь она по-настоящему влюблена в Джеффри, он, вероятно, добился бы своего еще несколько месяцев назад. Если бы, к примеру, Роберт Редфорд приехал в Оксфорд и случайно заметил ее возле кинотеатра или на какой-нибудь вечеринке, она отдалась бы ему в два счета. Она чувствовала в себе целую прорву любви. Однако ввиду ее собственной малопривлекательности достойный претендент на эту прорву никак не находился. После мытья Гэрриет хотела ополоснуть волосы бальзамом, но раздумала: кого ей прельщать, Тео Даттона, что ли?
Оставляя в коридоре след из капель, она вернулась к себе и окинула взглядом книги и бумаги, разбросанные по всему полу. Увы, она не относилась к тем счастливицам, которые обладают способностью создавать уют везде, где бы они ии находились. Однако и в таком, неуютном виде, эта комната все же нравилась Гэрриет. Вообще жизнь в Оксфорде, даже лишенная великой романтической любви, была, если разобраться, не так уж безотрадна. В конце концов, был Тео Даттон, который отнюдь не всегда изводил ее своими насмешками, а недавно даже представил ее коллеге-преподавателю, заглянувшему к нему за книгой, как свою лучшую ученицу; и было смутное понимание важности той мыслительной работы, которую она делает, и музыки, звучавшей для нее теперь по-новому, и будущих - ее собственных - книг, и коротенькой рецензии, которая появится однажды в литературном приложении к "Таймс": "Первый роман мисс Гэрриет Пул отмечен редким сочетанием душевной тонкости и зрелости, неожиданной для молодого автора".
Снежные хлопья без устали сыпались на красные крыши домов и на лужайку за окном. Двое ребятишек, повизгивая от восторга, уже сгребали пушистые пласты с капота автомобиля и самозабвенно лепили снежки. На подоконнике валялся сонный мотылек. Осторожно - она читала, что наши руки жгут лапки насекомых раскаленными угольями, - Гэр-риет смахнула его к себе на ладонь. Решив, что выпускать его на улицу в такой холод жестоко, она выбежала на лестницу и положила своего подопечного в хозяйскую кадку с папоротником. Тут он хотя бы найдет, чем подкрепиться, когда очухается. Ее вечно тревожила судьба каких-нибудь несчастных: бездомных собак, лошадей, отправляемых на бойню, или приютских детей. А уж о том, что будет, когда ее самой коснется настоящее несчастье - скажем, смерть кого-нибудь из родителей, - она боялась и думать.
Снег уже почти засыпал белые подснежники, храбро пробившиеся под ее окном посреди зимы. Снег под снегом, подумала Гэрриет. Пожалуй, из этого может получиться стихотворение. Присев на корточки возле газовой плиты, она начала писать.
Через час оказалось, что волосы уже давно высохли и что она уже опаздывает на консультацию. Она натянула на себя красный свитер, надеясь, что он оживит бледное от бессонной ночи лицо, потом красные колготки и серую юбку, сидевшую довольно мешковато. Давно уже следовало купить себе что-нибудь поновее и поприличнее, но стипендии на это никогда не хватало.
