— Как ты узнала?
— Я… уфф, я знала, когда должен прийти мой первый пациент.
Он задумчиво кивнул, однако взгляда не отвел.
Звонок прозвучал снова, но огорченная Хоуп не сдвинулась с места. Теперь дел хватит до самого вечера. Почему она сразу не сказала все, что хотела?
— Я могу немного задержаться. Во время приема вырваться будет трудно.
— Ты единственный доктор в этой клинике?
Она кивнула.
— Значит, работы у тебя выше головы.
— Бывает. Но мне это нравится. — Опять раздался сигнал, и она поморщилась. Теперь Келли будет звонить не переставая. Наверняка думает, что Хоуп ничего не слышит.
— Этот звонок может мертвого поднять из гроба, — заметил Клейтон.
Или разбудить глухого. Она нарочно настояла на громком, заливистом сигнале, чтобы слышать его сразу.
— Я в порядке, — понимающе сказал Клейтон. — Иди.
Какой там порядок… Он такой бледный, на лбу испарина, а это верный признак того, что он пострадал гораздо сильнее, чем ей казалось. Тут снова раздался звонок, и она нетерпеливо вздохнула.
— Тебе плохо…
— У тебя есть другие больные, — мягко напомнил он. — Я могу подождать.
— Но мне нужно поговорить с тобой.
— И мне тоже. Ничего, это не к спеху.
Опять грянул звонок, и Хоуп на мгновение закрыла глаза.
— Я сама виновата, — прошептала она и встретилась с ним взглядом. — Я вернусь, Клей.
— Я никуда не уйду, — с ироний в голосе ответил он, закрывая глаза. — Ох… Хоуп…
— Да?
— Чем я зарабатываю на жизнь?
У нее похолодело под ложечкой.
— Не напрягай память, Клей. Она вернется сама.
— Это незнание сводит меня с ума.
— Память вернется, — беспомощно повторила Хоуп.
— Я могу оказаться кем угодно, — пробормотал он. — Серийным убийцей, например.
— Нет! — решительно возразила она. — Ты все вспомнишь, Клей. Я обещаю.
— О’кей, — отозвался он, измученный необходимостью выпытывать у нее подробности о себе самом. Клейтон, казалось, успокоился, а может быть, просто устал от непростого разговора.
Простыня сама собой обернулась вокруг тела Клея, четко обрисовав его контуры. Взор Хоуп приковала широкая грудь, обмотанная бинтами. И все остальное тоже… Мужчина, ах какой мужчина!..
Но ему была нужна одежда. Рубашку его Хоуп пришлось разрезать, джинсы были вдрызг порваны. Пока что ему хватит и старой больничной пижамы: все равно в ближайшие дни ничего другого он надеть не сможет. Его тело слишком изранено. Тонкий хлопок — это как раз то, что ему сейчас нужно. И все же скоро может понадобиться что-то еще. Нельзя же выпустить его на улицу полуголым.
Придется съездить в город и зайти в магазин мужской одежды. Конечно, пойдут сплетни, но попросить сделать это Келли она не может.
Хоуп смотрела на него еще несколько секунд, а затем пошла к двери. Преданная Молли в последний раз лизнула Клейтона и побежала следом. У порога Хоуп обернулась.
— Поспи, о’кей?
— О’кей.
Его голос был совсем тихим, и, если бы Хоуп не видела его губ, она ничего не поняла бы. Она знала, это не небрежность. Просто сильная усталость и боль брали свое. Клейтону было очень плохо, но он пытался бодриться. Хоуп не могла этого не заметить и боролась с желанием подбежать к нему и нежно обнять.
Обнять. Откуда взялось это желание? Между ними происходит что-то странное. Надо положить этому конец, подумала испуганная Хоуп. Он ее пациент, и ничего больше. Если бы Клейтон не был ее пациентом, он вряд ли обратил бы на нее внимание. Ему наверняка было бы безразлично, кто она такая и что из себя представляет.
Но он считает себя ее любовником, отцом ее ребенка.
И что же ей теперь делать?
Трент ушел с заседания правления, едва то закончилось. Он сохранял любезное выражение лица, пока не покинул здание и не сел в машину. И только тут дал себе волю.
Черт побери! Старик не хочет идти ни на какие уступки. Он оказался куда более упрямым, чем можно было предположить. Таким же упрямым, как и его дочь. Проклятие!
Блокуэлл стремился высоко. Так высоко, что кружилась голова. Он хотел славы и больших денег. Хотел сделать политическую карьеру. Хотел завладеть компанией Бродерика. Но больше всего он хотел Хоуп.
Трент скорчил гримасу и ударил кулаком по баранке. Хоуп… Все замыкалось на ней. Он давно желал ее. Но теперь, нужно признать, хватил через край. И произошло это, когда он понял, что Хоуп для него дороже карьеры.
Пора переходить к решительным действиям. Хоуп должна сдаться. Разумеется, как только это произойдет, он сосредоточится на всем остальном. Когда он разрабатывал свой план, все казалось таким простым. Жениться на Хоуп, чтобы удовлетворить свою давнюю страсть. Затем воспользоваться лесозаготовительной компанией как мостиком в большую политику. Это было самым сложным. Трент хоть и считался вторым человеком в фирме Бродерика, свой пост занимал только благодаря взяткам и запугиванию. А против старика, упорно отказывавшегося сделать Трента своим полноправным партнером, эти методы были бессильны.
Поэтому, как ни жаль, придется сначала повредить компании, чтобы завладеть ею. Он подорвет репутацию фирмы Бродерика. Кое-что ему уже удалось — например, натравить на босса Федеральное Управление лесного хозяйства.
Когда Бродерик увидит, что его драгоценная компания дышит на ладан, он пойдет на уступки. Да, пойдет, и тогда в дело вмешается Трент. Ни раньше, ни позже — выйдет на сцену и выступит в роли спасителя. Он заставит старика смириться. А заодно станет героем в глазах протестующей общественности… и владельцем самой крупной лесозаготовительной компании по эту сторону Скалистых гор. Ничего себе будет карьера! О нем заговорит вся страна. Просто и гениально.
Но он не учел одного, что Хоуп будет так отчаянно сопротивляться. Хотя должен был бы учесть, поскольку она много лет была для него желанным, но запретным плодом.
Черт побери! Они принадлежат друг другу, и он сделает все, чтобы заставить ее понять это.
Ей предстояло долго работать без перерыва, несмотря на недосыпание и накопившуюся усталость. Пациенты не могли ждать. Хоуп тяжело вздохнула, открыла дверь кабинета и изобразила улыбку.
Но при виде маленького Томми Спрингера улыбка стала искренней. Мальчик сидел на кушетке, болтал короткими ножками и щербато ухмылялся.
— Привет, док!
— Привет, Томми. — Хоуп обернулась к его матери: — Не похоже, что он болен.
— Извините, доктор. — Тихая, застенчивая Бетти поднялась и устало вздохнула. — Не знаю, что и сказать. Кажется, ему просто захотелось повидать вас.
Хотя ее слова заставили Хоуп, любившую всех своих больных, испытать теплое чувство, надо было положить этому конец. Напустив на себя суровый вид, она села рядом с хитро улыбавшимся мальчишкой.
— Томми, милый, ты же знаешь, что можешь прийти ко мне когда угодно. Так что не надо притворяться.
— Ma говорит, что к вам можно приходить, только когда заболеешь или поранишься.
Поняв, что Бетти здесь ни при чем, Хоуп подняла голову мальчика и поочередно заглянула в его ноздри. Да, все было в порядке.
— Значит, запихнул в нос голубой мелок, говоришь? — Она встала и потянулась за пинцетом.
— Голубой — ваш любимый цвет, — слегка в нос заявил Томми. — Верно?
— Ты запомнил? — спросила польщенная Хоуп.
— Ага. А еще я запомнил, что вы любите животных. — Томми сунул руку в карман джинсов. — Я принес вам червяка. Нашел его у нашего пруда.
Бетти тихо ахнула.
Мальчик раскрыл ладонь, показав расплющенного до неузнаваемости дождевого червя.
— Нравится? — с надеждой спросил он.
— Ах… спасибо… — выдавила Хоуп. — Ты молодец, Томми.
Пятилетний мальчуган торжествующе улыбнулся, шумно высморкался в пальцы, заставив Бетти и Хоуп поморщиться, и протянул голубой мелок.
— Вот он, док!
Когда после полудня поток пациентов схлынул, Хоуп и Келли без сил рухнули на стулья.
— Сурово, — сказала Келли в своей обычной односложной манере.
— День еще не кончился, — откликнулась Хоуп, глядя на часы. — Поэтому лучше устроить ленч, пока не поздно. — На самом деле ей хотелось еще раз проведать Клейтона, не привлекая к себе лишнего внимания. Хотя она и так отлучалась почти каждый час. — Я… вернусь через несколько минут.
— Вы будете есть не в своем кабинете? — удивленно спросила Келли и бросила на нее странный взгляд.
Осуждать ее не приходилось, поскольку все знали, что Хоуп работает без перерывов. То, что она собиралась уйти из клиники — пусть даже на собственную кухню, — было необычно.
— Мне нужно кое-что проверить. — Вернее, кое-кого.
Если Келли и сочла это объяснение странным, то не подала виду. Но ее молчание и серьезность без слов говорили о том, что она считает Хоуп слегка тронутой. А краткие побеги начальницы куда-то и нежелание разговаривать с Трентом только утверждали ее в этом мнении.
