— Ты что, никогда ничего не замечаешь? — спросил разъяренный Тео.
— Как не замечаю? Я же сказал, что у них приятный район. Ты что, не слышал? — удивился Василий.
— Надо же — они жили в Шривпорте, — сказала Рози, когда они с Авророй мыли посуду. — Я ни с кем так долго не говорила о Шривпорте, с тех пор как не стало Эф. Ви. Д’Арка.
Эф. Ви. Д’Арк, уроженец Шривпорта, долгие годы был шофером генерала Скотта, пока однажды в гараже его жизнь не оборвал сердечный приступ.
— Симпатичные ребята эти наши греки, да? — спросила Аврора, держа руки в раковине. Рози протирала бокалы. То, что Аврора сказала «наши греки», доставило Рози удовольствие. Все было так, словно спустя многие годы у них с Авророй опять было парное свидание.
Когда на следующее утро Джерри Брукнер вышел из дома за газетой, на ступеньках сидела Аврора. Он был изумлен и немного напуган, хотя смотрела она на него спокойно. В ее взгляде было что-то девически скромное.
— Я думал, что ты никогда не вернешься, — промолвил он, чувствуя себя довольно глупо.
— А я и не вернулась, — сказала Аврора. — Это Пэтси забыла у тебя на кушетке шикарный пояс?
— Да, она забыла его, — признался Джерри.
— Ты ее имел, прежде чем она его забыла, так? — спросила Аврора.
— Ум-м… — пробормотал Джерри.
— Это означает «да», как я понимаю.
— К сожалению, это означает «да», — согласился Джерри. — Я скучаю по тебе.
— Именно теперь можешь начать скучать по-настоящему, — объявила Аврора, поднимаясь. — До свидания.
Она быстро удалилась по тротуару, не оборачиваясь и не оглядываясь, даже когда села в машину. Она просто завела мотор и уехала. Когда она направилась к машине, Джерри было бросился за ней, решив доказать ей, что она не права. Однако понятно было, что Аврора явилась не для дискуссий, поэтому он умолк Он следил за ней, потом вошел в дом, забыв о газете.
— Разумеется, она приехала не для того, чтобы дискутировать, она приехала затем, чтобы получить подтверждение, — сказала Пэтси, когда они обсуждали это несколькими часами позже. Они лежали в постели Пэтси в ее просторной спальне на втором этаже. Когда Джерри поднялся, чтобы подрегулировать кондиционер и выглянул в окно, он увидел Кэти, младшую дочь Пэтси, которая приехала из Лос-Анджелеса навестить мать. Кэти была в одних трусиках; она плавала на матраце в середине большого бассейна Пэтси. Как и у матери, у Кэти была маленькая грудь. В отличие от матери она была слишком молода, чтобы обращать на это внимание.
Джерри вернулся в постель, размышляя, как это бывало с ним почти постоянно в последние дни, о том, что ему пора уезжать из этого города. Он совершенно честно сказал Авроре, что скучал по ней. Он очень по ней скучал. Пэтси была моложе и красивей, но она не была такой свободной и такой забавной. У Пэтси было столько забот, и несмотря на все попытки успокоиться или расслабиться, заботы, казалось, держали ее в своих лапах. Даже в страстных объятиях, которых она страстно желала, была какая-то сдержанность. Что-то такое грустное было в сексе с Пэтси. Она всегда была жадной, хотя, казалось, собственная жадность причиняла ей огорчения. Этим в основном она и отличалась от Авроры.
— Я догадывалась, что она знает, — она не так глупа, — заметила Пэтси. — Прошел уже месяц. Аврора не станет вдруг на целый месяц прерывать общение с кем-то, если только не решит, что у нее есть для этого серьезная причина. Я и есть эта причина. Интересно, станет ли она вообще со мной разговаривать после этого.
Джерри размышлял о Лалани, своей подружке из пончиковой. У Лалани груди были намного крупней, чем у Кэти, и так же как и Кэти, она была слишком молода, чтобы обращать на это внимание.
— Ну, и что с того, что она все узнала? — спросила Пэтси, поднимаясь на локте, чтобы лучше видеть лицо Джерри — его лицо ее просто очаровывало. Это было привлекательное и умное, но вместе с тем бесстрастное лицо. Она когда-то рассчитывала, что, поцеловав его, сможет определить, что означало выражение его лица, но поцелуй не помог. Поцелуи, как и сама близость, обычно о чем-то говорили ей, но сейчас, целуя Джерри, она ощущала только, что целует достаточно странного, хотя и «серьезно привлекательного» мужчину.
— Предположим, я не забыла бы этот свой идиотский пояс и она не узнала бы, — спросила Пэтси. — Что бы ты тогда делал? Так и продолжал бы спать с нами обеими?
— Я с ней не спал. Не спал с тех пор, как умер генерал Скотт.
Пэтси рассматривала это обстоятельство, которым Джерри был настолько горд, как клоунский и глупый аргумент, и она уже ему об этом говорила.
— Разлука — это не то же самое, что расставание, поэтому и не пытайся доказать мне, что ты расстался с ней, — сказала она горячо. — Я бы перестала спать со своим новым любовником, если бы предыдущий любовник взял и умер. Я бы тоже надела траур. Но я не оставалась бы в трауре пожизненно. Постепенно мне захотелось бы, чтобы мой новый мужчина лег бы со мной в постель.
Джерри ничего не сказал. Часто бывало так, что, когда Пэтси говорила что-нибудь, что сама считала важным, он почти ничего не отвечал. Наиболее важные аргументы каждого отдельного разговора могли бы и не казаться столь уж важными, если им дать отлежаться день-другой.
— Ну, так что бы ты сделал, если бы она снова захотела тебя? — спросила Пэтси. — Скажи мне. Это не тот вопрос, который я позволила бы тебе оставить без внимания.
— Может быть, я бы просто уехал отсюда, — сказал Джерри.
— Но это же трусливый путь!
— И все же, наверное, лучше способа не было бы, — сказал Джерри. — Иногда это единственное спасение — трусость.
Несмотря на то что у Лалани была прекрасная грудь и не было никакой стыдливости на этот счет, Джерри редко виделся с ней в последнее время, хотя Лалани могла бы противопоставить себя всем этим разговорам Пэтси. Она бывала грубой в те моменты, когда Пэтси была слишком утонченной; у нее были здоровые инстинкты там, где Пэтси могла в чем-то сомневаться; и ей было совершенно неинтересно заниматься такими вопросами, в которых Пэтси была так сведуща. Эмоционально ее вообще ничто не сдерживало, тогда как у Пэтси была уйма сдерживающих моментов.
Он мог бы продолжать часто видеться с Лалани, если бы не сделал открытия, что существовали конкурсы типа игры в бутылочку, которые предлагали участвовать в них хорошеньким женщинам без комплексов. Его новым открытием была молодая девятнадцатилетняя латиноамериканка по имени Хуанита, барменша в круглосуточно открытом тамали-баре на Вершине. Вследствие слишком явной иронии судьбы, тамали-бар находился как раз на пересечении шоссе 1—10 и скоростной автомагистрали. Когда он ушел от Черри, одной из первых его хьюстонских подруг, в поисках машины, которая увезла бы его куда-нибудь подальше от нее, он оказался как раз в том самом месте. В сущности, когда он стоял в баре и ел тамали или буррито, пытаясь затеять флирт с Хуанитой, ему достаточно было просто бросить взгляд на дорогу, чтобы опять увидеть то самое место, где медсестра-негритянка остановилась и подвезла его в Голвестон в день свадьбы сестры Черри.
Он попытался объяснить Хуаните, в чем была для него важность совпадения таких обстоятельств, в основном для того, чтобы после этого продолжить разговор с ней, но Хуаните было неинтересно. Она даже не пыталась притвориться, что это могло быть интересно.
Ну что тут интересного? Неужели то, что когда-то давно этот симпатичный американец стоял на противоположной стороне шоссе, как раз напротив того места, где они сейчас находились, и голосовал, стараясь остановить попутную машину. Она знала, что этот разговор он затеял, чтобы дать ей понять, что она ему нравится. Она была миниатюрная, красивая, такая разговорчивая. Много парней приезжало в тамали-бар и старались показать, что она им нравится. Правда, ей было бы приятней, если бы он пригласил ее потанцевать.
Хуанита жила в Штатах нелегально, но не слишком печалилась об этом. Иммиграционная полиция, казалось, не собиралась охотиться за ней или за такими же, как она, красавицами.
Джерри продолжал заезжать. Он даже начал нравиться ей, хотя слушать его было скучновато. Однажды она призналась ему, что мечтает жить в Лос-Анджелесе. Она учила английский по журналам о кинозвездах, и ей ужасно хотелось переехать в Эл-Эй. Джерри был симпатичный парень, и Хуанита сразу поняла, что, скорее всего, он появляется в баре не затем, чтобы есть тамали, которые у них готовили превосходно, а чтобы смотреть на нее. Он был похож на человека, который мог бы уехать отсюда. Кто знает, а вдруг она понравится ему и он заберет ее с собой, если даже не в сам Лос-Анджелес, то куда-нибудь еще? Хуаните хотелось надеяться, что это мог бы быть, например, Феникс или Тусон. Если бы только кто-нибудь довез ее туда, а дальше она и сама доберется!
