Я вошла в зал и остановилась, зажмурившись от яркого сияния хрустальных люстр. В этот миг лакей передал мне письмо — по внушительности конверта и печати я сразу поняла, что оно от королевы, которая сегодня у лорда Гамильтона не присутствовала. Я ожидала подобного письма, поскольку еще раньше леди Эмма говорила, что королева наверняка захочет встретиться со мной. Возможно, это было приглашение в Палаццо Реале[3]. Я хотела было распечатать письмо, но тут заметила идущего через зал ко мне короля Фердинанда и поспешно спрятала конверт.
Облаченный в самые роскошные одежды, какие только можно представить, король казался еще выше и шире, хотя и на самом деле был довольно мощного телосложения. Среди всех присутствующих он именно тем бросался в глаза, что был словно вырублен из глыбы камня каким-то не слишком утонченным скульптором. На голову выше многих мужчин в зале, крепкий, плотный, даже на вид ужасно сильный, с очень широкими плечами и большими руками, способными гнуть подковы, он, если бы жил в Неаполе во времена, например, Суллы, то, вероятно, был бы гладиатором. Лицо его, крупное, надменное, нельзя было назвать ни красивым, ни некрасивым, но его делал очень примечательным большой длинный нос, за что Фердинанд IV и получил от неаполитанских лаццарони прозвище Носатый. Я вдруг со смущением вспомнила утверждение Изабеллы де Шатенуа о том, что нос мужчины свидетельствует о его других, более интимных достоинствах, и подумала, что если это верно, то Марии Каролине не позавидуешь.
Король приблизился, и я снова поклонилась ему, пребывая в легком замешательстве от своих же собственных мыслей. Ну с чего бы мне о таком думать?
— Вы встретились с кардиналом Руффо, мадам? — по-французски спросил меня Фердинанд.
— Да, государь, — на том же языке ответила я.
— Что сказал вам этот старый пьяница?
Глядя на короля снизу вверх, ибо он был куда выше меня, и несколько удивленная тем, как он назвал кардинала, — разговор все-таки шел о князе церкви, да еще таком известном, — я честно ответила:
— Его высокопреосвященство передал мне ваше желание танцевать со мной, сир, и мне очень жаль… жаль потому, что я немного опоздала. Павана уже звучит, да?
— Немного — это мягко сказано, моя дорогая. Мы ожидали вас четверть часа. — Поглядев на меня, он добавил: — Ваше счастье, что у нас изменилось желание. Мы не хотим больше танцевать. Мы были бы довольны, если бы вы сопровождали нас в оранжерею леди Гамильтон.
Я выслушала его слова, подумав, что это только его желание, а не мое. Идти в оранжерею мне совсем не хотелось, к тому же я знала, какое это безлюдное место, так что, учитывая репутацию Фердинанда, лучше было воздержаться от таких рискованных шагов.
— Ваше величество, — сказала я, переходя на итальянский, — не думаю, что сейчас подходящее время для этого — все-таки уже за полночь. Кроме того, мне кажется, что я не смогу быть для вас таким гидом, как леди Гамильтон. Это же ее оранжерея.
Надменно повернув голову, он как-то искоса взглянул на меня — взглянул так, словно я сказала совершенно недопустимые вещи, какие он, король, никогда в жизни не слышал.
— Это что — отказ?! — медленно спросил он.
Я была сбита с толку. Честное слово, за долгие годы революции я совершенно разучилась говорить с королями… к тому же Людовик XVI, с которым я часто общалась, никогда не звал меня ни танцевать, ни сопровождать его куда-то, так что опыта у меня совсем не было. Да и как вести себя с королем, который говорит о себе «мы», как говорили короли триста лет назад?!
Но, зная, что не следует менять «нет» на «да», иначе к тебе потеряют уважение, я твердо ответила:
— Да, ваше величество, я очень сожалею, но вынуждена отказать вам. От запаха цветов у меня кружится голова, и я часто падаю в обморок. — И тут же добавила с легкой улыбкой: — Что это будет для вас за удовольствие возиться со мной, если я потеряю сознание!
— Так вы о нас заботитесь? Не заботьтесь. Нам нравятся любые удовольствия.
Он взял меня под руку, сжал мой локоть, сам, наверное, не сознавая, насколько сильно, и, обернувшись к принцу Никколо Караччоло, который сопровождал его, произнес:
— Мы идем с синьорой в сад. И нам не нужны свидетели.
«Ничего себе!» — подумала я пораженно. Возможности сопротивляться у меня уже не было — Фердинанд сам вел меня, и противиться я могла, разве что упав на пол и устроив скандал. Но скандала я не хотела — все-таки чужой город, чужое государство. Да и с королевой мне еще предстоит встретиться…
Он повел меня к той самой беседке, где двадцать минут назад Эмма Гамильтон развлекала Александра своим пением, и я, полагая, что сейчас мы встретимся с хозяйкой дома и моим мужем, облегченно вздохнула. Но надежды мои были преждевременны.
Лунный свет все так же лился в беседку, но теперь она была пуста. Изящная гитара была оставлена на деревянной скамье. Они куда-то ушли… Но куда? У меня тревожно забилось сердце, и я вдруг, предположив самое плохое, мрачно подумала: может, и хорошо, что король Неаполя так демонстративно, на глазах у всех увел меня, — может, хоть слух об этом заставит Александра вспомнить обо мне…
Фердинанд кивком головы приказал мне садиться. Когда я присела, он жестом попросил чуть подвинуться влево, так, что теперь на меня падал золотистый свет луны, и очень долго, очень внимательно изучал мое лицо. Я сидела спокойно, несколько удивленная происходящим, но довольная тем, что король так сдержан.
— Знаете, — вдруг сказал он, — вы очень напоминаете нам одну женщину. Красивую женщину, наше старое воспоминание… Она сейчас, наверное, совсем стара…
Я решила, что это обычная чепуха, те самые банальности, которые говорят женщинам, когда хотят поухаживать. Если же это не так, то я бы оценила оригинальность короля Фердинанда, который, при живой жене, говорит о своей бывшей любовнице с полузнакомой француженкой. Ведь не Марию Каролину же он имеет в виду…
— Да? — спросила я машинально, лишь бы что-то сказать.
— Вы очень нам ее напоминаете. Ваши глаза — это просто ее глаза.
— Ну, это, наверное, вам так кажется, сир.
— Нет. Вы очень похожи.
Помолчав, он резко и грубо бросил:
— Она была шлюха, самая обыкновенная девка, просто ей повезло с самого начала — она нравилась богатым людям. Сам покойный герцог Тосканский содержал ее. И мы, когда были совсем молоды, тоже ее какое-то время содержали.
— Герцог Тосканский? — переспросила я встревоженно. — Здесь, в Неаполе?
— Нет. Она жила во Флоренции. Лет тридцать назад мы бывали там инкогнито, мы там славно развлекались, еще до нашей свадьбы… — Внезапно прервав себя, Фердинанд спросил: — Вы не имеете каких-нибудь итальянских корней, а, синьора?
— Нет, — сказала я решительно. — Я дочь принца де ла Тремуйля, разве ваше величество не знает?
Он не отвечал, жадно глядя на меня. Тогда я осторожно спросила:
— А я что — очень на нее похожа?
— Да. Очень. Она была брюнетка, но в остальном… Вы — это будто она. Будто не было этих лет. Мы готовы побиться об заклад, что либо это сумасшествие, либо вы ее родственница!
— Вы ошибаетесь, сир, — произнесла я. — Я понятия не имею, о ком вы говорите.
— Вы хорошо знаете итальянский. Откуда это?
— В монастыре выучила.
— Но вы говорите так, как в Тоскане, мы заметили! — почти крикнул он, наклонясь ко мне.
Он словно подвергал меня допросу. Решив положить этому конец, я твердо и решительно отчеканила:
— Уверяю вас, сир, вы ошибаетесь. И я даже нахожу, что вы почти оскорбляете меня своими предположениями!
Мой голос прозвучал резче и громче, чем я хотела. Фердинанд откинулся назад, но глаз с меня не спускал. Я видела, что он настолько во власти своих воспоминаний, что не верит мне.
— Мы были во Флоренции целый месяц. У нас была другая пассия — Анджела Лоредано, она, наверное, и сейчас жива… Это было… тридцать лет назад, именно так… Она-то и познакомила нас с Джульеттой, Звездой Флоренции.
Услышав имя, которое я давно приготовилась услышать, я все-таки едва сдержала дрожь. Король взглянул на меня из-под полуприкрытых век.
— Великолепная это была дама: мы от нее так и не устали. У нее было роскошное тело, длинноногое, жаркое… и такие, знаете ли, вишневые губы. Недаром ее называли Звездой Флоренции! Сияла она ярко. Мы дали ей в подарок целую шкатулку жемчуга и оплатили ей счета у модисток, и она нас хорошо за это отблагодарила…
Сердце у меня стучало оглушительно гулко. Слушать подобные речи дальше было не в моих силах, это казалось слишком гадким, и я не выдержала.
— Ваше величество! — воскликнула я почти сердито. — Зачем вы говорите со мной об этом?!
— Затем, любезная синьора, чтобы вы поняли наш интерес к вам.
Напряженная как струна, я молча смотрела на него. Тогда он поднялся, обошел скамью и, остановившись позади меня, положил руки мне на плечи, не давая мне встать, как это предписывал этикет.
