Эйприл попыталась было воззвать к своему разуму и вернуть свою прежнюю решимость, но дверь спальни буквально приковывала к себе взгляд, а человек, который находился за этой дверью, приковывал все ее мысли. Она больше ни разу не взглянула на полоску света, ведущую на волю.
Увидев, как поворачивается дверная ручка, она почувствовала, как точно так же что-то поворачивается у нее внутри. Джек вошел в маленькую гостиную, вытирая волосы белым полотенцем, за которым не было видно его лица. Сделав несколько шагов, он остановился и швырнул полотенце в направлении низкого деревянного столика, стоявшего в отгороженном углу гостиной, который вместе с небольшой кухонькой составлял половину бунгало.
На Джеке была измятая хлопчатобумажная рубашка, купленная на местном базарчике, и полинявшие красные шорты с бахромой, достаточно короткие, чтобы позволить ее взгляду задержаться на смуглых от загара, покрытых золотистыми волосками мускулистых бедрах и икрах.
— Спасибо, — сказал он.
Эйприл поспешно отвела взгляд от его ног и посмотрела ему в лицо, ожидая увидеть самодовольную улыбку на этих чувственных губах, потому что она так явно таращила глаза на его ноги. Однако выражение его лица оставалось совершенно равнодушным.
— За что?
— За то, что вы здесь. За то, что захотели остаться и поговорить со мной.
Он повернулся и направился в кухню, сказав ей через плечо:
— Вчера я хотел пополнить запасы своего холодильника, но, увы! Все, что у меня имеется, это пиво. Хотите?
— Нет, спасибо. Мне еще нужно поработать сегодня после… — Эйприл задохнулась, когда ее взгляд невольно переместился с его упругих ягодиц на мускулы руки, отвинчивающей крышку с пивной бутылки. — Обеда, — выдохнула она. Это было какое-то умопомрачение. И на этот раз он поймал ее взгляд.
Она отвела глаза и, откашлявшись, собиралась было что-то сказать, но не успела — Джек перебил ее. Честно говоря, она была благодарна ему за это, потому что понятия не имела, о чем говорить.
Усевшись на подлокотник дивана с противоположной от нее стороны, он спросил:
— У вас когда-нибудь бывает свободное время? — И, прежде чем посмотреть на нее, поднес бутылку к губам и, запрокинув голову, втянул в себя большой глоток пива.
Эйприл поняла, что ей действительно грозит опасность попасть в ловушку, когда, завороженно наблюдая за сокращавшимися мышцами его горла, глотавшего пиво, не смогла сразу ответить ему. Было ли на свете что-нибудь такое, что этот человек не сумел бы превратить в сладострастно-чувственное представление?
— Я… У меня нет выходных по расписанию, если вы это имели в виду. Но, пожалуйста, не волнуйтесь, свое обещание я обязательно сдержу.
Он поднял руку, чтобы остановить ее, а потом вытер свою мокрую ладонь о шорты, невольно привлекая этим жестом внимание к своему бедру. Не думая о том, не посчитает ли он это за грубость, Эйприл еще дальше отодвинулась от него на диване и уставилась в окно. Так было спокойнее.
— Я спрашиваю вас не из-за нашего дурацкого уговора. Считайте, что это профессиональный интерес. Мне просто было любопытно узнать, что вы делаете, когда все это… — он широким жестом руки обвел комнату, — становится вам поперек горла. Даже в таком красивом тихом месте груз вашей нелегкой и ответственной работы наверняка дает о себе знать.
— Иногда. Но я привыкла к этому. Это моя жизнь.
— Почему? — Она вся напряглась, и он добавил: — Я хочу спросить, почему вы решили разместить свой курорт здесь, на краю света?
Она расслабилась и улыбнулась, решив объяснить ему все как можно проще.
— У моего дедушки была здесь земля. А я обычно приезжала к нему на лето. У него был свой маленький бизнес — он арендовал рыбакам лодки. И вот, в конце концов, его контора превратилась в «Лазурный Рай».
— Когда он умер?
Его вопрос заставил ее вздрогнуть и задуматься над тем, насколько она может быть с ним откровенной. В какой-то момент их разговора она снова повернула к нему свое лицо. Он так посмотрел на нее, что… Эйприл чуть не поддалась безрассудному желанию тут же все ему выложить, но вовремя сумела подавить в себе этот порыв. Было бы слишком глупо так легко доверяться этим проницательным глазам.
— Восемь лет назад. — Его брови приподнялись от удивления, и она добавила: — Разумеется, все это было совсем не просто, но у меня были помощники. У меня до сих пор работают некоторые из тех людей, кто хорошо знал моего деда.
Стремясь переменить тему разговора, пока он не начал задавать вопросы, Эйприл сказала:
— Если я не ошибаюсь, вы упоминали о вашем профессиональном интересе. Почему? Вы что, даже на отдыхе не можете не думать о своей работе?
— Признаться, меня убедили в том, что я немного переутомился на этой самой своей работе, — сухо ответил он. — Именно поэтому я сейчас здесь. Моему другу удалось уговорить меня сделать небольшой перерыв. Он сказал, что пара недель отдыха не убьет меня, — он натянуто улыбнулся. — Однако я очень сомневаюсь, что теперь он останется в живых после того, как мне пришлось потратить двадцать семь пленок на то, чтобы запечатлеть на вечную память тетушку Минни и дядюшку Джитса и всех остальных прочих знаменитых и прославленных Смитсонов.
Эйприл повернулась, чтобы заглянуть ему в лицо. Смех, которым он сопроводил свои шутливые слова, не мог скрыть его внутренней усталости и, если она не ошиблась, какого-то беспокойства.
— Вы, случайно, не это имели в виду во время нашей прошлой беседы? Вы тогда говорили о неразумности. Может быть, вы боитесь, что вас уволят?
На этот раз он рассмеялся более непринужденно.
— Нет. Это меня волнует меньше всего. Знаете, моя работа всегда казалась мне праздником, одним большим отпуском, и… — Он на секунду задумался и посмотрел в то окно, от которого Эйприл отвела взгляд минуту назад. — Иногда бывает трудно понять, когда же заканчивается праздник и начинается работа.
— Чем же все-таки вы занимаетесь?
— Мне действительно не хочется об этом говорить, — при этих словах он непроизвольно пожал плечами, и его фраза прозвучала абсолютно искренне. — В данный момент меня больше интересует отдых. Мне бы очень хотелось научиться отдыхать.
Даже сейчас, когда Джек с босыми ногами сидел на подлокотнике дивана, держа в руке бутылку пива, вокруг него распространялась атмосфера какой-то напряженности. Эйприл почувствовала, как смущение горячей волной подбирается по ее шее к затылку.
— Мистер Танго… — Он резко повернул к ней голову, и ей показалось, что выражение его лица стало злым и даже свирепым. — Джек, — быстро поправилась она. Он немного расслабился, и Эйприл с облегчением вздохнула. Она тоже считала, что называть его по фамилии было как-то странно и неестественно.
— С того момента, как я зашла к вам, я только и делаю, что жалуюсь и ворчу. Простите, я ведь даже не сказала, как признателен вам «Рай» за…
— Я делал это вовсе не для «Лазурного Рая». — Если Джек надеялся, что Эйприл будет приятно услышать эти слова, то он жестоко ошибался. Все ее тело будто бы одеревенело, а золотистая кожа стала почти белой. Он тотчас же встал с подлокотника и подсел к ней.
— Эйприл? — Но она не повернула к нему головы, и он поднял руку, чтобы коснуться ее, но тут же опустил. — Вы не хотите даже смотреть на меня?
Она повернулась к нему, и Джек прочел в ее глазах уважение. Все-таки хорошо, что он сдержал свое слово.
— Что случилось? Неужели вас испугало то, что я захотел помочь вам лично?
В его голосе звучала неподдельная тревога, и Эйприл не стала обращать внимания на свой внутренний голос, который шептал ей, что в любом случае нельзя открывать душу этому человеку. Она хотела верить ему. Ей нужно было верить.
— Простите меня. Это совсем не ваша вина. Ведь вы не знали.
— Что именно — не моя вина? Вот уже во второй раз я говорю что-то такое, от чего вам становится не по себе. Скажите, что вас так беспокоит?
— Это все так глупо, просто… — она судорожно выдохнула, собираясь с духом перед тем, как оказаться лицом к лицу со своими воспоминаниями, которые непременно оживут, как только она начнет объяснять ему.
— Что, Эйприл? Если вы не расскажете мне, то такое может повториться снова. — Джек сжал пальцы в кулак, чтобы удержаться и не погладить ее по лицу. — Вы можете положиться на меня.
Она слегка откинулась на спинку дивана, и он немного отодвинулся от нее, чувствуя, что ей нелегко начать говорить.
— Мой м-м… мой отец называл меня так.
— Называл вас как? — Джек в растерянности замолчал, прокручивая в памяти слова, которые говорил ей. Она могла иметь в виду только одно. — Называл вас mi cielo? Но ведь это очень распространенное выражение у мексиканцев, почему же оно так встревожило вас? — Он заметил, как она немного ссутулилась, как если бы кто-то развязал узел у нее в позвоночнике. — Простите меня. Вашего отца нет в живых?
