— Что значит «так смотреть»? — удивился Тео.
За несколько лет до этого умер Василий. Тео продал бар, и делать ему было нечего. Он по-прежнему любил Аврору и ездил к ней. Ей стало немного лучше. Возможно, она стала бы поправляться. Возможно, они смогли бы даже пожениться когда-нибудь. Когда она смотрела на него сердито и в своих записках нещадно ругала его, Тео утешал себя тем, что, по крайней мере, теперь у него не было соперников.
Последний из соперников, Паскаль, познакомился с богатой вдовой, последовательницей учения Юнга. Они поженились и переехали жить в Швейцарию. Но вскоре после переезда, плавая на лодке, перевернулись и утонули.
Хотя Аврора привыкла к Тео и была признательна ему за верность, она часто сердилась на него. Она состарилась и была больна, и все равно ей казалось, что, когда требовалась ее инициатива, она по-прежнему была самой энергичной. Если требовалось что-нибудь необычное из еды, ее заказывала она. Если необходимо было что-то изменить в распорядке дня, например поиграть в карты на веранде, решение принимала она и не успокаивалась, пока ее не перенесут туда. Если всем хотелось послушать какую-нибудь оперу, выбор был за ней.
Тео был всегда со всем согласен. Сам он никогда ничего не предпринимал первым, но, в сущности, именно всегда так и строились ее отношения с мужчинами.
Однажды она написала ему в своем блокноте: «Ты никогда не сделаешь первого шага, и я не хочу тебя больше видеть!» Но Тео в тот день приехал позже обычного, и пока его еще не было, она вырвала эту страницу из блокнота и выбросила.
Аврора решила, что будет разумно больше не ждать от жизни ничего, кроме самых простых радостей — солнечного дня или необыкновенно вкусного помидора. Как ни всматривалась она в окружающую ее жизнь, ожидать большего не приходилось.
Как раз в ту пору, когда она не находила себе места и едва выносила Тео, почти не обращая никакого внимания на тех, кто приезжал ее проведать, жизнь сделала ей подарок. Это был Генри.
Она думала, что дети ее больше не интересуют. И в самом деле, ее никак не заинтересовала малышка Мидж, второй ребенок Тедди и Джейн, которая родилась задолго до того, как с ней случился удар. Мидж была очаровательной девчушкой, но ее очарование вызывало тревогу, контрастируя с тем, что вытворял ее братец Шишарик. Однажды, когда Мидж не было еще и трех месяцев, Шишарик, уже почти подросток, которому пора было хоть что-то понимать в жизни, затолкал ее в унитаз и дважды спустил воду. Джейн и Тедди пришлось срочно покупать одноэтажный домик — он был похож на ранчо — на тот случай, если бы Шишарику пришло в голову выкинуть Мидж из окна.
Аврора беспокоилась, как бы Мидж не погибла, а Шишарик не пошел бы по стопам своего дяди Томми и не убил бы кого-нибудь, но интереса ни к одному из них она не испытывала.
Когда Эллен, навещая Аврору, стала брать с собой Генри, та сначала даже не обратила на него внимания. Генри заинтересовал ее, когда ему пошел седьмой месяц. Она вдруг ощутила, что сама тянется к нему.
Конечно, этот младенец был готов пялить глаза на кого угодно. Он мог играть в гляделки хоть с пантерой. Но пялился Генри не просто так. Он был необычайно любознателен для своего возраста. Авроре пришлось купить себе больничную кровать, у которой можно было регулировать наклон. Генри от этой кровати был в восторге, но не потому, что она опускалась или поднималась, когда Аврора нажимала разные кнопки, а потому, что при этом она издавала звуки. Генри очень скоро сообразил, что звуки возникают, когда она нажимает кнопки. Он мог их пощупать, но нажать не мог — слишком уж маленькие у него были пальчики. Он выжидательно косился на Аврору своими серыми глазами, в которых светилась надежда. Они напоминали ей глаза Эммы. И когда она нажимала кнопки, заставляя кровать издавать свои звуки, Генри радостно улыбался.
Аврора давала Генри ложку поиграть, и он дубасил ею о поднос, но эти звуки интереса у него не вызывали. Когда же ему довелось случайно попасть ложкой по металлическим частям кровати, он сразу заинтересовывался. Потом Генри уже часто дубасил ложкой именно по этим местам. Еще он шлепал ладошкой по кастрюлям, и звук был другого рода. Когда звук был особенно громким, он вопросительно смотрел на Аврору, желая знать, нравится ли ей это.
Иногда Аврора слегка толкала Генри в спину своей здоровой рукой или щекотала его, Генри смеялся и повизгивал. Иногда он пытался стащить с ее пальцев перстни или заползал ей на грудь и старался снять с нее серьги. В общем-то свои исследования он проводил весьма деликатно. Он не пытался сорвать с нее серьги — она не изменяла своей привычке носить серьги со сложными застежками. Генри просто пробовал снять их.
Прошло совсем немного времени, и Аврора полюбила малыша. Теперь она дожидалась каждого его приезда. Ей казалось, что для своего возраста у Генри была необычайная способность сосредоточиваться. Довольно часто Генри просиживал возле нее на кровати минут по десять, а то и больше, играя обрывком оберточной бумаги или ленточкой от какого-нибудь присланного ей пакета. Иногда он начинал перелистывать страницы книги, которую она читала. Нередко Генри даже пробовал заговорить с ней, совершенно явственно делая какие-то замечания на ему одному понятном языке. Часто он сидел задумавшись, а поняв, что ему пора ползти куда-нибудь, решительно устремлялся к цели. Он полз и терпеть не мог, когда мама или Мария подхватывали его на полдороге. Если же они все-таки делали это, он издавал воинственный клич. Когда они, смилостивившись, сажали его обратно на пол, он столь же решительно продолжал двигаться к цели.
Эллен нравилось привозить ребенка к Авроре. Сюда его стоило привозить. Еще ей было приятно, что Аврора интересуется именно ее ребенком. Джейн постоянно жаловалась, что бабушка не обращает ни малейшего внимания на Мидж, совершенно очаровательную малютку, которая — если говорить о том, могла ли она вызвать к себе интерес, — и в подметки Генри не годилась.
Хотя говорить Аврора уже не могла, она все еще бормотала что-то, отдаленно напоминающее пение. Как только они с Генри подружились, она стала мурлыкать для него. Генри это мурлыканье заинтересовало меньше, чем колотеж ложкой по железной кровати, но Аврора все мурлыкала и мурлыкала свои песни без слов. Мало-помалу Генри заинтересовался. Он забирался ей на грудь, пытаясь разобраться, как это ей удавалось издавать такие звуки. Он и сам умел клокотать, и когда Аврора начинала мурлыкать, он клокотал, считая, что делает именно то, что было нужно от него этой старой женщине.
Авроре нравилось, что Генри приятно быть с ней. Ей нравилось, что он сам без принуждения садился к ней на кровать поиграть обрывками бумаги. Еще ей нравилась его манера соскальзывать с края кровати, когда ему казалось, что пришло время покинуть это место. Генри был уверен, что кто-нибудь из взрослых всегда будет рядом и успеет подхватить его. До сих пор он в этой своей уверенности не обманывался. Правда, однажды этим пришлось заняться и самой Авроре — она едва-едва успела схватить его за пятку своей здоровой рукой.
Ей забавно было наблюдать, как Генри, устав от взрослых, которые всегда были рядом, уползал от нее, когда ему просто хотелось посмотреть, нет ли чего-нибудь занятного на веранде. Ей пришла в голову мысль, что, в конце концов, судьба послала ей мужчину, который знает, чего он хочет. Просто на тот момент случилось так, что ему не было еще и десяти месяцев от роду.
Без сомнения, Генри был доволен жизнью, у него был мужской характер, и он знал, чего хочет.
Он любил дубасить по мусорной корзине, по крышке унитаза или же по шляпной коробке, которую обнаружил в шкафу у Авроры. Непривычные звуки восхищали его. Однажды он случайно уронил свою ложку на бронзовую полоску, прижимавшую половик у двери в спальню. Ложка ударилась о бронзу, и Генри услышал какой-то новый звук. Он собирался было выползти из спальни и обследовать веранду, но при этом звуке остановился и начал снова и снова бросать ложку на бронзовую полоску. Ему удалось произвести этот новый звук еще раз пятнадцать-двадцать, пока он не наслушался. Потом он взял свою ложку и пополз дальше.
Прошло еще немного времени, и Аврора совершенно влюбилась в Генри. Теперь он был единственным из людей, встреч с которым она ждала, единственным существом, кому она могла отдать свое внимание и посвятить оставшиеся силы.
Но пока что Генри появлялся только в обществе своей матери. Аврора ничего не имела против Эллен, она даже немного жалела ее, хотя и не знала, что за сложности могли быть в жизни Эллен. По слухам, у них с Джейн произошла размолвка, а Джейн была ей не только невесткой, но и лучшей подругой в Хьюстоне. Аврора не считала, что семейная жизнь приносит Эллен слишком много радости. Томми, бывший убийца и заключенный, настолько пристрастился к работе, что стал кем-то вроде цыгана-компьютерщика, кочующего с места на место, — на его услуги всегда был спрос. Дома ему доводилось бывать нечасто.
