— Боже мой, милая, ну и виду тебя!
— О! Мама, спасибо, что приехала так быстро!
Эрмина встала и бросилась в объятия матери. Они долго стояли, обнявшись, обе крайне взволнованные.
— Девочка моя, — шепнула Лора ей на ухо, — ты меня пугаешь! Надеюсь, Тошан не…
— Господи, нет, он жив, но я уже не знаю, что мне делать! Вчера меня здесь навестила Бадетта, но я не осмелилась разговаривать с ней откровенно.
Ее била нервная дрожь. Все более волнуясь, Лора погладила ее по щеке.
— Успокойся, теперь я с тобой! Как же ты похудела, моя бедная! Поедем поужинаем в городе, надеюсь, ты можешь оставить своего мужа на часок?
— Оставить моего мужа, — сокрушенно повторила Эрмина. — Да он только об этом и мечтает — не видеть меня у своей кровати!
Удивленная этим признанием, Лора воздержалась от вопросов. Она чувствовала, что ситуация очень серьезная. На дочери были несвежие брюки и малопривлекательный пуловер, ее потускневшие волосы были собраны в пучок, а красивое лицо выглядело изможденным.
— У тебя есть хотя бы пальто? На улице еще свежо.
— Нет, мама, у меня ничего не осталось. Я потратила последние деньги, которые у меня были. Эту одежду мне дали во Франции, в Бордо, накануне нашего отъезда.
— Хорошо, мы возьмем такси, и ты нормально пообедаешь. Думаю, тебе многое нужно мне рассказать, и мне, к сожалению, тоже.
Присутствие матери, похоже, успокоило Эрмину. Она с улыбкой взяла ее за руку.
— Мамочка моя, мне кажется, что ты принесла с собой ветер с Лак-Сен-Жана и свежий воздух Валь-Жальбера!
Четверть часа спустя они сидели за столиком ресторана в верхней части города. Не желая торопить дочь, Лора не задавала вопросов, ожидая ее исповеди. Однако она все же поинтересовалась, как прошло их путешествие на борту судна-госпиталя.
— Ты страдала морской болезнью? Это просто чудо, что вы не стали мишенью для врага! Мы с папой постоянно думали о тебе, о вас. Но, слава Богу, ты вернулась на родину!
— Мама, — перебила ее Эрмина, — я не знаю, с чего начать. Тошан стал совсем другим. В начале нашего плавания мы были такими чужими, что я решила разводиться. Потом у него начался сильный жар: возникла послеоперационная инфекция.
Эрмине пришлось объяснить, почему оперировали ее мужа. Это повлекло за собой описание трагедии в Монпоне, смерти Симоны и маленького Натана. Поначалу беспорядочный и немного путаный, ее рассказ вскоре обрел четкость и точность, и каждое слово шокировало и ужасало Лору. Она узнала и о Жанине, которую таскали за волосы по мостовой французского городка, и о связи ее зятя с Симоной.
Когда официантка ставила блюда на стол, Эрмина замолкала, потом продолжала свою печальную историю, с отсутствующим взглядом, бледная, как привидение.
— Теперь ты знаешь все, мама, — подвела она итог, не проглотив ни кусочка.
— Бедная моя девочка, мне так жаль! Но нет, я не знаю всего. Ты не рассказала мне, что произошло на корабле у вас с Тошаном.
— Ах да, сильный жар, медсестры, столпившиеся у его кровати, врач, готовящий меня к худшему… И тогда я поклялась себе, что не оставлю его. Я все ему простила, потому что боялась, что он умрет и его тело бросят в море. Это такая традиция, никого бы это не шокировало. Но я хотела, чтобы он был на берегу Перибонки, вместе с нами. О, мама! Я так молилась, чтобы он выздоровел! Я молилась целых два дня, без сна и еды! Я даже обращалась к великому Маниту, которому поклонялась Тала. Наконец он пошел на поправку. Ему кололи пенициллин. В больнице Сент-Андре этого лекарства не осталось, но на корабле оно было. Говорят, оно творит чудеса в случае инфекции. Как только он снова был в состоянии меня слушать, я сказала ему, что люблю его и что нам нельзя расставаться. Я была так взволнована, что вся дрожала. Уверяю тебя, я смогла снова испытывать к нему нежность, держать его за руку, касаться его лба. Я больше не гневалась. Я запрещала себе ревновать его к женщине, погибшей во цвете лет, так ужасно, но…
— Но что, доченька? Не бойся меня шокировать. Если ты позвала меня сюда, то, видимо, для того, чтобы обсудить беспокоящие тебя темы, которые мы раньше никогда не затрагивали. Ты знаешь мое прошлое и мой тяжелый характер. А по ревности я вообще чемпионка!
Эрмина невольно улыбнулась. Ее матери, по крайней мере, удалось ее расшевелить, вытащить из состояния подавленности.
— Мама, в этом сложно признаться, — наконец сказала она. — Я боюсь, что больше не смогу спать с Тошаном. Я без конца представляю его с этой женщиной, она мне снится по ночам, и я говорю себе, что он предпочел ее мне. Сам он утверждает обратное, но он столько раз меня упрекал, и всегда на одну и ту же тему: мое упорство в желании стать певицей. И еще то, что я не осталась дома с детьми! Он посмел сказать, что я в некотором роде даже виновата в этой отвратительной бойне, которую устроили полицейские! Мне кажется, наши отношения обречены, а я этого не вынесу. Я хочу его любить, как раньше, верить в него, в нас. И я хочу еще одного ребенка, но этого, похоже, не случится. Тошан обращается со мной как с подругой, а я рядом с ним чувствую себя замороженной.
Лора ответила не сразу. Обладая богатым жизненным опытом, она взяла время на раздумье.
— Эрмина, вспомни. После многолетней разлуки мы с твоим отцом снова полюбили друг друга, даже когда я узнала, что у него была связь с Талой. Я была так разгневана, что не могла ни приближаться к нему, ни прикасаться. Но это было неверное средство — воздвигнуть между нами стену, и я сделала над собой усилие. У тебя тоже все получится. Не здесь, в Квебеке. Отвези своего мужа домой, в его леса, на берег его реки. То, что он пережил во Франции, наложило на него отпечаток. Он чувствует себя виноватым за то, что изменил тебе и не смог спасти Симону и ее сына. Там он, возможно, отойдет рядом с тобой и детьми.
Эрмина с удивлением вгляделась в красивое лицо своей матери, которая только что подарила ей надежду. Затем она опустила голову, словно смирившись с неизбежностью.
— Не знаю, возможно ли это, мама. Врач сказал мне вчера, что мой муж страдает неврастенией, что ему нужно давать успокаивающие препараты и оставить его в больнице. И ни разу Тошан не сказал мне, что хочет увидеть наших детей, вернуться в Лак-Сен-Жан. У него навязчивая идея снова поехать во Францию и отомстить за Симону. О! Я так больше не могу! Это какой-то замкнутый круг, и у меня совсем не осталось сил.
— Только не это! — отрезала Лора. — Нельзя опускать руки, милая! Спрячь куда-нибудь свою глупую ревность, ведь ты должна вернуть отца Мукки и близняшкам. И потом, будь откровенна до конца: ты тоже играла с огнем, встречаясь с месье Лафлером! Я частенько взывала к твоему рассудку, но не уверена, что ты меня слушала. Всего за несколько месяцев Тошан потерял свою мать и получил серьезную травму тела и души. Ты вышла за него замуж, чтобы быть с ним и в горе, и в радости. Так сражайся за тех, кто тебе дорог!
Со слезами на глазах Эрмина пообещала попробовать. Она наконец смогла проглотить десерт — яблочный пирог. Лора заказала два кофе и сменила тему.
— У меня тоже не очень хорошие новости. Шарлотта сбежала с мужчиной.
— Что?! — изумленно спросила Эрмина.
— С немецким военнопленным! И она от него беременна. Жосс никак не может прийти в себя, я тоже.
— Нет, мама, это невозможно! Только не Шарлотта!
— Я расскажу тебе подробности чуть позже, на улице. И за всем этим стояла Киона! Ты поймешь почему. Но она наказана. Никаких прогулок на пони в течение месяца и написать тысячу раз: «Я буду с уважением относиться к взрослым». У меня не было выбора. Мы держим все в строжайшей тайне, иначе я заставила бы писать ее: «Я больше не буду укрывать врагов своей страны». Хотя она бы все равно отказалась. Невероятно упрямый ребенок и, ты права, слишком умный для своего возраста.
Разрываясь от горя и нежности, Эрмина сжала руки Лоры.
— Мама, я так хочу вернуться домой! Я мечтаю увидеть озеро Сен-Жан и наши горы, ощутить аромат елей, а главное, обнять своих деток и Мадлен, Акали, Мирей… папу и мою дорогую Киону! Без нее я бы никогда не нашла Тошана.
— Я знаю, — ответила ее мать. — Потерпи, доченька! Если твой муж согласится покинуть больницу, мы скоро будем дома. Но только не раньше понедельника. Я не хочу присутствовать на свадьбе старины Жо и его милой Андреа!
Лора недовольно поморщилась. Она была верна себе: то серьезная и рассудительная, а секунду спустя уже насмешливая и желчная. Возможно, это был ее способ скрыть свой страх, печаль и найти в себе силы преодолеть невзгоды. Эрмине было неважно, что она говорила: ее мать являлась для нее несокрушимой скалой, на которую она могла опереться. Лора была для нее одновременно воплощением и бурного Уиатшуана, и спокойной Перибонки: их живая прозрачная вода пела для нее вечный припев ее снежной родины.
Больница Сент-Анн, Квебек, следующий деньТошан испытал сильное чувство досады, увидев свою тещу в дверях палаты, как всегда, элегантную, с тщательно накрашенными голубыми глазами, в окружении платиновых кудряшек. Накануне Эрмина сказала ему, что Лора приехала в Квебек, и он ясно дал понять, что не желает никого видеть.
