Вечером перед операцией Элка сказала Теобальду, что в случае печального исхода она хочет быть похороненной на еврейском кладбище Фонтенбло.
— Почему в Фонтенбло? Почему на еврейском кладбище? — удивился Теобальд.
— Потому, — отрезала Элка.
В коридоре сидела Вера и читала «Современную женщину».
После бесконечного количества операций пациент хорошо изучил правила. Душ с бетадином, специальная рубашка, голодание, премедикация. Знакомое оцепенение охватывает мозг. Вас кладут на каталку, санитар вывозит вас в коридор: там родственники, они машут руками так, будто провожают вас на тот свет. Страх, этот омерзительный страх, охватывает напичканного лекарствами больного, когда через двери блока санитар вкатывает его в операционную, а точнее — современно оборудованный ад.
Ей был знаком весь этот ужас: ее укладывают на стол — этот стальной поднос с наклонными краями, эту разделочную доску под огромным прожектором. Чудовищный жар после первого же укола жжет горло, ее сковывают, ищут уцелевшие вены и на этот раз находят. Перед глазами все уплывает, в ужасном страхе больше никогда не проснуться темнеет сознание.
* * *
Два десятка кроватей, стоявших в послеоперационной, выглядели, как инкубаторы для недоношенных детей, только большого размера. Через час после возвращения из блока Элка пришла в себя. «Да шумит море и что наполняет его, Вселенная и живущие в ней; да рукоплещут реки, да ликуют вместе горы пред лицем Господа, ибо Он идет судить землю. Он будет судить Вселенную праведно и народы — верно»[8].
Элкин верующий сосед читал вслух Псалтирь. Прооперированный мужчина сообщил Элке, что он из палаты 254, отделение Керси. Если они выйдут отсюда, может, она позвонит ему? Едва вылезший из гроба, раковый, он уже клеился к женщинам! Над книгой были видны только его глаза. А он какой — излечимый или обреченный? Элка хотела улыбнуться, но не смогла. «Еще не кончилась воронья зима», — подумала она.
Медсестра вложила ей в ладонь трубку от капельницы. Это был насос, он при необходимости качал морфий. Вспоминая жестокости Круэллы, Элка подумала: «Какая роскошь».
— При нестерпимой боли жмите, — подсказала медсестра.
Она вынула из кармана градуированную линейку и попросила Элку оценить свое страдание.
— Максимальное, — прошептала больная.
— Ну так жмите! — повторила сестра.
Ее глаза сочувственно смотрели из-под зеленой маски. Рыжие волосы скрывал колпак, из-под него на лоб выбилась одна прядка. Понемногу все кровати заполнялись большими младенцами под присмотром армии анестезиологов. В полумраке медсестры порхали, как ангелы. Как будто их халаты были с крыльями — полупрозрачные, из жатой бумаги «а-ля Иси Мияки».
Элка вспомнила, что в блоке она была на «первой позиции», как говорят пилоты перед взлетом. Часы на стене показывали одиннадцать утра. Санитары увезли ее на рассвете. Три часа операции. «Итак, я выжила», — удивилась она.
Усиливалась усталость, туман заволакивал ее мозг. Элка стала мерзнуть все сильнее и сильнее. У нее застучали зубы.
— Вы бледнеете, — забеспокоилась сестра и позвала практикантов.
Над ней склонился д-р Жаффе.
— Давление очень низкое. Цвет лица землистый, рефлексов нет. Гемостаз! Быстро!
Медсестра сверилась с записями и уколола Элкин указательный палец. Вокруг уже собиралась толпа. Все говорили одновременно. Элка поняла: что-то не так. Должно быть, возникли осложнения. Кажется, она была королевой осложнений.
— Экстренный вызов! Предупредите блок!
Она была слишком слаба, чтобы волноваться. Вокруг ее кровати бегали практиканты. Подняв глаза, Элка отметила, что капельница сменила цвет. Красный. Вторая капельница. Вливали не только в здоровую руку, вливали в обе! Кто-то крепко прижимал ее локти к кровати. «Красная капельница — значит, кровь», — подумала Элка. Они не только терзали то, что осталось от ее руки, но и вливали ей чужую кровь! Разве чужая кровь не опасна? А что если ее заразят гепатитом В или С, вирусом коровьего бешенства, СПИДом? Им что, рака мало? Кто-то подбежал с новыми пакетами для капельницы. Плазма начинала действовать.
Появилась женщина в белом и распаковала принесенный аппарат. Она водила датчиком УЗИ, глядя на экран. Ее окружали три хирурга, два анестезиолога и пять медсестер. Все выглядели встревоженными. Должно быть, их вымотали эти бесконечные операции, этот неподдающийся рак.
— Срочно действуйте, — заключила женщина в белом, складывая аппарат.
Д-р Жаффе взял Элку за руку.
— Внутреннее кровотечение. Нужна еще одна операция. Мужайтесь.
— Это невозможно, — сказала она, лежа с широко раскинутыми руками.
Медицинская бригада вывезла каталку из послеоперационной и направилась обратно в оперблок.
— Я умру, — прошептала она.
— Вовсе нет, — ответил врач, ускоряя бег.
Должно быть, асы скальпеля совершили ошибку. Медсестры, анестезиологи и врачи не предполагали, что их ошибка может стать роковой. Элка прислушивалась к своему обескровленному телу, и это тело говорило, что не выдержит никакого прикосновения, даже самого маленького скальпеля.
Ее тело устало, ее тело сказало «нет».
Подталкиваемая медицинской бригадой каталка ехала по коридорам. Кровать, кровь, капельница — вся эта сцена снова повторилась под прожекторами. Элка была звездой в этом театре теней. Роль досталась тяжелая: она играла собственную смерть в прямом эфире. Хор был на месте, трагедия разворачивалась. Актеры в масках, похожие на марсиан, приблизились. Она была заложницей. Заложницей рака, побочных эффектов и зеленых масок. Когда она уплыла с этого берега? В какой момент ее жизнь превратилась в ад?
Ей хотелось попросить их все прекратить, но она не смогла произнести ни слова. Она глазами делала знаки, но они ее не понимали. Элка больше не чувствовала себя женщиной, вообще никем себя не чувствовала, она была телом, кровью, внутренними органами. Сердце билось все слабее.
— Давление снова падает! — закричала женщина.
— Риск остановки сердца! — закричал мужчина.
Элка вдруг перестала бояться. Природа сделала свое дело: ее наполняла нежность, из нее ушло что-то, державшееся за жизнь. Это судьба. Дойти до пределов страдания под ненужным прожектором. Теобальд будет страдать, Антуан тоже, но в его возрасте все быстро забывается. Тристаны будут опечалены. Мертвая, она получит право на бесконечный розовый период. Мелкий Бес проживет сто лет.
Она жалела, что никто не держит ее за руку, ни одного близкого, ни одного дорогого человека, чтобы спокойно умереть. Незнакомцы волновались. Колпаки, маски, взгляды, направленные на нее: хор без сердца дырявил ее тело.
«Это последнее, что я вижу», — подумала умирающая.
Потом провал в темноту комы.
* * *
Темный тоннель, в конце которого сиял белый свет. Расхожее клише не обмануло. Она плавала в непонятном пространстве. Откуда-то вырисовывались тени. Они не издавали ни малейшего звука, склонялись над тем, чем должна была быть она.
Тоннель расширялся. Надо было оттолкнуться, сделать последнее усилие, метнуться к свету. Она повела плечом и почувствовала свободу.
— Она возвращается! — раздался чей-то голос.
К ней склонился какой-то призрак. Страдание разорвалось тысячей осколков. По трубкам потек морфий, и крик, готовый сорваться с ее губ, умер, не успев родиться. Желудок, печень, селезенка, почки — казалось, компьютер был везде, кроме Элкиных мыслей.
Аппараты делали свою работу, машины гудели, трубки одновременно вдували воздух. Ее губы пересохли, как Сахара, глаза жгло. Простыню подняли, чтобы послушать и просканировать ее. Из ноздрей торчали трубки — это была жесточайшая пытка. Рот был забит, и нельзя было издать ни звука: интубационная трубка, соединенная с аппаратом ИВЛ, как мощная рука, распирала ей горло. Она услышала свист воздуха. Это было ее дыхание.
К ней нагнулась тень, чтобы проверить пипетки, вливающие кровь и жидкости. Врач-реаниматолог смочил ее губы, прилипшие к интубационной трубке. Потрескавшиеся губы увлажнились, и Элка заплакала от радости.
— Отключаем ее. При малейшей угрозе снова присоединяйте к аппарату.
Голубоватые растворы поблескивали над кроватью, отгороженной ширмами. Изо рта убрали огромные предметы, она вдохнула полной грудью, воздух ворвался в ее маленькие легкие.
Каждые три минуты ее давление измерял аппарат, прикрепленный к правой лодыжке. Область сердца была покрыта электродами. Стоило ей шевельнуться, как срабатывала сирена, и к ней устремлялись тени. Казалось, обе ее руки прикованы к разделочной доске. Другие трубки были введены ей в пупок, в пах и бедренную артерию, а также к яремной и подключичной вене. Это позволяло брать анализы, измерять давление и постоянно контролировать сердечный ритм. Зонды и катетеры обеспечивали искусственное питание, введение медикаментов и баланс притока крови. Аппараты контролировали сердечную частоту, температуру, давление и все жизненные показатели.
