Рейли решил ей подыграть. Когда она перестала быть настороже, она становилась пикантной, бойкой и колюче-искристой, как только что отжатый апельсиновый сок, который он каждое утро готовил для Реджи. Он не скажет, что вчера в хозяйскую спальню подал два стакана; ему не хотелось шокировать Мелиссу. Правда, одно лишь предположение, как бы она вела себя в его постели, заставило его испытать в нижней части тела дрожь на грани боли. Господи, как же он ее хотел! Но на данный момент ему было выгоднее сохранить тот непринужденно-дружеский тон, который сам собой между ними установился. Такие минуты у него бывали очень редки, как, впрочем, и ответы на эротические мечты.
— По моему скромному суждению, — продолжил он с улыбкой, — чем больше я вижу их вместе, тем больше полагаю, что из его сиятельства получится любящий муж и любящий отец. Похоже, он искренне восхищен Авророй.
— Значит, вы и за этим следите!
Он знал, что для нее это важно.
— Я просто учитываю это обстоятельство. Наряду с чувствами графини по отношению к его сиятельству, ну, и существующей между ними и связывающей их, как вы это называете, общности…
На щеках у Мелиссы появились красноватые пятна. Она откинула голову и рассмеялась. Подняла бокал, который нужно было помыть.
А он взял в руки другой и чокнулся им с нею.
— За прекрасную пару!
— Да будет их правление долгим!
Он слишком долго смотрел ей в глаза. Когда она отодвинулась, сердце его точно сжалось в кулак. Он не хотел, чтобы это ощущение проходило. Было что-то чудесное в том, чтобы так желать женщину. А разделенное чувство столь долгое время было для него роскошью. Эта же…
Эта же девушка провела пальцами по граням хрустального кубка и стала подумывать об отступлении.
— Уверен, что его сиятельство будет заботиться о девочке, — проговорил Рейли, подыскивая в уме слова для продолжения реплики.
Она поглядела ему прямо в глаза и заявила на удивление страстно:
— Вы позаботитесь о ней, Рейли. Если она будет жить здесь, то я уверена, что она станет самой благополучной, лучше всех на свете окруженной заботой девочкой!
А ее няня? Он так хотел бы позаботиться и о ней!
Рука ее легла на его руку. Пальцы коснулись закатанного рукава, а потом большой палец стал шевелить волосики на его руке. Взор ее помутился, когда до нее дошло, что она опять до него дотронулась.
— Очень мило с вашей стороны сказать мне это, мисс.
Она пришла в себя, радуясь предлогу уйти. Вновь окинула его игривым взглядом и повторила его реплику, пародируя йоркширский акцент:
— «Мило с вашей стороны сказать мне это!» Как вы официальны!
— А каким же еще вы хотели бы меня видеть?
Она скрестила руки и поставила оба локтя на край стойки, вызывающе покачивая задом.
— Интересно, а как вы тут развлекаетесь?
Вряд ли нашелся бы мужчина, который назвал бы развлечением такое поддразнивание красивой женщины, что у него кровь закипает в жилах. Рейли не отрывал глаз от мойки.
— Этим? — она шлепнула по воде, разгоняя мыльные пузыри, разрушая его отражение.
— Мне нравится знать, что все в порядке.
— М-м! По сравнению с обезвреживанием бомб, вероятно, все остальное выглядит, как успокоительная процедура.
Он улыбнулся, неспособный понять, отчего его сердце ухает, как молот.
Она пристроилась рядом, обратив свое бедро в сторону его бедра.
— Ну хорошо! Если это отдых, то каковы же развлечения?
Он для начала отвел от нее взгляд. Его воображение подсказывало ему все доступные развлечения. А тело сделало следующий шаг. Впервые он обрадовался тому, что на нем длинный фартук. Он подошел к стойке, после чего стал вытирать ее посудным полотенцем.
— Развлечения, — повторил он, протягивая руку к цепочке, чтобы выдернуть пробку. Вода забурлила и ушла в сток.
— Как может полный сил, молодой, относительно красивый мужчина…
— Благодарю вас, мисс!
— Не стоит благодарности. Вы меня перебили.
— Простите, мисс.
Она рассмеялась.
— Как такого рода мужчина может уберечь себя от того, чтобы стать таким же степенным, манерным и замшелым, как этот старый дом?
— Тут мало возможностей для развлечений, — проговорил Рейли размеренным тоном.
— Я бы так не сказала. Ведь все под контролем. Сады подстрижены и ухожены, лошади накормлены и расставлены по стойкам. Все слуги спят…
Иными словами, они оказались наедине. Рейли так внимательно сосредоточил свой взгляд на уходящей мыльной воде, что можно было подумать, будто в глубинах мойки скрывается чудовище из озера Лох-Несс. Он припомнил все, что когда-то учил он приемах самоконтроля.
Она взяла его руку, и они сомкнули намыленные ладони.
— Ладно, Рейли. Мы можем пофлиртовать.
И над этим посмеяться. Вот почему я сегодня спустилась сюда. Я думала, что если мы поговорим, как два нормальных взрослых человека, то сможем отбросить от себя остальное. Согласитесь, становится немного смешно.
То, что он хочет ее? Да никогда в жизни! Она по-матерински сжала его руку. А ему показалось, что сердце стянули железным обручем.
— Мы перешагнули через то, что было между нами, что бы это ни было, — объявила она.
— Вы в этом уверены?
— Если бы это было не так, я бы не смогла разговаривать с вами и поддразнивать вас. — Бедра ударились друг о друга. — Скажем, так. Химия, и больше ничего. Искры, взгляды, похоть. Между мужчинами и женщинами вспыхивает дуга, как между двумя статическими зарядами. Всему конец, и я заявляю: «Скатертью дорожка!» — Она шлепнула ладонью о стойку. — Нам гораздо лучше, когда мы просто друзья. Разве вы с этим не согласны?
Он усмехнулся. Открыл кран и стал ополаскивать кубок, доводя его до блеска. Он держал его в руках, как нечто драгоценное и хрупкое, стискивая зубы до такой степени, что на виске стала бешено пульсировать жилка.
— Надеюсь, вы не считаете меня чересчур прямолинейной, — с трудом выдавила из себя Мелисса.
— Даже и не думаю.
— Мы не смогли бы намеренно избегать друг друга.
— Не смогли бы.
— Если мы постараемся, четыре дня превратятся в вечность. Скажи чему-то «нет», и оно исчезнет, таковы мои жизненные воззрения.
Значит, она хочет, чтобы это исчезло. Он с такой силой поставил бокал, что раздался звон. Сняв передник через голову, он смял его и швырнул не глядя на стул.
Дружба, говорит она. Ей хочется чего-нибудь бесцветно-бледного, столь же возбуждающего, как теплое молоко.
— А знаете, чего хочу я?
У нее ком встал в горле. Он еще ни разу не повышал голос.
— Мира и покоя? Я сейчас уйду.
— Нет. — Он взял ее лицо в обе руки. Мокрые и влажные, его ладони пахли мылом. — Я хочу, чтобы ты осталась.
— Но, я…
— И больше не говори ни слова.
Он вдавился в нее всем своим телом, прижавшись к ее раскрывшимся от потрясения губам. Поцелуй продлился недолго. Стройная и мускулистая, она была почти одного с ним роста, и это его возбуждало. Возбуждало его и ее убыстрившееся дыхание, ощущение того, как ее ребра впиваются в него, как сердце ее стучит, точно молот, как возбудил его и тот факт, что она остается.
Он нажал на лопатки, подавая ее вперед. Крохотные холмики грудей расплющились о него. Он дышал глубоко, с бешеной скоростью прогоняя по жилам кровь. Он не хотел останавливаться. Было поздно, в доме настала тишина. Глубинный стон женщины, прерывистое ее дыхание никем посторонним не будут услышаны. У них было время. И они оказались одни.
Она выровняла дыхание. Но он опять заставил ее сбиться с ритма.
— Я хотел этого с первого дня, как только увидел тебя.
Он быстро скользнул губами по ее губам, а потом раскрыл их языком. Она застонала.
Ему нравился ее вкус. Рот у нее был, словно атласный, от кожи исходил мускусный аромат дыма и роз.
— Ты пахнешь, словно камин и цветы на нем.
— Нам нельзя, — прошептала она.
— Нам обязательно надо.
— Рейли…
— Помолчи… — Еще одна проба на вкус. Еще одно медлительное вторжение.
Ее тело прижималось к его телу. Он с силой прижал ее еще плотнее. Она слегка приподнялась на носках. Место, где сходятся ее бедра, прижималось к месту, где сходятся его бедра.
— Мелисса!
При звуке своего имени она раскрыла глаза. От того, как она стояла, как бесстыдно сплетала руки, как призывно согнула бедра, ее охватил ужас. В глубине голубых глаз зародилось сомнение, подавляя те ощущения, которые они испытали вместе.
Он еще раз произнес ее имя, хрипло, призывно, пытаясь отчаянно удержать тот миг, который уже уходил из-под его власти.
— Останься, прошу тебя!
Она покачала головой.
— Мы друзья. И нечего требовать большего.
Возможно, требовать не могла она. А он уже был к этому близок. Жизнь предлагает выбор: все или ничего. Он слишком долго довольствовался ничем. Усадьба — не родной дом, работа — еще не вся жизнь.
