Он вновь стиснул ее в объятиях. И потерся щекой о ее шею, наслаждаясь ее резким дыханием. Уже одно это говорило само за себя: как точно они подходят друг к другу, как просто — соединить ее тело с его телом.
— Безумие!
— Реальность. — Дом, в недрах которого это происходило, казался ненастоящим, представлялся мечтой о порядке и величественности, он был свободен от пугающих эмоций и неуправляемых страстей, чист от ненависти и злобы, преследовавших Рейли в Северной Ирландии. Рейли долго был лишен любви, которая, как он полагал, ему никогда больше не понадобится.
Слова полились из него потоком — неожиданные, неконтролируемые.
— В восточной башне есть комната, с ванной и камином. На стенах плитка, на очаге свечи. Туда никто не сможет заглянуть.
Она вздрогнула, когда он слегка ущипнул ее, и, затаив дыхание, стала ждать следующего потока слов.
— Там я тебя помою. Намылю тебя всю, твои плечи, твои груди. И между ног…
Она покачала головой, по ней прошла волна дрожи, когда его руки стали гладить ее руки и округлости пониже спины. Целиком и полностью одетая, она ощущала все, что он называл, тщетно пытаясь отмести от себя его слова.
— Да ты колдун!
— Иди со мной.
— Нам нельзя.
— Нам все можно. И мы можем туда пойти Я проведу тебя. — Он протянул руку к открытому крану, перерезая хрустальный канат льющейся воды. Окунул ладонь в теплую воду и поднес ее к ее рту.
Она нервно глядела на нее, точно он потребовал из нее лакать. А обжегшая его мысль заставила его пульс биться еще чаще. Он наблюдал за тем, как расширяются ее зрачки.
Он просунул согнутую лодочкой ладонь сбоку под воротник, поглаживая ее все то время, пока вода текла у него между пальцев. Веки у нее опять сомкнулись. Она вся дрожала. Рейли резко наклонил руку. Вода потоком полилась под блузку, попадая в вырез, сверкая на раскрасневшейся коже. Рот ее раскрылся в молчаливом вздохе.
Он провел мокрой ладонью у основания шеи, ощутив биение пульса и безжалостно продвигаясь вниз.
Из нее вырвался стон.
— Не надо!
— Вот это по-настоящему вкусно! — Касаясь плотью мокрой плоти, он стал шарить пальцами под блузкой, шевеля ими, пока не расстегнулась одна пуговица, затем другая… Вложил в ладонь небольшую грудь. Мокрое кружево лифчика прилипло к восставшему соску.
Она простонала.
«Нет» было всего лишь словом. А он прислушивался к ее телу. Он развел в стороны влажную ткань блузки, наклонил голову, чтобы вылизать языком холмик груди. Колени у нее подкосились. Он поймал ее за бедра, введя ногу между ее ног, ощущая исходящее от нее в этом месте сладкое тепло, обоняя его.
— Нет! — Она вывернулась из его объятий и, спотыкаясь, отступила назад. Выход в сад был ближе, чем проход к лестнице. И она попятилась к нему.
— Я приходила не за этим!
Он одиноко замер у раковины, и черты его были омрачены разочарованием.
Она свела блузку у самой шеи.
— Я пришла сюда, чтобы предложить дружбу. Вы ложно истолковали то, с чем…
— Не надо лгать, — проговорил он хриплым, гортанным голосом. — Ни себе, ни мне.
— Но я вовсе не собиралась…
— Вы этого хотели. Вам это было нужно. — Он сделал шаг в ее направлении, увидел, как она съежилась, и более не двигался. — Вам нужно то, что я в состоянии вам дать. Вам нужны прикосновения, любовь, умелое обращение. Нужен мужчина, способный заполнить ваше тело своим, любить вас до тех пор, пока вы не почувствуете слабость. Мужчина, который будет целовать вас до тех пор, пока огонь не станет до такой степени сильным, что вы взмолитесь, чтобы его потушили.
— Вы еще ни разу со мной так не говорили.
— Зато я хотел этого.
От грубого его голоса у нее перехватило дыхание. Теперь она поняла, отчего он до сих пор держался на расстоянии. Он знал, что достаточно трещины на фасаде, отлупившегося кусочка, и эти слова вырвутся на свободу, обрушатся на нее, как водяная стена, как вздымающийся прилив. За фасадом отчужденности скрывался одержимый бурной страстью мужчина, державший собственные чувства в клетке. И тут она добралась до замка.
Она покачала головой. Это было чересчур — все эти громоподобные слова и страстные обещания. Это слишком напоминало любовь, напоминало абсурдное умопомрачение, жертвой которого то и дело становилась ее мать. Мелисса не верила в любовь, вырывавшуюся из ниоткуда. Так не бывает. Никогда не бывает.
Это не настоящее. Это похоть, это одиночество. Мы едва знаем друг друга.
— Вам нужен мужчина. Такой, которому вы сможете уделить хотя бы часть любви, расточаемой на маленькую девочку.
Эти слова словно ужалили ее. Она расправила плечи.
— Вы понятия не имеете, чего я хочу.
— Это я-то не имею? Да я еще не встречал женщины, более, чем вы, страдающей от неудовлетворенного желания!
Слова эти обрушились на нее, как поток ледяной воды.
— Я ни от чего не страдаю!
Он прижался бедром к раковине и оглядел ее оценивающим взглядом с ног до головы.
— Вы ведь женщина, не так?
У нее закружилась голова, подступила тошнота. Неужели дела ее до такой степени плохи? Она опустила руки по швам и сжала кулаки.
— Через четыре дня я уеду. И до самого отъезда буду в высшей степени благодарна вам, если вы оставите меня в покое.
Сделав поворот «кругом» на каблучках, она захлопнула за собой дверь.
Легким движением руки Рейли закрыл кран. Он подождал, пока не перестанут трястись потревоженные ставни. Затем посмотрелся в темное окно над мойкой. Он говорил искренне. И если бы она слушалась своих чувств, а не страхов, она бы поняла, как они подходят друг другу. Она тоже принадлежала бы этому месту, как и он.
Но кому он морочит голову? Он сделал неверный ход и не вовремя И теперь беспомощно стоит, в то время, как вся эта жалкая затея лопнула, как мыльный пузырь.
— Ну, друг, что теперь ты будешь делать?
Молчание пустоты было единственным ему ответом.
Шероховатые камни арки приятно холодили щеку Мелиссы. Выступы щекотали ей ладонь. Не пройдет и минуты, как сердце забьется потише, а безумство чувств прекратится. А пока что внутри у нее все свернулось в узел, а затем оборвалось. Щеки пылали от унижения. По телу прошла гусиная кожа. Она этому только обрадовалась.
В кухне перестала течь вода. Мелисса кинула взгляд на дверь, боясь, что он выйдет и пойдет за нею следом. Она побежала в сад и, прячась в лунную тень, решила по белым дорожкам, отчетливо видным ночью, пойти в лес.
— Как же ты могла? — Этот вопрос, задаваемый самой себе, преследовал ее шаг за шагом. Она вдыхала целительный воздух. Но ничего не помогало. Он нес с собою запах дыма и роз, аромат находившегося у нее в объятиях Рейли.
Камин и цветы — вот слова, которые нашел Рейли, чтобы описать исходивший от нее аромат. Несколько часов назад она сидела у камина в библиотеке, где лорд Дарби читал книжку Авроре. Вслушиваясь в мурлыкающий баритон его сиятельства, Хелена сияла. Аврора свернулась в клубочек. Мелисса пристроилась у потрескивающего очага и думала о Рейли. А когда девочка уснула, Мелисса забрала ее наверх: С решимостью, в которой она сама себе боялась признаться, она поспешно уложила Аврору в постель, а потом обрызгала лицо розовой водой и прошла по черной лестнице на кухню в надежде отыскать его, в надежде… На что?
Я просто хотела поговорить с ним, настаивало ее сознание.
Зато сердце рассказывало о другом. О том, как ее бросало в жар от одной только мысли о том, как мужчина, настроившись на ее тело, вкусит дыма и роз прямо с ее кожи. Когда он целовал ее, она обмякла у него в руках, как розовые лепестки. Почему? Почему она сдалась так быстро?
Сказанные им на прощание слова резали ее, словно ножом: «Вы ведь женщина, разве не так?»
Он заявил, что она страдает от неудовлетворенного желания. Она повторяла про себя эту фразу, словно это было самое непристойное из словосочетаний родного языка. Страдала от неудовлетворенного желания ее мать, а она дала себе слово, что никогда такой не будет. Никогда не отбросит все ради мужчины.
Вы ведь женщина, разве не так?
— Будьте вы прокляты, Рейли! — Мелисса заскрежетала зубами и направилась в лес. Ветви бились о ее блузку, папоротник шлепал о джинсы. Она была женщиной, а он — страшно желанным мужчиной. Она бы поцеловала его всем, чем обладает ее тело, а он бы воспринял ее действия так, каковы они и были на самом деле. Желание. Похоть. Слабость. И если бы он вновь заключил ее в объятия, она бы вела себя точно так же, как тогда.
От мягкой земли исходил отзвук шагов. Она юркнула за дерево.
Свет фонарика прорезал папоротники по мере приближения этих шагов, двигавшихся в ее направлении с заговорщическим шепотом:
— Мелисса?
Она обмерла, услышав трагизм разочарования в его голосе.
— Мелисса! — Голос звучал мощно и сурово, очень по-мужски и очень нерадостно.
