Кто ты, Женя Лопухина? Кем стала? Чего добилась? Хотела же быть художником, но нет, в последний момент передумала, пошла на архитектурный подкупило название - архитектор!
Вышла замуж за кого-то придуманного - того, кто бродит по свету...
Они поженились, и Аркадий больше не выезжал с партиями. Он как будто ждал Евгению, чтобы навсегда покончить с кочевой жизнью: сразу после свадьбы перешел работать в управление. Так что, она была женой геолога, но спецификацию его работы познать не успела.
И после свадьбы не рисовала. Евгения думает так, и вдруг ощущает в пальцах забытый зуд; представляет себе лист бумаги, на который ложится мягкий акварельный рисунок: плоская крыша многоэтажного дома, на которой стоит девчонка-подросток. Еще угловатая, нескладная. Она протягивает руку мальчишке, который чуть поодаль держит наготове белого голубя с мохнатыми лапками и хохолком на голове. Девчонка хочет метнуть его в небо...
Волосы у неё выбелены солнцем, а глаза светло-карие, с искорками...
На рисунке уже нет того, как девчонка азартно подпрыгивает на месте и неумело свистит.
Сегодня воскресенье, и Евгения решает повалятся в кровати. Конечно, надолго её не хватит. Привычка рано вставать так укоренилась в её сознании, что всякое послабление отражается на ней не лучшим образом: переспав она встает утомленная, разбитая и в форму её приводит лишь холодный душ.
Но пока ещё нет восьми, квартира покрашена и убрана, завтрак готовить никому не нужно, сама она обойдется и чашкой кофе... Только она успевает так подумать, как звонок в дверь поднимает её. Ну, почему в эту квартиру всегда звонят так рано?!
Оказывается, приехала любимая подруга Люба с мужем. Живет она в станице, пятидесяти километрах от города, но всегда заезжает к Евгении повидать - они дружат с первого курса института, в котором учились в одной группе - получается почти девятнадцать лето. Любе работает в районной архитектуре. У селян сейчас строительный бум, так что архитектору всегда хватает работы.
В восемнадцать лет Люба дала клятву: никогда не жить в селе, никогда не выходить замуж за рабочего и никогда не строить собственный дом, а жить только в государственной квартире.
Все три зарока ей пришлось нарушить, что опять-таки свидетельствует о правоте древнего мудреца...
Подруга как всегда поднялась в квартиру, а мужа оставила в машине. Этакий современный Дон-Кихот в юбке с моторизированным Санчо Пансой. Наверняка он ей говорит:
- Иди одна, я вам буду только мешать. Лучше пока схожу в магазин...
Или что-нибудь ещё в таком роде. Не то, чтобы он недолюбливал Евгению. Они - хорошие друзья, но Саша привык оставаться в тени. Любящий, ненавязчивый муж. Чувствует себя вполне комфортно в атмосфере матриархата. Они любят друг друга? Или Люба просто позволяет себя любить? Иначе, откуда снисходительный тон, который нет-нет, да и проскользнет в её отношении к нему?
Теперь Евгения часто перебирает знакомые ей браки: счастливые они или нет? Если да, то в чем? Сама она не хотела б становиться главой семьи. А уж слово - равноправие - для отношений между полами она вообще считает чужеродным. Сильный пол должен делать более тяжелую работу. Слабый - более тонкую. Так водится издавна. Так, видимо, распорядилась природа. Когда она видит женщину с тяжелым мешком на плече, у неё сердце сжимается от жалости. Может, потому она всегда хотела иметь мужа сильного, надежного. И разницу в возрасте приняла за эквивалент такой надежности, увы, не понимая, что это от возраста не зависит.
"Ну и что же, что рабочий? - часто повторяла Люба. - Зато мой! И только мой!" Евгения не хочет про своего мужа говорить: зато. Она хочет им гордиться!
- Как живешь? - спрашивает её Люба и внимательно оглядывает. - Развод на тебе не отразился, не волнуйся! Небось, мужики пристают? Их всегда тянет на свеженькое.
Она ревнует к Наде Евгению, хотя и понимает, что они слишком редко видятся, чтобы требовать от неё верности старой подруге. Лучшей, как подчеркивает она.
- Я тут тебе картошки привезла, грибочков...
- Ты чего, к голодающей приехала?
- На одну зарплату теперь не проживешь, - вздыхает Люба. - Купи все на базаре! А у нас все свое.
- Не имей ста рублей! - посмеивается Евгения и, выгрузив сумку, потихоньку подбрасывает подруге часть своей натуроплаты.
- Ты посмотри, мы ехали к убитой горем разведенке, - а она ремонт сделала, - мимо глаз зоркой любы ничего не пройдет, - платье новое купила. Молодец, Женька, так держать!.. Кстати, сколько стоит такая краска? Небось, импортная?
- Не знаю. Моляры приходили со своими материалами.
- И сколько ты им заплатила?
- Им - нисколько. А вот тому, кто их прислал, кое-что задолжала...
- Так-так, - Люба явно заинтересована. - Ну-ка, садись и рассказывай все. И чтобы без утайки!
Никто из подруг на утайку не соглашается. Приходится рассказывать, он без особых подробностей.
- Так значит Аристов тебе ремонт сделал? - задумчиво говорит Люба. Бесплатно?
- За десять поцелуев.
- Так ты думаешь...
- А тут и думать нечего!
- Но я этого не хочу! Я близко знакома с его женой, она хорошая женщина, чего я стану ей подлянку делать?
- Ты права: девиз французских шлюх - не трахайся там, где живешь, и не живи там, где трахаешься!
Евгения морщится.
- Рассобачилась я в своей конторе, - вздохнув, соглашается Люба. Извини, подружка, если обидела. Так что же решила?
- А вот и не знаю. Как заплатить, если он денег не берут?
- Вопрос, конечно, интересный... Он, я заметила, и раньше в компаниях на тебя посматривал, а сейчас... Одна, ничья.
- Да если бы ты знала!
Она спохватилась, что Люба действительно не знает ни о Викторе, ни об Алексее и самое странное, что Евгения и не собирается ей говорить! Это лучшей-то подруге! К счастью, Люба так озабоченна ситуацией с Аристовым - в общих компаниях она видела его не раз и, в отличии от подруги, давно определила ему место в своей квалификации о людях, - что не замечает её оговорки. Люба считает, что с Аристовым надо держать ухо востро. Поэтому и решает:
- Сделай вид, что ничего не случилось!
- Как?!
- Так. Ты об этом просила? Нет. Чья идея? Его. Как и исполнение. Чего он добивается? Чтобы ты чувствовала себя обязанной! Вот и не давай ему такого удовольствия.
- Ты права . Вряд ли поцелуи получатся невинными.
- Наивнячка! Какие поцелуи? Шуток не понимаешь? С голубого ручейка начинается река... Как Чебурашка, ей-Богу! Я понимаю, без мужчины тебе будет тяжеловато... Может, не стоит так уж заботится о Нине Аристовой?
- Как же я тогда ей в глаза буду смотреть?!
- В глаза! Вбили нам в башку какие-то идиллические штучки! А чем все закончилось? Люди продолжают смотреть друг другу в глаза, и обманывают. Смотрят в глаза и предают! Может, просто не нужно в глаза смотреть?
- Я так не могу.
- Вот то-то и оно-то! - вдыхает Люба и спохватывается. - Ой, я побежала! У нас столько дел! На следующей неделе приедем специально к тебе. Продержишься?
- Продержусь, - обещает Евгения.
Она могла бы сказать, что не так уж одинока, что есть у неё Надя, но раз Любе хочется думать, будто кроме неё Евгении не на кого надеяться, пусть думает...
Теперь как бы не перепутать: Люба знает про Аристова, Надя - про Алексея, и никто из них - обо всем!
В дверь опять звонят, иона спешит открыть: наверняка пришла Надя. Даже если она и обиделась за вчерашний её уход, не может она из-за такой ерунды вечно злится!
Но пришла вовсе не Надя, а Маша. Мария Зубенко. Они с мужем - как и семья Аристовых - часть небольшой компании, которая сложилась за много лет совместного проведения всевозможных семейных и государственных торжеств.
Она - удивительно мягкая, обаятельная женщина. Евгения не знает никого другого, кто так много мог бы выразить легкой полуулыбкой или одним движением внимательных, понимающих глаз. И имя ей удивительно подходит: именно такой привлекательной, женственной и должна быть Мария. Будь Лопухина мужчиной, она влюбилась бы в неё без памяти!
Любит ли её муж Сергей? Конечно же, должен любить. Он должен понимать, каким сокровищем владеет. По - крайней мере, на людях Зубенко всегда внимательны друг к другу и никто не видел их сорящимися. Еще один идеальный брак?
На взгляд любителей худосочных красоток, Маша полновата. Но ни у кого не поднимается язык называть её толстой. Просто её тело женственно-округло. В общем, Маша - это Маша!
- Я тебе не помешала? - спрашивает она, всю жизнь озабоченна тем, чтобы, упаси Бог!, не быть никому в тягость. Что это такое, Маша знает, ибо много лет ухаживала то за прикованной к постели матерью, то после её смерти, за больным отцом.
- Что ты! - убеждает её Евгения. - Я сегодня бездельничаю. Минуту назад ночную рубашку сняла.
Она искренне рада Маше, но её не покидает чувство какой-то несообразности происходящего - впервые маша пришла к ней одна, без Сергея. Может, что-то случилось?
