Харриет отрицательно покачала головой.
— Давай докончим виски, — в заключение предложил Саймон.
— Это еще не вся история. Кэт — только маленькая часть ее.
Вместе с облегчением Харриет забыла о своей заинтересованности. Теперь уже сам Саймон притягивал ее еще сильнее, потому что он был свободен от миазмов ее глупых надежд и ожиданий. Полоса неонового света повисла над кухонным столом, создавая резкие тени и фокусируя их в позах, почти интимных.
— Вы не мой отец. Но это не имеет значения, я никогда не хотела его иметь, до тех пор, пока Кэт не рассказала о вас. В результате мы с вами оказались здесь вместе. Вероятно, мы можем стать друзьями.
Это звучало дерзко даже в ее собственных ушах. Поспешное решение. Но он же сказал: «Я сожалею, что я не твой отец».
— Я не собираюсь извиняться за то, что я спрашивала. За исключением того, что я выпила бутылку вина и двойное виски. Почему вы плачете, Саймон?
— Почему бы и нет.
«Уклончивость, — подумала Харриет, — была его характерной чертой».
Внезапно она почувствовала себя усталой, и Саймон заметил это.
— Какие обязанности накладывает дружба? Вы должны мне напомнить.
Харриет подумала:
— Говорить. И слушать. Это очень важно.
— Я могу слушать. Очень внимательно.
— Я предпочла бы, чтобы вы говорили. Я и так уже наговорила слишком много. Продолжайте.
Харриет взяла бутылку и подтолкнула ее по направлению к Саймону.
— Рассказывайте мне.
— Ты все-таки очень странная девушка, ничем не похожая на свою мать. Что ты хочешь узнать?
Она улыбнулась ему:
— Я хочу знать, каким отцом вы могли бы быть, если бы вы им оказались.
— Я предполагаю, что разочаровал бы тебя. Посмотри, чем я занимаюсь. Я ремонтирую.
Он достал небольшой коричневый прямоугольник, из которого торчали переключатели и цветные проводки, а внутри блестели капельки серебра. Между грязными тарелками и промасленной бумагой он нашел прибор, похожий на маленькую кочергу в конце провода. Рядом с ним он положил кусочек серебристого провода.
— Трубчатый припой, — объяснил он Харриет.
Резкий запах моментально подавил все остальные кухонные запахи, и крошечная серебристая слеза упала на электрическую панель.
— Это часть транзисторного радиоприемника. Его не стоит даже ремонтировать. Дешевле, наверное, купить новый. Японцы обогнали меня много лет назад.
Он достал еще один маленький разобранный механизм.
— Кварцевый будильник. Такая же вещь, но мне больше нравятся механические часы.
— Такие, как висят в коридоре? — Харриет заметила их при тусклом освещении.
Это были большие и красивые дедовские часы с круглым циферблатом, не соответствующие грязному бедному окружению.
Выражение лица Саймона изменилось:
— Подойди и посмотри на них.
Она прошла за ним в узкое пространство. Саймон провел рукой по гладкому корпусу, а затем открыл дверцу, чтобы она могла заглянуть внутрь. Она пристально смотрела на цилиндрические гирьки, висящие на цепочках. Тикание часов звучало, как гром, в тихом коридоре.
— Я переделал механизм, — сказал Саймон.
Харриет подумала о пружинах и свернутых в катушки проводах, расположенных за разрисованным циферблатом.
— Если тебе интересно, — сказал он резко, — ты можешь зайти сюда.
Он открыл дверь передней комнаты. По сравнению с этой комнатой кухню можно было считать тщательно убранной. Здесь была собрана рухлядь за многие годы. Харриет смотрела на обломки стульев, ножки и спинки которых были опутаны проводами, велосипедные рамы, обычные лампы с сожженными абажурами, подвешенные за сломанные шейки. Картонные коробки были свалены в кучу между поломанными рамами для картин, ржавыми консервными банками, свернутым в рулон ковром и телевизором без задней стенки. У дальней стены рядом с прислоненной к ней ванной из листового железа стоял токарный станок с ножками, погруженными в небольшое море серебристой металлической стружки. Здесь стоял запах масла, сырости и вечный холод.
На свободном месте, в середине комнаты, стоял грубый деревянный верстак. Он был завален инструментами, сверлами, напильниками и отвертками, обвитыми деревянными стружками кусками припоя. На нем также стояли использованные банки из-под табака с винтиками, сверлами и цветными электрическими конденсаторами. Саймон включил современную настольную лампу, привинченную сбоку к верстаку. Он начал искать что-то среди своих инструментов, казалось, позабыв о Харриет. Она наблюдала за ним, понимая, что именно здесь, возле своего верстака, он и проводил все свое время. Она поежилась от холода.
— Включи обогреватель, — предложил он.
Она отыскала его в этом беспорядке. Модели пятидесятых годов, с одним нагревательным элементом, на котором по мере нагревания вспыхивали пылинки. По комнате распространился запах.
— Вот он. — Саймон держал в руках крошечное переплетение пружинок и зубчатых колесиков. — И здесь есть корпус.
Он вставил механизм в серебристую гильзу с выгравированными на ней цветами и листьями, а затем повернул, чтобы показать ей стеклянный циферблат и тонкие, как паутинка, цифры.
— Они принадлежали моей бабушке. Изысканнейший образец тонкой работы часовщика. Я часто разбираю, а потом собираю их только для того, чтобы восхититься работой. Форма этих часов идеально соответствует их назначению. Сейчас я уже не могу сделать таких. Зрение ухудшилось.
Харриет взяла часы и рассматривала их, следя за узором из листьев на серебре.
— Что еще вы делаете?
— Кроме никудышных современных часов и радиоприемников? Да, я делаю еще кое-какие вещи. Для собственного удовольствия. От этого нет практически никакой пользы. Это просто для развлечения, как при решении головоломок.
— Что это за вещи?
Саймон окинул взглядом комнату, затем достал пару будильников и чайник из ближайшего картонного ящика и поставил их на полочку.
— И зачем тебе знать об этих вещах? Ну вот, прекрасный пример. Какое-то время у меня не было электричества.
Он не сказал почему, а Харриет могла только догадываться.
— Я подумал, что было бы интересно сделать себе машину, чтобы нагревать утром чай без электричества. Вот она. Этот будильник срабатывает и включает зажигалку с кремнем, которая поджигает фитиль под резервуаром со спиртом. Нагревание воды требует определенного времени. Затем, когда чайник вскипит, срабатывает второй будильник, который управляет рычагом, наклоняющим большой чайник над заварным, и в то же самое время будит спящего. Чашка горячего чая уже готова. Все это в первый раз сработало очень хорошо, а потом я столкнулся с непредвиденным препятствием.
— Каким?
К ее удивлению, Саймон рассмеялся. Смех начинался очень тихо, а потом он откинул голову назад, и звук раскатился до грохота.
— На второе утро резервуар со спиртом лопнул. Спирт пролился в постель и воспламенился. Я проснулся в огне. Мне не потребовалось чашки чая, чтобы выскочить из постели.
Харриет тоже рассмеялась, фыркая, разгоняя тонкую пыль и захлебываясь. Этот второй их общий смех продолжался долго, и он разрушил еще один невидимый барьер между ними. Когда они успокоились, Саймон наполнил свой стакан виски, а Харриет уселась на подлокотник ломаного кресла и продолжала слушать его рассказ.
— Я рад, что ты вернулась, — сказал он ей, и она засияла от этого комплимента.
Многое из его рассказа, бессвязные комментарии в отношении деталей, разбросанных на его верстаке, и никому не нужных электрических схем, раскиданных по этой мастерской, — все это было слишком специальным и сложным для Харриет.
Для нее было счастьем смотреть и, по возможности, впитывать все это. Впечатления. Впечатления, сформированные самой жизнью Саймона, порождали мысли, которые, сверкнув на короткое время, теряли свою яркость. Эти мысли становились мертвыми телами, когда затихал его энтузиазм, а затем сухими скелетами, которые выползали из темных углов комнаты. «Скоро, — подумала она, — скелеты заполнят все пространство, и Саймон будет поглощен ими».
Он выпил все виски. Его голос стал понижаться. Он подержал в руке пустую бутылку, наклонил ее, а затем, видимо, принял решение. Не очень уверенно он переместился к концу верстака и открыл шкаф. Затем достал грубую деревянную доску и поставил ее под углом между режущими инструментами.
— Это единственная вещь из тех, что я когда-либо делал и которая получилась хорошо, — сказал он. — Если бы я только знал, что делать с нею. Если бы я смог заставить себя правильно посмотреть на все это еще раз. После того, как мы были освобождены. Стали свободными. Это ведь изобретение, не правда ли?
Первой мыслью Харриет было, что он просто-напросто напился. Он был в добродушном настроении и расслабился, когда наливал себе виски среди «скелетов», а сейчас его лицо нахмурилось и покрылось резкими морщинами.
