Сознание медленно возвращало его на землю. Он пытался выровнять дыхание и чувствовал, как уходит последняя сила. Тело было опустошено, а душа взмыла в счастливом возрождении к новой жизни. Под ним распласталось женское тело, лишь слабое, прерывистое дыхание говорило о том, что в нем теплится жизнь. Валера понял, что нужно освободить Машу от своей тяжести, но утомленное тело лишилось последних сил.
Наконец он пошевельнулся, мышцы сжались, и судорожная дрожь, отголосок недавней страсти, волной прошлась по телу и влилась в Машу. Ее тело дрогнуло в ответ, слабый грудной вздох вырвался из груди. Валера приподнял голову:
- Вот это да!
Сомкнутые веки затрепетали, Но на улыбку не хватило сил, ее рука безжизненно упала на влажную спину Валеры. Боже праведный! Он не мог пошевельнуть пальцем, а хотел ее снова и снова. Собрав последние крупицы воли, он приподнялся над Машей, перекатился на бок, оставив свою руку на ее плече. Не касаться Маши было невыносимо, пальцы лениво вырисовывали узоры на ее шее и груди.
- Машенька!
Она повернула голову, но глаз не открыла.
- Ты согрелась? Или считаешь меня холодным? Прозрачная слеза медленно покатилась по ее виску.
- Вот тебе на! - Превозмогая истому, Валера повернул Машу к себе и ласковым, заботливым поцелуем снял маленькую капельку.
Маша молчала, все еще не открывая глаз. Но вдруг закрыла лицо руками, уткнулась в подушку и зарыдала - безысходно, выплескивая наружу переполнившие ее эмоции и боль долгих лет кропотливой работы над собой.
Валера оторопел: что он сделал не так? Чем обидел Машу и вызвал поток горячих слез? Он старался быть нежным, внимательным любовником, почему же она плачет?
- Машенька, успокойся, все хорошо. - Он погладил ее волосы, хотел поцеловать, но она лишь глубже вжалась в подушку.
Плечи сотрясались от рыданий и сливались с нервным ознобом, охватившим ее тело. Валера поднял с пола плед, укрыл Машу, прижимаясь к ней и отдавая свое тепло. Она упрямо отодвигалась, тогда он оторвал ее голову от подушки, уложил на свое плечо, зажав в кольце сильных рук ее дрожащие плечи.
- Машенька, не уходи. В чем я виноват, скажи? Что я сделал не правильно? Почему ты плачешь?
Она покачала головой, слезы новой волной затопили ее, и паника охватила Валеру. Он не мог терпеть плача, собственная беспомощность сковала его. Машины слезы проникали в колотящееся сердце, казалось, оно разорвется, не выдержав напряжения.
Маша начала задыхаться, порывисто хватая воздух и захлебываясь слезами. Валера испытал настоящий испуг. Он рывком сел, схватил Машу за плечи и сильно встряхнул.
- Господи! Маша, успокойся! Да что с тобой, в самом деле?!
Она уронила голову, ища опору на его груди. Пальцы сжимали его кожу, а слезы все катились вниз по его животу. Валера прижал Машу к себе, шепча бессвязные слова утешения.
Постепенно истерика пошла на убыль. Притихшая, обессиленная, Маша прижалась к теплой груди Валеры и слушала гулкие удары его сердца. Он терся щекой о ее волосы, гладил ладонь, лежавшую на его плече. Маша почти не дышала, только слабое подрагивание груди говорило о том, что воздух проникает в ее легкие. Оба молчали в ожидании. Маша пошевелилась, погладила его плечо, легонько поцеловала в грудь и подняла голову, избегая встречаться с Валерой взглядом.
- Спасибо тебе, - тихо прошептала она.
Он ослабил руки, но не выпустил из объятий девушку.
- Все в порядке?
- Да. Извини. - Она сделала попытку встать. Валера не пустил. - Мне бы умыться.
- Ты не хочешь рассказать, Маша?
Валера уже догадался, что не он виной Машиным слезам, но легче от этого не стало, и он не знал, как вести себя дальше, чтобы подобные истерики не повторялись. Он должен знать, что произошло с Машей, и уберечь ее от страданий в дальнейшем.
Маша решила рассказать все. Или почти все. Еще одно испытание, через которое она должна пройти, и одновременно облегчение. Четыре года она держала в себе историю первой любви и ее ужасные последствия. Ее уже мучили не кошмары, как в первый год разрыва, но тяжелым камнем давили непреходящие воспоминания "романтического" чувства. Теперь она могла рассказать. Пусть исповедь отпугнет Валеру или же, наоборот, подтолкнет к возможности более глубокого использования ее как грязной шлюхи, на которую по ошибке было потрачено время галантных ухаживаний и незаслуженного внимания. Маша была готова ко всему, так ей казалось.
- Это долгая история, - предупредила она, - У нас есть время, самонадеянно ответил Валера.
Валера посмотрел на раскрасневшееся лицо Маши, перевел взгляд на комнату. Дождь кончился, и ласковые лучи умытого солнца проникли сквозь занавешенные окна в комнату, жаркую и душную от раскаленного камина и распаленных тел...
- Лежи спокойно, - сказал он, укладывая Машу на подушку.
Валера встал, выключил камин и подошел к окну. Распахнув его настежь, глубоко вдохнул свежий воздух, наполненный озоном, оглядел поросшую травой неухоженную поляну перед домом. Отступая от окна, он вдруг сообразил, что на нем ничего нет. Обычно он не стеснялся обнаженности и с тайной гордостью демонстрировал свою красоту в интимные моменты, но сейчас, в ожидании откровенного разговора, нагота, да еще с явными признаками возбуждения, была не к месту да и некстати. Валера украдкой взглянул на Машу. Она лежала, прикрыв глаза рукой и не замечая ничего вокруг. Он быстро прошел к кровати и накрыл пледом ее ноги.
- Теперь можно дышать, - неуверенно пошутил он, подсунув руку под голову Маши. Она не среагировала, безвольно дала обнять себя. - Что же случилось, девочка?
Наступила долгая пауза. Затем Маша горько усмехнулась, закусив губу.
- Тогда я еще была девочкой. Мне было семнадцать, когда я познакомилась с.., с ним. А он был красивым, очень сильным и очень веселым мужчиной: Я потеряла голову от любви, решила, что именно такой она и должна быть. Он показывал свой темперамент, говорил, что настоящая женщина должна быть как вулкан, и позже творил его из меня. Сначала он был нетерпелив, постоянно дразнил меня, и я принимала его настойчивость за любовь.
Мы стали близки через три месяца после знакомства, и еще два месяца я мечтала выйти за него замуж. Этого срока хватило, чтобы понять, какое безумство я совершила. Он не изменился, лишь показал себя таким, каков был на самом деле. Настойчивость стала грубостью, нетерпение - жестокостью, ласки извращениями. Я не говорю о гордости - тогда я и не знала толком, что это такое, - но он причинял мне физическую боль, доводил до слез и истерики, бил, щипал, кусал, причем выбирал самые уязвимые места. Мои просьбы, мольбы ничего не значили, только распаляли его, вызывая еще большую жестокость. В ответ же он требовал предельной нежности и заботливости. Однажды я случайно поцарапала его плечо, а он избил меня солдатским ремнем, а потом изнасиловал.
Маша немного повернулась, упираясь рукой в грудь Валеры, и он понял, как сильно сжимал ее, слушая прерывистый рассказ. Валера через силу расслабил пальцы, погладил кожу там, где остались следы. Маша по-своему приняла его жест и перевернулась, чтобы сесть, но Валера не отпустил ее. Подложив под голову подушку, он снова привлек Машу к себе.
- Успокоилась? Она пожала плечами.
- Может, остановимся. Маша? Это в прошлом и больше не повторится?
Ревность, неожиданно вспыхнувшая в нем, когда Маша начала говорить, прошла. Сначала он обиделся: они вместе, рядом, а она думает о другом мужчине. На смену ревности пришли жалость и боль к той маленькой девочке, рвущейся к большой любви и узнавшей ее оборотную сторону. Валера догадывался, что Маша обрисовала общий характер отношений, пропуская подробности, которые хранила молодая натренированная и потрясенная память девушки. И дикая злость закипела в нем после скупого рассказа о побоях и извращенном вандализме. Валера не хотел слушать дальше, знать не желал, каким изуверствам подвергалась Маша. Сейчас она с ним, и в его силах показать девушке всю прелесть, возвышенность и трепетное блаженство великого чувства.
- Он был маньяком. Маша. Забудь о нем.
- Нет! - встрепенулась она. Маша подняла голову и посмотрела Валере в глаза. - Он не маньяк, он - садист. Он прекрасно понимал, что делает. Все время он внушал мне, что я очень страстная и все благодаря ему, и только он может доставить удовольствие такой женщине, как я. Что без него я сойду с ума и ни один мужчина не заменит мне его. Он подробно рассказывал, что может сделать, и тут же подтверждал это действиями... Самое страшное, что я верила ему. Я действительно думала, что извращение, придуманное им, - норма; и боль, и унижение - норма, и без них я не могу жить. Я верила всему, что он говорил. И терпела.
- И долго ты терпела? - с нажимом спросил Валера. Злоба на ни в чем не повинную Машу, на ее безропотность нарастала в Валере.
- Долго. Три года. - Она почувствовала его настроение и превратилась в воинствующую кошку, потемневшие глаза сверкнули изумрудами.
