Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Тольбот отвечал ей серьезной улыбкой.

— Она примет вас за ваше врожденное достоинство, возлюбленная Аврора, — сказал он, — и не будет делать сумасбродных вопросов о родословной такому человеку, как Арчибальд Флойд, которого самый гордый аристократ в Англии с радостью назовет своим тестем. Она будет уважать ясную душу и чистосердечную натуру моей Авроры и будет благословлять меня за сделанный мною выбор.

— Я буду очень любить ее, если только она позволит мне. Интересовалась ли бы я скачками, читала ли спортсменские газеты, если бы могла называть матерью добрую женщину?

Она как будто делала этот вопрос скорее себе, чем Тольботу.

Как ни доволен был Арчибальд Флойд выбором своей дочери, но старик не мог спокойно ожидать разлуки с своей обожаемой дочерью; и Аврора сказала Тольботу, что она не может поселиться в Корнваллисе при жизни отца; и наконец было решено, что молодая чета будет проводить полгода в Лондоне и полгода в Фельдене. К чему был нужен одинокому вдовцу этот обширный замок, с его длинной картинной галереей и амфиладами комнат, из которых каждая была довольно велика для небольшого семейства? К чему нужны были одинокому старику дорогие лошади в конюшнях, новомодные экипажи, бесчисленная прислуга, оранжерейные цветы, ананасы, виноград и персики, обрабатываемые тремя шотландскими садовниками? К чему ему были нужны эти вещи? Он почти жил в кабинете, в котором когда-то имел бурный разговор с своей единственной дочерью, в том кабинете, где висел портрет Элизы Флойд, в том кабинете, где стоял старинный письменный ящик, купленный им за гинею в детстве, и в котором лежали письма, написанные рукою умершей; локоны волос, отрезанных с головы трупа, и билет, напечатанный в маленьком Лэнкэширском городке, для бенефиса мисс Элизы Персиваль 20 августа 1837.

Итак было решено, что фельденское поместье будет деревенской резиденцией Тольбота и Авроры до тех пор, пока молодой человек не получит баронетство и Бёльстродский замок и не должен будет жить в своем имении. А пока отставной гусар должен был вступить в парламент, если избиратели одного маленького из фамилии Бёльстрод в Уэстминстр, захотят выбрать местечка в Корнваллисе, всегда посылавшие депутата его.

Свадьба была назначена в начале мая, а медовый месяц молодые собирались провести в Швейцарии и в замке Бёльстрод. Мистрисс Уальтер Поуэлль думала, что судьба ее решена и что она должна будет оставить это приятное поместье после свадьбы Авроры; но молодая девушка скоро успокоила вдову мичмана, сказав ей, что, так как она, мисс Флойд, ничего не понимает в хозяйстве, то будет рада воспользоваться ее услугами после свадьбы и как руководительница и советница в подобных вещах.

Бедные в окрестностях Бикенгэма не были забыты в утренних поездках Авроры Флойд с Люси и Тольботом. Свертки съестных припасов, бутылки вина часто выглядывали из-под леопардовой шкуры, с пунцовой подкладкой и служившей вместо ковра в экипаже; но весьма часто Тольбот, вместо скамейки, брал огромный хлеб.

Бедные были очень голодны в эту ясную декабрьскую погоду, имели всевозможные болезни, которые как бы ни были разнообразны, все вылечивались одним способом, то есть полусоверенами, старым хересом, французской водкой и чаем. Дочь ли умирала от чахотки, или отец лежал в ревматизме, или муж бредил в горячке, или младший сын выздоравливал от падения в котел с кипятком, вышеназванные лекарства равномерно казались необходимыми и были гораздо популярнее куриного бульона и прохладительного питья, приготовляемых фельденским поваром.

Тольботу было приятно видеть, что его невеста раздает хорошие вещи поселянам, с признательностью принимавшим ее милости. Ему приятно было думать, как даже его мать восхищалась бы этой пылкой девушкой, без скуки сидевшей в тесных коттеджах и разговаривавшей с больными старухами. Люси раздавала книжечки, приготовленные мистрисс Александр и фланелевые фуфайки, сшитые ее собственными белыми руками; но Аврора раздавала полусоверены и старый херес; и я боюсь, что эти простые поселяне более любили наследницу, хотя они были довольно благоразумны и довольно справедливы, чтобы знать, что каждая давала по своим средствам.

Во время одной из этих благотворительных поездок, с маленьким обществом случилось одно происшествие, которое вовсе не было приятно капитану Бёльстроду.

Аврора заехала далее обыкновенного, и пробило четыре часа, когда ее пони проскакали мимо бекингэмской церкви и спустились с горы к фельденскому поместью. День был холодный и печальный; легкие хлопья снега летали через дорогу и повисли там и сям на безлиственной изгороди, а на небе была та мрачная чернота, которая предвещает большой дождик. Привратница выбежала из домика при въезде в парк, накинув на голову передник, отворить ворота, когда подъехали пони мисс Флойд и в ту же минуту с скамейки близ дороги встал человек и подошел к экипажу.

Это был широкоплечий, крепкосложенный мужчина, в поношенном плисовом сюртуке, с огромными карманами, порыжелом и грязном на швах и локтях. Подбородок его был завернут в грязный шерстяной шарф, а шляпа украшена короткой глиняной трубкой, покрытой почтенной чернотой. Грязная, белая собака с медным ошейником, кривыми ногами, коротким носом, налитыми кровью глазами, с одним ухом и с висячей челюстью, поднялась с скамейки в одно время с своим хозяином и заворчала зловещим образом на щегольский экипаж и на бульдога, бежавшего рядом с ним.

Этот человек был тот самый, который подходил к мисс Флойд в Коксперской улице три месяца тому назад.

Я не знаю, узнала ли Аврора этого человека, но я знаю, что она коснулась хлыстом ушей своих пони и горячие лошади промчались мимо этого человека в ворота парка; но он бросился вперед, схватил их за головы и остановил легкую колясочку, которая закачалась от силы его крепкой руки.

Тольбот Бёльстрод выпрыгнул из коляски, несмотря на свою раненую ногу, и схватил этого человека за ворот.

— Выпустите поводья! — закричал он, поднимая свою трость. — Как вы смеете останавливать лошадей этой леди?

— Я хочу говорить с ней. Выпустите мой воротник!

Собака вцепилась в ногу Тольбота, но молодой человек так хлопнул тростью по носу этого животного, что оно отретировалось с унылым воем.

— Дерзкий негодяй! мне очень хочется…

— И вы были бы дерзки, может быть, если бы были голодны, — отвечал незнакомец жалобным тоном, в котором слышалось намерение примириться. — Такая погода хороша для таких щеголей, как вы, а тяжела зима для бедного человека, когда он трудолюбив да не может получить честной работы, или куска пищи. Я хочу только говорить с молодой девицей; она знает меня хорошо.

— С которой молодой девицей?

— С мисс Флойд, наследницей.

Они стояли поодаль от коляски. Аврора привстала с своего места и бросила поводья Люси; она смотрела на обоих мужчин, бледная и едва переводя дух, без сомнения, опасаясь результата встречи.

Тольбот выпустил из рук воротник этого человека и воротился к мисс Флойд.

— Вы знаете этого человека, Аврора? — спросил он.

— Знаю.

— Это, верно, один из ваших старых пенсионеров?

— Да. Не говорите больше ничего ему, Тольбот. У него манеры грубые, но он не имеет никакого дурного намерения. Останьтесь с Люси, пока я буду говорить с ним.

Быстрая и пылкая во всех своих движениях, Аврора выскочила из коляски и подбежала к незнакомцу под обнаженные ветви дерева, прежде чем Тольбот мог возразить ей что-нибудь.

Собака, которая медленно подползала к своему господину, начала ласкаться к Авроре; но ее прогнало свирепое ворчание бульдога, который вряд ли перенес бы такое пошлое соперничество.

Незнакомец снял свою поярковую шляпу, церемонно дернул пук желтоватых волос, украшавших его низкий лоб.

— Вы могли бы поговорить со мною без всего этого шума, мисс Флойд, — сказал он оскорбленным тоном.

Аврора взглянула на него с негодованием.

— Зачем вы остановили меня здесь? — сказала она: — зачем вы не могли написать ко мне?

— Потому что говорить всегда удобнее, чем писать, и притом с такими молодыми девицами, как вы, чрезвычайно трудно иметь дело. Почему я могу знать, что мое письмо не попадет в руки вашему отцу, что же тогда было бы хорошего? Хотя наверно, если бы я пришел к вам в дом и попросил старого джентльмена дать мне безделицу, он не отказал бы мне. Наверное, он дал бы фунтов пять, а может быть, и десять, если бы дошло до этого.

Из глаз Авроры брызнули огненные искры, когда она повернулась к говорившему.

— Если вы когда-нибудь осмелитесь досаждать моему отцу, вы дорого поплатитесь за это, Мэтью Гэррисон, — сказала она: — не то, чтобы я боялась того, что вы можете сказать, но я не хочу, чтобы ему досаждали, я не хочу, чтобы его мучили. Он довольно перенес и пострадал довольно и без этого. Я не хочу, чтобы к нему приставали, делали торг из его лучших и нежнейших чувств люди, подобные вам. Я не хочу!