— Ну, расскажи же! — с энтузиазмом воскликнула Шурка, но и в энтузиазме ее слышалась фальшь.
— Как-нибудь потом, это долго.
Больше всего я боялась вопросов: где мы будем жить, планируем ли детей, будем ли принимать гостей (в частности их, моих подруг). Если бы я знала это сама! Я ничего не знала про завтрашний день. Предваряя все вопросы и видя разочарование на лицах подруг, я проговорила с чувством:
— Девочки! Я сама еще не пришла в себя. Все так неожиданно. Я его очень люблю, очень… И мне трудно пока говорить об этом.
Так что веселья у нас не получилось. Исчезла непринужденность и некоторая холостяцкая безбашенность, свойственная нашим прежним посиделкам. Мы обсудили фильмы, книги, телепередачи, повспоминали молодость и, как всегда, в очередной раз пообещав себе, что будем чаще встречаться, разбежались.
Я приехала домой и с трепетом открыла дверь в квартиру. Что бы я ни отдала в тот момент, чтобы увидеть тебя дома! Но, увы, все оставалось на своих местах, как было, когда я второпях убежала, и тишина. Мне показались бессмысленными и этот день, прожитый без тебя, и этот вечер, который предстояло провести в одиночестве. И я не знала, где ты и с кем.
Решив, что здоровее будет не ужинать вообще, я включила телевизор и бездумно уставилась на экран. Телефон молчал. Следовало пораньше лечь: завтра на работу. Обычно я с вечера готовила одежду на утро, гладила, подшивала, развешивала на плечиках. Теперь мне было безразлично, в чем я пойду. В какой-то призрачной надежде я не стала закрывать входную дверь на замок. Утомленная бессмысленным мельканием кадров, я задремала.
— Хельга, где ужин? Я голодный, как стая волков! — услышала я над ухом.
Не веря своему счастью, подпрыгнула и повисла у тебя на шее. Ты был еще в куртке, источал запах мороза и кожи. Я целовала твои губы, холодные щеки, руки.
— Не увиливай, — пошутил ты, высвобождаясь из моих объятий. — Есть хочу.
Я понеслась на кухню, сооружать тебе ужин. Взглянула на часы, висевшие на стене. Они показывали два ночи. Взялась размораживать мясо, но ты остановил меня:
— Что-нибудь попроще — валюсь с ног.
— Но не пельмени же?
— Пусть пельмени.
Я растерялась, но, пошарив в холодильнике, нашла еще свежие овощи и приготовила к пельменям вполне сносный салат. Умывшись, ты вышел к столу и положил передо мной какую-то коробочку.
— Это тебе. Мобильный телефон. Сегодня полдня пытался дозвониться сюда, все без толку. Теперь у тебя, как у людей, будет своя связь. Чтобы я не волновался.
Пока я накрывала на стол, ты вставил в аппарат симкарту и батарейку, показал полифонию, чтобы я выбрала звонок. Среди них оказалась мелодия твоей песни.
— Я ставлю тебе эту, чтобы знала, кто звонит. Остальные выбери сама. Могут быть разные мелодии, если хочешь, — объяснял ты.
Я хотела сказать, что больше никаких не нужно: кто мне еще будет звонить?
— И не забывай заряжать батарейку.
Ты поужинал и стал клевать носом. Я понеслась стелить постель. У тебя не было сил даже принять душ. Я смотрела, как ты раздеваешься, и не чувствовала никакой неловкости. Мне всегда нравилось смотреть на тебя, во что бы ты ни был одет или раздет вовсе. Ты не изменился за эти пять лет, что мы живем вместе, — кажется, время отступает перед тобой. Только кое-где в волосах пробивается седина. Шея стройная, как и прежде, фигура крепкая, без субтильности и рыхлости. Никаких признаков старения или дряблости.
Мне всегда нравилось, как ты одеваешься. Без богемной вычурности, просто, но стильно. Твоя слабость — хорошая обувь. Вот тут ты разборчив и не жалеешь денег.
— Обувь должна быть удобной и натуральной, — говоришь ты всякий раз, когда выкапываешь откуда-то невероятные ботинки из крокодиловой кожи или грубые мокасины из сыромятины.
Концертные костюмы — это отдельная история. Здесь ты используешь выдумку и фантазию. Мне приходилось помогать тебе в осуществлении одной идеи — подборке деталей, подгонке под нужный размер, поиске необходимых аксессуаров. Однако в последнее время ты выходишь на сцену в том, в чем ходишь в обычной жизни…
Итак, ты разделся и лег, не приглашая меня. Мне ведь предстояло вымыть посуду, навести порядок на кухне. Покуда ты не уснул, я решилась спросить:
— Завтра ты рано встаешь?
Ты открыл усталые глаза и, немного подумав, ответил:
— Часов в десять, не позже. Разбуди, если не встану.
— Я уйду на работу в девять, — сказала я, садясь возле тебя.
Ты нахмурился слегка:
— Подай заявление и возвращайся.
— Но… — хотела возразить я, однако тотчас умолкла.
Ты улыбнулся и, протянув руку, погладил меня по щеке:
— Кто же будет кормить меня завтраком по утрам?
Все сомнения рассеялись мгновенно. Я завела будильник на восемь часов, спать оставалось совсем немного. Когда я убралась на кухне и вернулась в комнату, ты уже мирно почивал при свете торшера. Я долго смотрела на тебя, как ты дышишь, как по-детски расслабил губы, как вздрагивают иногда твои веки, как тени падают на темные, небритые щеки. Мне было сладко и больно сознавать, что ты — мой… Мой супруг пред Богом. Я желала бы прилепиться к тебе навечно, чтобы только смерть разлучила нас… Прости меня, любимый, я не оправдала твоих ожиданий…
На работе меня встретили с тортом и шампанским. Я никак не ожидала торжественности и почувствовала укор совести. Это я должна была устроить праздничный стол и угостить коллег. Так у нас было принято в дни рождений. К чаю позвали Олега Сергеевича, он принес коробку бельгийского шоколада.
Пока народ суетился, доставая чашки и разрезая торт, Олег спросил вполголоса:
— Дождалась своего?
— Дождалась! — счастливо улыбнулась я и поцеловала обручальное кольцо.
Разлив шампанское по чашкам, Олег Сергеевич произнес краткую, но вразумительную речь:
— Каждый из нас мечтает о счастье. У человека одна жизнь, ее нельзя отредактировать и переписать. А мы торопимся, в спешке часто делаем ошибки и платим за них. Не слушая голоса судьбы, идем на поводу у страстей и в зрелости, оглядываясь назад, чувствуем себя банкротами. Прекрасная дама — виновница нашего торжества — ждала своего рыцаря, не растрачивая себя и не хватаясь за что попало. И это произошло. И пусть ожидание было долгим, сопряженным порой с отчаянием и усталостью, но оно дало свой результат. За тебя, Оленька, за твое семейное счастье, за осуществление мечты!
Дамы загалдели, высказывая пожелания, целуя меня и пожимая руки. Я была растрогана до слез. И сейчас я должна сказать, что уйду от них…
Когда волна восторга немного схлынула, Лариса подсела ко мне:
— Где вы будете жить? Ты к нему переедешь, или у него ничего нет? Ты познакомишь нас?
Я отодвинула ее и обратилась к публике:
— Дорогие коллеги, я хочу выпить за вас!
Олег разлил шампанское по капельке в каждую чашку.
— Спасибо вам, вы — часть моей жизни, — говорила я, волнуясь. — И тем не менее я ухожу от вас. Сегодня я напишу заявление об уходе.
Все умолкли в растерянности. Мария Александровна неодобрительно качала головой. Лариса вертела пальцем у виска.
— Ну что ж, — сказала Аня Михайлова, — должно быть, супруг состоятельный, обеспечит тебя.
Олег Сергеевич попросил меня в свой кабинет и вышел. Когда я явилась, он усадил меня на стул, сам сел в офисное кресло.
— Чудишь, старушка? Зачем тебе уходить? Нужен отпуск для медового месяца, отпущу. Зачем горячку пороть?
— Нет, это не горячка. Поверь, я бы не ушла. И отпуска никакого не нужно: мы ведь не дети, какой там медовый месяц!.. Ну надо, Олег!
Редактор покрутился вместе с креслом, побарабанил пальцами по столу.
— Он богатый? Новый русский?
— Да нет, — пожала я плечами.
— Тогда зачем тебе дома сидеть? Или ты метишь на другое место?
— Нет. Буду сидеть дома и мужа лелеять.
— Не умрешь со скуки?
Я опять пожала плечами.
— Так надо, — повторила просительно. — Отпустишь без отработки?
— Да ради Бога! — раздраженно ответил Олег и сунул мне чистый лист бумаги. — Только я тебя знаю: заскучаешь без дела! Придешь обратно, не возьму. В такой момент меня бросаешь!
Я быстро написала заявление и подала его Олегу. Он швырнул бумагу на кипу папок и документов.
— А если сочиню что-нибудь, напечатаешь? — робко спросила я.
Приятель посмотрел на меня, соображая.
— Приноси, посмотрим.
На этом мы и раскланялись. Мне не хотелось огорчать Олега, но что делать? Лучше, наверное, сразу отрубить, не тянуть. Олег меня многому научил, он прощал меня, когда я запарывала работу или не успевала к сроку. Давал летом отпуск и позволял болеть сколько нужно. Мне хорошо с ним работалось…
Да, уходить было страшно и тяжело… Я обнялась с каждой, теперь уже бывшей, сотрудницей, наговорила много хорошего, расплакалась…
