Довиль был для Анук единственным местом на земле, где она могла восстанавливать свое душевное равновесие. После лондонских передряг именно здесь она отдыхала душой и телом. К тому времени ее дед уже распродал лошадей, но еще не успел расстаться с огромным домом, который скорее напоминал средневековый замок, чем современное здание. Произошедшие в Лондоне события повлияли на Анук так, что она стала более откровенной в разговорах с дедом. Он терпеть не мог, когда от него что-то скрывали из-за его преклонных лет.
Он всегда приезжал в Довиль со всей своей штаб-квартирой: китайцем-поваром, двумя лакеями и горничной, девушкой молодой и, как правило, красивой. «Исключительно для того, чтобы хлопать ее по попке, когда она проходит мимо меня, — признавался дед и добавлял при этом: — Не делай такие испуганные глаза; в тринадцать лет я гонял мяч на пустыре. С той поры у меня ностальгия по округлым формам; к тому же я достаточно плачу своим горничным, чтобы оценивать их достоинства не только на глаз, но и на ощупь».
В то лето престарелый дед совершил одно из своих последних экстравагантных чудачеств. Однажды он заприметил на представлении мюзик-холла двух девушек-близнецов из Голландии. Красавицы были глупы как пробки, но зато ноги росли у них от ушей. Их пухлые губки растягивались в широкой улыбке, а в глазах сверкали льдинки. Девушки блистали на сцене и купались в деньгах. Дед загорелся идеей поселить одну из девиц в Довиле, а другую — в Париже. «Одну для главного особняка, а вторую — для летней резиденции». Ко всему привыкшая законная жена деда была на этот раз шокирована аморальностью поступка мужа. Впервые в жизни она потеряла контроль над собой. «Из-за этого сумасброда мы все попадем в ад», — воскликнула она в отчаянии и пригрозила, что разведется с ним на старости лет.
Старик только того и дожидался: «Скатертью дорога. Катитесь ко всем чертям. Или к святым отцам. На этот раз я принимаю сторону поборников социальных свобод. И голосую за твою досрочную отставку».
«Если нельзя купить этих девиц, то я женюсь на них», — заявил дед.
Отец Анук взялся вести переговоры с матерью близнецов и их импресарио.
«Через три года мне не захочется на них и смотреть, — кричал в запале старик. — Они нужны мне всего на три года. Составьте контракт, в котором я выступаю от имени мюзик-холла». Отцу пришлось приложить немало усилий, чтобы исполнить прихоть деда. Договор, наконец, был подписан отцом, дедом, импресарио и матерью девушек. Длинноногие красотки оказались при ближайшем рассмотрении еще глупее, чем можно было от них ожидать. Однако у каждой из них была своя оговоренная контрактом цена. Каждой девице выплачивалась сумма в миллион старых франков. Старый хрыч потирал руки от радости. Он смеялся от души: «Я доказал, что все можно купить. Все. Все… Кхе-кхе-кхе. Все». Несколько месяцев спустя он заявил: «Дейзи и Мейзи — дуры из дур. Они ничем не лучше породистых кобыл. Только не брыкаются. — И с хитрецой добавил: — Из-за своей лени».
К тому времени, когда Анук спасалась от депрессии в Довиле, Дейзи уже проживала в загородном доме на третьем этаже, а Мейзи оставалась в дедовском парижском особняке на улице Дефей. Дед совершал челночные поездки между двумя резиденциями и радовался своей находчивости, как ребенок новой игрушке. Он прощался с женщиной, чтобы двумя часами позже встретиться с ней же, но уже совсем в другом месте! Дед обожал подобные трюки.
— Ты испорчен до мозга костей — говорила ему Анук.
— Нравственность — удел бедняков. Они прикрываются своей моралью вместо одеяла.
— Дед, с тобой даже осел стал бы революционером.
— Нет. Он бы громко орал от восхищения мною.
— Дед, что для тебя значит народ?
— Гибридная масса, от которой мне удалось оторваться. Я и есть часть того самого народа. И потому имею полное право критиковать его.
— Дед, при социализме тебя ликвидируют как класс. И обязательно национализируют все твои сокровища.
— Я не доживу до такого строя. Но я люблю жизнь. Поверь мне, у меня еще есть время.
— Дед, у тебя никогда не возникало желание поделиться с народом твоим богатством?
— Что касается народа, то если бы тебе пришлось, как мне, пробивать лбом стену, ты ничего не чувствовала бы, кроме отвращения к нему…
— Дед, ты выбрасываешь на ветер сотню миллионов, чтобы близняшки находились рядом с тобой. Ты отдаешь себе отчет в том, сколько можно было бы сделать добра на эти деньги?
— Кому? Другим? Я сам нуждаюсь в добре. И я приобретаю его для себя. Я не альтруист, не занимаюсь благотворительностью и вовсе не ханжа. Возможно, при определенных условиях из меня вышел бы великий моралист, но мне не хватает общей культуры, чтобы мыслить абстрактно.
— Дед, кого же ты любишь?
— Себя.
— Ты — чудовище.
— Потому что говорю правду? Приглядись-ка ко мне повнимательнее. Разве я не молодец? Стоит мне сделать всего один звонок по телефону, и я компенсирую все деньги, потраченные на сестер. Однако я не буду этого делать. Мне хочется как можно больше насолить твоему отцу.
— Дед, ты не хотел бы увековечить свое имя и передать картины знаменитых художников в дар городу? Открыть музей в Довиле?
— Передать картины в дар, то есть безвозмездно?! Я еще не умер, а ты уже начинаешь забивать гвозди в мой гроб.
— Нет, я просто хочу, чтобы ты совершил доброе дело.
— Ненавижу что-то отдавать. В вонючих от нафталина мешках у меня до сих пор хранятся костюмы тридцати- и сорокалетней давности. Отдать? Все равно что оторвать от меня кусок плоти.
— Дед, ты же говорил, что воздух в Довиле продлевает тебе жизнь…
— Это верно. Так зачем же напоминать мне о смерти?
— Дед, сколько у тебя картин Будена?
— Одиннадцать. Семь находятся в бронированных хранилищах в Соединенных Штатах Америки. И четыре — в Женеве.
— Почему бы тебе не передать их в дар Довилю?
Дед пришел в неописуемую ярость.
— Скажи мне положа руку на сердце, сколько раз мы с тобой ездили в Онфлер, чтобы посетить музей Будена?
— Семь раз.
— И что же…
— Там всегда было закрыто. Возможно, нам каждый раз не везло. Мы не узнавали заранее…
— И ты хочешь, чтобы подобное повторилось в Довиле? С моими картинами…
— Подари городу свой дом под музей и дай денег, чтобы содержать его в порядке. Помнишь, что ты сказал мне однажды о Довиле?
— Когда захочу, тогда и вспомню.
— В Довиле хорошо дышится все триста шестьдесят пять дней в году. Ну, как?
— Ну, сказал. И что же?
— Дед, сделай это.
— Создать фонд? Они всегда найдут возможность, чтобы за его счет воплотить в жизнь какой-нибудь уродливый современный проект.
Он наклонился к ней:
— Если бы тебя так не испортили современные идеи, я назвал бы… имена некоторых ныне живущих художников, которых самое время скупать, а также и кое-кого из старых абстракционистов… Старики бывают моложе всех молодых, вместе взятых! Если бы в твоих венах текла кровь торговца картинами, я бы сказал тебе: покупай Фонтене…
Она покачала головой.
— Дед, доктор предписывал тебе поберечь себя…
— Только не в Довиле. Здешний воздух настолько благотворно действует на меня, что я чувствую себя помолодевшим лет на пятьдесят.
— Доктор советовал тебе плавать… В городском бассейне.
— В бассейне? Сколько он стоит? Я покупаю его.
— Ты не можешь…
— Как это? Я могу все.
— Ты не можешь купить то, что не продается.
— Все продается.
— Нет.
— Да.
— В таком случае я построю такой же бассейн… Перед моим домом.
— Дед, на такое строительство уйдет много времени. А ты уже не в том в возрасте. Ты можешь умереть раньше, чем построят его.
И вдруг старик признался:
— Я сколотил состояние в тридцать миллиардов, но не научился плавать… Я родился в очень бедной семье.
— Тебя научат… плавать…
— В моем возрасте…
— В твоем возрасте…
— После закрытия бассейна?
— Во время технических перерывов. Если ты хочешь продлить свою жизнь, как советует врач, надо плавать…
— В бассейне, наверное, холодная вода, — сказал он.
— Нет. Вода подогревается.
— Я слишком стар.
— У тебя напористый характер.
— Как жаль, моя девочка, что ты еще такая молодая. Мы бы с тобой в конце концов поладили… Была бы ты чуть постарше…
— Если ты хочешь прожить еще несколько лет, надо плавать.
Старик подошел, проклиная все на свете, к краю бассейна для малышей. Он скинул роскошный купальный халат. В плавках он походил на оживший скелет.
— Мсье, вы будете учиться плавать на спине, — произнес инструктор по плаванию.
— Он хочет командовать мной? — воскликнул дед.
Анук ответила:
— Подчинись хотя бы один раз в жизни!
Он вошел в воду в резиновом спасательном круге вокруг талии и надувных нарукавниках. Вначале дед присел в воде, а затем откинулся назад. Инструктор не отходил от старика ни на шаг и поддерживал его затылок в воде.
