- Как нам поступить, папа? - спросил Альсид.
Берту словно отбросило от окна. Она схватила Альсида за руку.
- Повторяю, Альсид, это не имеет к нам никакого отношения, - почти умоляюще проговорила она, и Арман впервые в жизни увидел в глазах матери слезы.
- Ну какое нам дело до их войны? - спросила она, заламывая руки. Франция и Англия в тысячах миль отсюда. За океаном. Пусть война там и идет. Подальше от вас, от меня и от наших детей.
Альсид вырвал руку.
- Хватит, Берта, - резко сказал он. - Как папа решит - так и будет.
- Нет! - крикнула она. - Папа не смеет этого решать. Ты женат не на папа, и не он - отец моих детей. Это мой дом, в нем живете вы и мои дети, и я не хочу больше слышать о войне!
- Этот дом принадлежал папа, когда тебя еще на свете не было! загремел Альсид. - И хватит, ты уже все высказала, а теперь помолчи.
Зенофиль встал, подошел к Берте и обнял ее за плечи.
- Не надо, Альсид, - тихо сказал он. - Берта права. Это ее дом. С тех пор как ты привел ее сюда, свою невесту, и я увидел, что вы ладите, дом принадлежит ей по праву. Она родила тебе сильных парней и прелестных девчушек, да и я видел от нее только любовь и уважение. - Старик развернул Берту лицом. - Но, Берта, дело в том, что Франция - моя родина. Там я родился, вырос и женился, поэтому и не могу считать себя англичанином. Я француз.
Берта заплакала. Зенофиль попытался прижать ее голову к своему плечу, но Берта оттолкнула его. Она стояла, сжав кулаки, и по щекам струились слезы.
- Моего мужа и моих детей заберут, - ее голос сорвался на визг, сражаться за незнакомых людей в стране, которую они прежде и в глаза не видели. Их могут убить. За дело, которое никого из них не касается. Поля обагрятся кровью моих детей, которые сложат головы в чужой стране.
- Берта, Берта, - проговорил Зенофиль, почти ласково. - Война состоит не только из убийств. Да, на войне стреляют и убивают, там играют духовые оркестры, там размахивают знаменами и получают награды. И еще там едят. Есть поговорка: солдат дерется так, как ест. Вот, чем мы можем помочь Франции. Мы соберем богатый урожай и отошлем его нашим солдатам.
- Да! - всхлипнула Берта. - Накормим армию каких-то дикарей, а мои детки будут умирать от голода. Хватит! Не хочу больше слушать этот бред!
Она выбежала из кухни, и Арман услышал, как хлопнула дверь наверху. Он сидел как громом пораженный. Никогда за все прожитые годы он не видел, чтобы мать уединялась днем в своей комнате на втором этаже, кроме тех случаев, когда подходило время очередных родов. Он уставился на отца, уверенный, что Альсид сейчас бросится вслед, но отец стоял не шелохнувшись, вперив глаза в пол.
- Пойдем, Арман, - выдавил он наконец. - Нужно работать. Мы уже давно тут сидим, и остальные нас, должно быть, заждались.
Они вышли во двор; Зенофиль за ними. Впервые за всю жизнь Арман внимательно осмотрелся вокруг. Словно новыми глазами он увидел сочную зелень тучных лугов, золото пшеничных и кукурузных полей, а вдали - черные точки - головы своих братьев, с раннего утра работавших не покладая рук. Плодовые деревья ломились под тяжестью сочных фруктов. Арман невольно призадумался, почему он ни разу не остановился, чтобы полюбоваться на них весной, когда деревья усыпаны белоснежными цветами, а воздух напоен их ароматом.
Земля прогибалась под ногами, как губка, и Арман с трудом подавил желание нагнуться и пощупать руками пышную изумрудную траву. Он испытывал неловкость, чувствуя на затылке пристальный взгляд Зенофиля. Юноша знал, что на тучных пастбищах за усадьбой пасется скот, нежатся жирные бабочки, рыжие с белыми подпалинами, а на нижних выгонах, устроенных на заливных лугах, нагуливают жирок боровы и свинки, роют рылами коренья и похрюкивают от удовольствия.
Арману вдруг показалось, что его глаза разбились на множество ячеек, и поэтому он может одновременно видеть не только пшеничные и кукурузные поля впереди, но и животных на пастбищах, фруктовые деревья, увешанные плодами, виноградные лозы с тяжелыми гроздьями ягод, банки с консервами и соленьями в погребе, и даже деревянные стеллажи, ломящиеся от бутылок с вином. Стеллажи сколотил в свое время отец. Лицо обдувал знойный августовский ветерок, но Армен каким-то образом ощущал и жаркий дух кухонной печи в январскую стужу, и весеннее хлюпанье грязи под ногами.
Поля обагрятся кровью...
Арман стряхнул оцепенение и бегом бросился за дедушкой.
Grand-pere* **Дедушка (фр.).** ! - окликнул он.
Старик остановился и оглянулся.
- Что, Арман?
Арман мог без труда пробежать несколько миль, даже не запыхавшись, но, поравнявшись с дедом, вдруг почувствовал комок в груди, хотя пробежал лишь несколько десятков ярдов.
- У нас тоже будет война, Grand-pere?
Зенофиль ответил не сразу. Он внимательно смотрел на внука.
- Сегодня тебе исполнилось пятнадцать, - сказал он наконец. Невозможно представить, что ты еще мальчик - мне уже приходится задирать голову, чтобы посмотреть тебе в глаза. Он вздохнул и Арману снова показалось, что дедушка страшно постарел. Перед ним стоял глубокий старик. И это тоже невозможно было представить.
- Во время войны всякое может случиться, - произнес Зенофиль. Допустим, немцы захватят Францию. Кто тогда помешает им завоевать всю Европу? Возможно, я просто старый дурень, но мне кажется, что в том случае, если Франция достанется немцам, то с Европой будет покончено. И ничто тогда уже не спасет от оккупации единственный уцелевший островок - Англию.
- Но Англию уже много веков никто не завоевывал. Ты сам мне говорил.
- Всегда что-то случается впервые, - сказал Зенофиль. - Не забывай я же сказал: "Допустим". Так вот, допустим также, что немцы все же завоюют Англию. Ведь им уже не так сложно будет захватить Канаду, верно?
- Но за нами же стоят Соединенные Штаты, - возразил Арман.
Зенофиль сплюнул на землю.
- Соединенные Штаты. Ха! Нация пролетариев и лавочников. Нет, мой мальчик, не стоит полагаться на Соединенные Штаты. Янки в случае опасности попрячутся по норам и ни за что не высунутся, чтобы, не дай Бог, не подставить свою шкуру под пулю. Запомни: в Соединенных Штатах все совсем не так, как у нас. У них даже короля нет. У них свой президент, которого избирает народ, и если президент втянет свою страну в войну, он рискует, что на следующий срок его не переизберут. Так что не рассчитывай на Соединенные Штаты - они не станут спасать мир. Они заняты только своими делами.
- Вы идете? - позвал Альсид.
Арман поднял голову и увидел отца уже далеко впереди. Крупный черный силуэт на фоне яркой зелени и золота полей.
Поля обагрятся кровью...
А вдруг этот силуэт - вовсе не Альсид, а немецкий офицер?
Арман припустил во всю мочь и остановился только, добежав до своих братьев.
Вечером все мужчины Бержероны поехали в Сент-Терезу и уже в "Рыбаре" встретились со своими друзьями. Арман впервые оказался в деревне в будний день и с изумлением убедился, что улочки выглядят точь-в-точь, как в субботний вечер или в воскресное утро, с той лишь разницей, что не видно женщин, и единственный свет пробивается из окон таверны. Те же самые завсегдатаи "Рыбаря" сидели за теми же столами, только не слышно было звонкого смеха и песен, громких выкриков и прибауток, и - Арман знал наверняка, - сегодня никто не станет махать кулаками.
Бержероны расселись за длинным столом, вскоре к ним подсели друзья и знакомые. Морис Леме, владелец "Рыбаря", сдвинул столы вместе, и все оказались уже за одним столом. Разговор шел только о войне и Франции. Арман и его братья сидели, набрав в рот воды, и слушали, о чем говорят взрослые.
Странная способность одновременно видеть и ощущать то, что происходит в разных местах, не покидала Армана. Он следил за старшими братьями, в особенности за Эдуардом, и обратил внимание, что Эдуард поднес ко рту стакан вина и залпом осушил его. Арман видел, как задвигался его кадык, видел огромную ладонь, в которой утопал стакан, и вдруг совершенно отчетливо увидел Эдуарда, лежащего на обагренном кровью поле с перерезанным горлом и сжимающего в кулаке уже бесполезное ружье.
Но ведь в Канаде не будет войны, подумал Арман. Мы останемся на ферме, чтобы заготавливать еду и поставлять провизию в армию, как сказал Grand-pere, и наши поля никогда не обагрятся кровью. Маман сегодня была просто не в себе.
Морис Леме наполнил всем стаканы, после чего сам сел за стол и присоединился к общей беседе.
Может быть, маман ждет очередного ребенка, подумал Арман. Да, конечно. Этим и объясняется ее вспышка.
Он улыбнулся, будто камень свалился с души.
Да, маман, конечно же, собирается снова рожать. И прежде забеременев маман в первое время бывала очень вспыльчива и раздражительна. Потом же, когда живот начинал расти, все проходило. Маман пела, смеялась и шила крохотные ночные рубашечки и распашонки из фланели, отец ходил гордый как петух, сестры кудахтали как наседки и хлопотали на кухне, а братья гоготали и подтрунивали над всеми.
