— Ты просто не можешь не язвить, — Люси невольно рассмеялась.
Торжество по случаю шестидесятилетия было устроено в Уиндсонге — великолепном поместье Говарда с видом на залив, хотя сам особняк, в котором имелось семнадцать гостевых спален, сочли неподходящим помещением, потому что в его столовой могло разместиться всего двести человек, а гостей было приглашено восемьсот.
Внутри шатра — если такое гигантское и могучее сооружение можно было назвать шатром — имелось пять огромных помещений, и все они в точности воспроизводили “любимые места” Говарда: Метрополитен-опера (вкупе с Рене Флеминг, исполняющей арии под аккомпанемент камерного оркестра); его дом в Санкт-Морице; терраса с баром на крыше отеля “Рюсси” в Риме, вокруг фрески с изображением семи холмов Вечного города; раздевалка принадлежащего Говарду клуба Национальной футбольной лиги; просторный нос его стодвадцатифутовой яхты, которая большую часть года стояла на якоре на юге Франции.
— Горячий пунш? — предложила официантка с внешностью топ-модели, когда Уайет и Люси вошли в помещение, изображающее Санкт-Мориц. Люси чуть не разинула рот — на полу лежал слой искусственного снега. Получив задание в точности имитировать гигантских размеров шале Говарда в Швейцарии, дизайнеры соорудили внутри лыжный спуск, по которому сейчас скользили члены олимпийской лыжной команды. Декор привел бы в содрогание защитников животных: кресла и полы были застелены шкурами, у одного из склонов мини-горы поблескивал подъемник, который возносил слегка обалдевших гостей на самую вершину. А с вершины их манила бадья с иранской белужьей икрой.
— Как по-твоему, зачем устроили эту феерию — в чем ее глубинный смысл? — прошептал Уайет ей на ухо. Он мог бы сказать это и громко, поблизости не было никого, кто бы их услышал, — пространство было такое огромное, что люди в нем просто терялись.
— Не знаю, чтобы отпраздновать? Приветствовать наступление следующего года жизни с размахом мультимиллиардеров? Чтобы все остальные задали себе вопрос, в чем они просчитались?
— Неплохо сказано. Смысл в том, чтобы показать миру, ясно и определенно, что Говард достиг всего. И конечно же он всего достиг, если говорить языком денег, — его фонд в 2004 году провел размещение акций на бирже на пять миллиардов долларов. — Уайет положил себе щедрую порцию черной икры на перламутровую тарелку. — Мы, антропологи, могли бы сказать, что он бесконечно распространяет себя в окружающем пространстве; деньги он сделал и теперь жаждет социального признания на самом высоком уровне. Потому и закатил этот прием. Отгрохай такой праздник, и ты обяжешь всех своих гостей до единого как-то отплатить тебе — кто-то тебя представит полезным людям, кто-то даст рекомендательное письмо в клуб, пригласит на эксклюзивный ужин. Прием также может сослужить неоценимую службу в создании связей и в конечном итоге в достижении социального доминирования.
Люси с большим интересом слушала. Ей начинали нравиться теории Уайета.
— Если Говард устроил этот прием, чтобы собрать потом с каждого дань, зачем мы с тобой сюда пришли?
— Если ты хочешь принадлежать к социальной элите Нью-Йорка, тебе нужно утвердиться во всех этих разных кругах. Говарды Голты мира обладают совершенно особенной силой. Я не так наивен, чтобы считать богатых потомков первых поселенцев единственным институтом, который определяет все в жизни страны.
— Сознайся, ты пришел, чтобы есть икру, — засмеялась она, наблюдая, как он зачерпывает очередной совочек икры.
— Уайет! Люси! — к ним подлетела Мередит Голт, миниатюрная красивая брюнетка, целиком сотворенная пластическими хирургами, и прижала их по очереди к своему расшитому блестками платью, но из-за выступающих ребер объятие оказалось малоприятным. — Я так рада, что вы смогли приехать. Для Говарда так важно, чтобы сегодня его окружали близкие друзья.
— Ну как же, Мередит, разве мы могли не приехать, — улыбнулся Уайет.
— Да, мы очень рады, что вы нас пригласили, — сказала Люси. — Наверное, вы готовились к этому приему не один месяц…
— Год, дорогая, да еще с десятком так называемых профессиональных организаторов, которые должны были помогать. Естественно, кончилось тем, что я почти все сделала сама. Когда ты так ясно видишь все, что создала твоя фантазия, гораздо легче творить самой, — она говорила так вдохновенно, будто сотворила нечто великое, что можно сравнить разве что с Сикстинской капеллой. — Я объяснила одной из помощниц, что в полночь мы хотим выпустить белых голубей, и что она мне привозит? Серых, разномастных птиц — клянусь, это были просто городские голуби! Вы представляете? Но я все исправила. Ведь я для Говарда стараюсь, вы понимаете? — И она улыбнулась с притворной скромностью.
— Да, поразительно, — сказал Уайет и глубоко вздохнул за двоих.
— И особенно поражает воздух, верно? — спросила хозяйка.
— Воздух? — Люси и Уайет недоуменно поглядели на нее. Черная икра, на всем монограммы, лыжный спуск — да, это все поражает. Но воздух? Что за чепуха.
— Вывезли из Швейцарии. Обошлось в солидное состояние. Но согласитесь, усиливает впечатление подлинности, — но тут же, вспомнив о деле, Мередит вонзила в Уайета пронзительный взгляд своих темных глаз. — Обязательно найдите Говарда, прошу вас. Вы ведь знаете, что он за человек. Заговорится с кем-нибудь из знаменитых кураторов — у нас их сегодня несколько, разумеется, — и забудет обо всем на свете. Он так страстно любит искусство!
— Мы обязательно его найдем, — сказал Уайет.
— Говард любит искусство? — спросила Люси, идя за ним в глубь шатра. Слова Мередит ее удивили, хотя она видела Говарда только один раз, на благотворительном ужине, устроенном в защиту Центрального парка. По тому, с какой алчностью он кромсал свой стейк и с какой яростью протестовал против роста налогов для горстки самых богатых людей страны, было трудно заподозрить, что он способен на возвышенные чувства.
— Сомнительно. Мередит меня уже давно обхаживает: она хочет, чтобы именем Говарда была названа одна из галерей Музея Вандербильта, а я один из членов правления, ей это известно. Но никто на такое не пойдет, какой бы баснословный чек он ни выписал.
Люси удивилась еще больше.
— Но весь музей так и рябит табличками с именами меценатов. Даже кабинки в уборной выражают благодарность тому-то или сему-то.
— Говард богаче Креза, но он настроил против себя чуть ли не всех членов правления. Однако из всех его жен Мередит самая честолюбивая, так что, может быть, она его в конце концов и протащит.
На Люси вдруг дохнуло морозным горным воздухом.
— Никогда не могла и подумать, что высший свет так расчетлив. Неужели никто слова не скажет, шага не сделает без какой-то тайной цели?
— Увы. Но ты к этому привыкнешь.
Люси передернуло.
— Надеюсь, тут ты ошибаешься.
Тео Голт был весь сосредоточенность и внимание. Глядя поверх плеча одного из деловых партнеров отца, он не отрывал глаз от роскошной, стройной, как газель, красавицы в темно-оранжевом шелковом платье. Люсия Хейверфорд Эллис. Сногсшибательно хороша и совсем не похожа на тех стандартных, невысокого полета красоток, которыми он окружен в Лос-Анджелесе. В этой девушке чувствуется класс. А Тео обожал класс.
Тео встречал ее и раньше, впервые он заметил ее с месяц назад в толпе на выставке в Нью-Йорке, где кто-то из гламурных героинь бомонда развесил на стенах содержимое своего холодильника, после чего он даже стал собирать сведения о Люсии (или Люси — она предпочитала называть себя этим более скромным именем). Увидев, как Люси плывет по галерее, обмениваясь поцелуями с друзьями и уделяя выставленным экспонатам ровно столько внимания, сколько необходимо, он был поражен в самое сердце. Ее бойфренд, как всем было очевидно, чопорный пижон по имени Уайет Хейз, перед которым благоговела его мачеха, не отходил от нее ни на шаг, а потом ни с того ни с сего взял да и увел. Тео его вполне понимал: он и сам был бы таким же собственником, выпади ему такой шанс.
— Ваш отец оказался одним из тех гениальных провидцев, кто предсказал ипотечный кризис, — разливался соловьем партнер отца, захлебываясь в похвалах. — Все эти миллиарды достались ему по праву.
А Люси между тем засмеялась чему-то, что ее спутник прошептал ей на ухо. Она закинула голову на стройной шее, и Тео показалось, будто он слышит издали ее грудной смех. Согласно Рексу Ньюхаусу (а это в высшей степени надежный источник, по мнению его мачехи), Люси принадлежит к старому доброму роду из Чикаго, нажившему состояние на торговле древесиной. Занимается благотворительностью и увлекается модой, писал Рекс. А бесчисленные снимки демонстрировали, что в сравнении с ее ногами даже ноги Элль Макферсон кажутся чуть ли не кривыми.
