Появление Александра, целого и невредимого, разрешило все эти вопросы, и словно гора свалилась с моих плеч.
— Вы отделались от этого негодяя?
— С трудом. Я пообещал продать вас.
— Вы шутите?
— Нет, я действительно пообещал. Я лишь попросил оставить вас мне еще на одну ночь. И он меня понял. Он крайне любезен, этот турок. Согласился прийти за вами завтра.
— Надеюсь, вы разыгрывали эту комедию лишь из тактических соображений?
— Да. Но еще и из любопытства.
— Не понимаю, что тут любопытного. Это крайне унизительно, вот и все. Вам следовало бы сказать, что я ваша жена и что я не продаюсь.
— Ну, дорогая, не смотрите на это так серьезно. То, что вы моя жена, вряд ли бы его остановило. Это отчасти и ваша вина.
— Моя?
— А кто улыбался так пленительно этому бею? Не я же.
Я исподлобья взглянула на Александра.
— Ну и… сколько же он предложил? На какой цене вы сошлись?
— А вас это интересует?
— Да… немного. Могу я узнать, как вы меня цените.
— Бей, моя дорогая, ценит вас крайне высоко. Он готов был приобрести вас на вес золота. У него даже есть такие весы.
Я испытывала странное чувство. Все случившееся было так унизительно и одновременно так… смешно. Да, именно смешно. И я только сейчас уловила, что Александр ужасно забавляется тем, что произошло. Я, обеспокоенная его отсутствием, слишком поздно это поняла.
— Мне даже становится жаль, — пробормотала я, — что мы уехали и я не смогу увидеть, какую гору золота за меня отвесят.
Улыбаясь, Александр налил себе вина.
— Да, пожалуй, об этом случае мы будем рассказывать даже нашим внукам.
— Значит… — проговорила я упавшим голосом, — значит, мы уже не вернемся в Палеокастрицу?
— Если бы мы вернулись, нам, вероятно, пришлось бы вести там слишком тяжелую жизнь, Сюзанна. Мы были бы вынуждены забаррикадироваться там, как в форте, в каждую дырку вставить дуло карабина и стрелять из трех ружей сразу.
— Что же мы будем делать?
— Придется вспомнить приглашение Этторе, Сюзанна. Вернемся в венецианский замок.
— И еще сделаем много такого, чего я бы не хотела делать… Мне придется каждый день заниматься туалетом, носить тяжелые платья, гулять под зонтиком. Я уже не смогу ходить босиком. И, конечно же, там не будет никакой возможности проводить целые ночи на пляже.
— Это наша обычная жизнь, дорогая. Скорее, то, как мы жили в Палеокастрице, было необычным.
— Ах, Александр, слишком… слишком неожиданно все закончилось! Слишком резко меня вернули к реальности!
Он обнял меня, заметив, как искренне я огорчена.
— Дорогая, это досадно. Очень досадно. Но мы же вместе — и в реальном мире, и в сказочном. Разве это не главное?
В ту ночь мы были уже в венецианском замке — мощной старой крепости, что темной громадой возвышалась над морем. Окна наших комнат выходили на море и на канал, отсекающий замок от острова. Сквозь ажурные решетки на окнах сияло залитое лунным светом море. Где-то внизу надрывались древесные лягушки. Свет лампы, словно водоворот, притягивал потоки насекомых. Это была, конечно, не Палеокастрица, но…
Но зато здесь, за мощными стенами, под охраной венецианской гвардии, нам нечего было бояться посягательств турка. Кроме того, мы с Александром по-прежнему были вместе, и я поняла, что именно это является главным, а Палеокастрица или замок — это, в сущности, только фон для наших отношений. Так что, где бы мы ни были, — на Корфу, в Италии или в Белых Липах, — главное это то, как мы относимся друг к другу.
К тому же, при желании, даже здесь, в венецианском замке, можно было отлично проводить время.
Проходили недели, и наступил день, когда Александр сказал мне — тактично и осторожно:
— Десятого июня отплывает во Францию «Роза Средиземноморья».
Внешне это была самая обычная фраза, но я сразу поняла, что за ней стоит, и опустила на стол чашку кофе, которую держала в руках.
— «Роза Средиземноморья»? Тот самый корабль, с которого мы сошли в Аяччо?
В Аяччо… Каким счастливым показалось мне то время — время, когда наше путешествие только начиналось.
— Это очень удобное судно, — произнес Александр. — Оно прямо идет во Францию. Нам не пришлось бы пересаживаться.
— Иными словами, — сказала я, собрав все мужество, — нам пора уезжать?
Он не ответил, мягко накрыв мою руку своей.
Я понимала, что он прав. Прошло почти четыре месяца с тех пор, как мы покинули Белые Липы, и вот уже больше пятидесяти дней мы не получали оттуда никаких известий. Мы были словно отрезаны от внешнего мира. Так долго продолжаться не могло. Мы были нужны там, в Бретани. Да я и сама уже соскучилась. Самое главное, чего мне не хватало на Корфу, — это моих детей. Особенно близняшек. Они такие маленькие… наверное, уже совсем забыли меня.
— Как мы поплывем? — спросила я, уже смирившись с неизбежностью.
— Через Мессинский пролив, Сардинию и Корсику.
— И сколько займет это времени?
— Вероятно, около месяца.
— Боже, как долго! Когда мы ехали в эту сторону, мне так не показалось.
— Тогда наш путь был разбит на отрезки. Мы делали много остановок, carissima.
Я тяжело вздохнула. Ну что было делать? Только покориться. В конце концов, еще месяц пути был впереди — я использую его для размышления. Сама не желая себе признаться, я немного побаивалась новой жизни, которая ожидала нас в Белых Липах, — жизни повседневной, будничной, заполненной хозяйственными хлопотами. Жизни обыденной и, возможно… скучной.
Среди экзотики, волшебной природы, моря и солнца наше чувство расцвело. Не завянет ли этот цветок любви, если его, лишить той сказочной среды, где он был взращен, и перенести под проливные дожди Бретани?
Когда 10 июня 1796 года «Роза Средиземноморья», рассекая темно-синие воды, вышла в открытое море и остров Корфу растворился в мерцающем жемчужном мареве, на меня навалилась черная тоска. Вода искрилась в лучах утреннего солнца, а я, вцепившись в руку Александра, едва удерживалась от желания разрыдаться.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
КОГДА ЛИПЫ УЖЕ НЕ ЦВЕТУТ
Марсель встретил нас жарой и ароматом шиповника.
Этот город, такой южный и жаркий, был полон тепла, солнца и радости — жизнь здесь, казалось, била ключом. От лагуны Бер и Фосского залива до самого устья Роны Марсель был залит лучами июльского солнца, ослепительно сиявшего на шпилях старинных готических соборов. Похоже, что раны, нанесенные революцией, Марсель залечил или, по крайней мере, глубоко спрятал. Только, пожалуй, закрытые церкви да еще трехцветные знамена над всеми мало-мальски значительными зданиями напоминали о том, что всего три года назад здесь исправно работала гильотина, убивавшая сотни людей в день, по марсельским улицам текла кровь, а Рона несла в открытое море обезглавленные трупы.
Забыт был также декрет Конвента о том, что Марсель будет стерт с лица земли и само его имя исчезнет, замененное новым названием — Пор-де-ла-Монтань[10].
Марсель жил. Исчезли те, кто его переименовывал.
Мы бродили по тенистым дорожкам сада перед церковью Сен-Виктор, дожидаясь, когда все будет готово к отъезду. Эти заботы мы переложили на Гариба. Меня еще немного шатало после долгого морского путешествия, и Александр, разумеется, никак не мог меня оставить в таком состоянии.
Гораздо выше меня ростом, он занимался тем, что срывал с высоких веток, усыпанных ягодами, спелые темные вишни или черешни — это уж как попадется, — а я губами брала их из его рук. Бывало, он помогал мне оторвать ягоду от черешка. Делая это, он уверял, что я стала похожа на чертенка и до ушей перемазана вишневым соком, но занятия своего не прекращал.
Наступил момент, когда я выдохнула:
— Ну, все! Мне кажется, если я съем еще хоть одну, меня стошнит.
Смеясь, он достал платок и очень долго и нежно вытирал мне губы, перемежая свои действия с поцелуями. Потом обнял меня за талию и повел к беседке, увитой плющом.
— Я думаю, cara, — сказал он, — что я выражу и ваше мнение, если скажу: наконец-то мы во Франции.
Он был прав. Да, наконец-то… Только в Марселе я поняла, как истосковалась. И не только по Белым Липам и детям, что было само собой разумеющимся, но и по этой стране. Что с того, что нынешнее правительство нас, мягко говоря, недолюбливало. Я, может быть, впервые порадовалась, что никуда не уехала, что не эмигрировала. Конечно, то, что я оставалась во Франции в годы террора, принесло мне много горя, но эмигрантам я не завидовала. Нигде не бывает лучше, чем дома… даже на Корфу.
Подумав о Корфу, я вспомнила о том, что так огорчило меня утром. Проснувшись сегодня, я обнаружила, что все мои надежды на ребенка разбиты вдребезги. На Корфу этого не произошло. А я так мечтала об этом!
