— Ну да ладно, вернемся к Эмме. Меня уже давно тревожит, как она выглядит. А больше всего меня беспокоит то, что таблетки могут оказывать на нее негативное воздействие. Но я решил подождать еще один месяц, раз уж она не при смерти.
— А когда ты ее видел?
— Вот в этом-то и закавыка. В прошлом месяце она не приходила взвешиваться. Сказала, что простыла. Особо подчеркнула, что таблетки тут ни при чем. Все вокруг ходят простуженные, всякое такое. И с тех пор ничего.
— Что значит — ничего?
— Она не снимает трубку и не перезванивает мне. Я уже стал было нервничать, потому что просто-напросто не могу заполнить пустые графы в своем отчете. Поэтому вчера пошел к ней домой, что с профессиональной точки зрения совершенно недопустимо; но я не знал, что можно еще предпринять.
— И?
— Никто мне не открыл. Но когда я вернулся к машине, она подошла к двери. Я и не догадался, что это она, пока не увидел ее. Тощая как палка, просто ужасно. Хотя было жарко, она была в пальто, чтобы скрыть свою худобу.
— Так сильно отощала?
— Я бы сказал, что она весит что-то около шести стоунов.
— О Боже. Бедняжка.
— Волосы спутаны, и я так и не понял, они просто у нее всегда такие или Эмма не мыла и не расчесывала их несколько недель.
— Мне надо повидаться с ней. Может, я чем-то помогу.
— Напрасно потеряешь время. Она посмотрела сквозь меня и решительно отказалась со мной разговаривать.
— Но если она не пришла на последнее взвешивание, значит, у нее точно больше нет таблеток.
— Согласен, но эксперименту это не поможет. Мне все равно придется написать в отчете о ее результатах и объяснить, почему она больше не участвует в эксперименте. Я могу предложить только одно объяснение, которое не будет дискредитировать программу.
— И что это за идея?
— Я могу сказать, что она беременна.
— Но это же явная ложь! Комитет по этике, или как там они сами себя называют, наверняка не согласится с этим.
— А им и не нужно будет выяснять, так ли это на самом деле. Марина, ты только подумай. У Эммы, прежде чем она приступила к программе, явно было какое-то заболевание. Мне бы, наверное, следовало обратить на это внимание, но я химик, а не психоаналитик. Мне пришлось согласиться с ее заявлением, что режим питания ее устраивает и что она и дальше будет продолжать в том же духе в ходе всего эксперимента.
Марина вспомнила, что и она сделала такое же заявление, как и все остальные. Да они шутят, что ли, подумала она тогда. Да если бы режим питания их устраивал, то ни одна бы из них не имела такой комплекции. Они хотели только одного — положить конец этой мучительной череде пиршеств и голоданий. Они все привыкли переедать (и тайком постились от случая к случаю, пытаясь противодействовать побочным эффектам). И разве мог их устраивать режим питания, в результате которого выступал пот в тех местах, где предплечья терлись о груди, от жары краснело лицо, а если они пробовали взбежать на несколько ступенек, то задыхались?
Она не стала объяснять все это Дэвиду, у которого и без того забот хватало.
— Так что тебе понятно, беременность — единственная причина, которая освобождает от участия в эксперименте. Разумеется, если бы кто-то из участниц действительно забеременел, то ей немедленно пришлось бы оставить программу. Поэтому объяснение вполне разумное.
— А что ты скажешь, если Эмма не родит ребенка?
— Но ведь всякое бывает.
Столь легкое избавление от воображаемого ребенка Эммы заставило Марину содрогнуться. Это показалось ей бессердечным, хотя думать так глупо. Ее молчание Дэвид принял за согласие со своей стратегией.
— Я знал, что ты меня поймешь. Посмотри на себя. Уж тебе ли не знать, какие изменения привносит оксиметабулин в жизнь женщины. Произойдет настоящая трагедия, если все рухнет из-за того, что проблемы с питанием, которые имела одна из женщин до начала эксперимента, возьмут над ней верх.
Марине не понравились такие перспективы. Таблетки изменили ее жизнь только в лучшую сторону. И насколько ей было известно, ни одна из женщин не испытывала серьезных побочных эффектов. Она невольно потерла виски и лоб, где возобновились боли. Да разве она сможет найти оправдание тому, что для более широкого круга женщин оксиметабулин станет недоступен? В то же самое время Дэвид громоздит полную ложь, чтобы облегчить получение благоприятных результатов своего исследования. Разумеется, это неправильно.
Ей захотелось уйти и разрешить эту сложную ситуацию наилучшим известным ей способом. Съесть что-нибудь.
Вместо этого она оказалась в постели Дэвида. Она много пила, нарочно ела поменьше, чтобы оправдать получение дополнительных калорий, содержащихся в вине (Дэвид не усмотрел тут связи), и довольно быстро опьянела. Они провели в постели весь день. И вечер. И всю ночь. Марина позвонила своей секретарше и поручила ей срочное дело по «Спарклиз». В подробности она не входила. По голосовой почте Энди послала ему туманное и трусливое послание, чтобы не пришлось потом врать, когда они увидятся.
И дело не в том, что она жалела о содеянном. С чего это я должна жалеть? — думала она. Я красивая одинокая женщина, а он красивый одинокий мужчина. Да, я вроде как имею отношения с другим мужчиной, да, Дэвид немного мерзавец, но я имею право на легкий бессмысленный секс. Десять лет не могла, а теперь могу. И буду.
И она получила то, что хотела.
Когда раздался истерический звонок Сюзи, рядом с ней в постели был Дэвид. Его настойчивые расспросы относительно того, что происходит, она истолковала как беспокойство (удивительное) о человеке знакомом.
— Да, и что она сказала?
— Дэвид, я тебе уже говорила. Ее тревожит вес, и она нервничает по поводу того, что ты не даешь ей возможности участвовать в программе с оксиметабулином. А пока ты меня не прервал, скажу, что это я рассказала ей, что ты не мог поступить иначе. Так что можешь не чувствовать себя виноватым. Когда увижусь с ней, снова ей все объясню.
— А что ты расскажешь ей о нас?
— Ничего. И зачем? Для меня это была просто интрижка на один раз.
Дэвид так и рухнул, точно подстреленный. Да как смеет эта женщина, эта женщина, которую он спас и вернул к жизни, говорить ему, что это интрижка на один раз. Это ведь его инициатива! И может, он хотел, чтобы это было нечто большее, чем на один раз.
Марина с удовольствием наблюдала за тем, как на его лице отражается недоумение. Она знала, о чем он думает. Она попыталась проникнуть в мысли жестокого человека. Или, точнее, женщины. Главное — это власть. Главное — видеть, как другой сгорает от желания. Сознание того, что ты смог заставить кого-то возжелать себя, приносит удовлетворение. Приятно осознавать, что этот человек будет всеми силами стараться скрыть свое желание, и старания его будут безуспешными, поскольку жестокий любовник уже догадался о существовании этого желания.
Она отбросила эти мысли, понимая, что только сила воли может помешать ей остаться с этим человеком надолго. Быть жестоким очень легко и совершенно безопасно, подумала она. Она была довольна тем, что Дэвид Сэндхерст, пожалуй, нечаянно выпустил из-под контроля свое «я».
— Прости, Дэвид. Надо бежать. Береги себя. Я позвоню.
Она взъерошила его волосы, словно он был щенком лабрадора, и ушла. Даже не поцеловала, подумал Дэвид. И сказала «позвоню», но не сказала когда. Он знал, что это означает. Мужчины тридцати четырех лет понимают, что к чему.
Она никогда больше не позвонит.
_____
В последние два месяца дела у Дэвида наладились. Он нашел несколько компаний в Восточном Лондоне, отпочковавшихся от мелких, незарегистрированных контор, которые предоставляли кредиты без нудных бесед с Джеффом Перриамом из компании «Перрико» по поводу того, что означают выражения «обычно» и «почти определенно». Проценты, разумеется, были дикие, а невысказанные угрозы внушали некоторое беспокойство, но Дэвид положился на свое былое везение. Скоро он станет богатым. Получит премию, заплатит все долги, и у него останутся еще деньги. Ему остается лишь плыть стоя. И следить за продолжением эксперимента.
И молиться Богу, чтобы эти ЧЕРТОВЫ женщины не разрушили все.
Потому что если эксперимент рухнет в какой-либо момент и он не получит премию…
Он помчался в ванную, где его вытошнило самым жестоким образом.
— Ну и как я тебе?
Тереза кружилась посреди спальни. Накидка из легкой ткани прильнула к ее новой угловатой фигуре шелковым поцелуем. Ежедневные трехчасовые занятия в спортзале привели к появлению мягчайших линий, под которыми угадывались мышцы. Она купила эту ночную рубашку три недели назад, когда появилась цель физического совершенства. Сегодня она достигла эту цель.
Хотя вертелась она якобы ради Рода, самая ослепительная улыбка появлялась у нее, когда в поле зрения оказывалось зеркало. Она стала тем человеком, каким всегда хотела стать. Всегда. Даже когда была старостой ТФБП и утверждала с искренностью, что не лишит себя пищи ради того, чтобы соответствовать общепринятым стереотипам. Про себя она молилась, что станет стройной естественно и легко.
