Он посмотрел на Дебору. Она прекрасно понимала, что он хочет сказать, и слишком сильно любила его, чтобы притворяться непонимающей.
— Тимоти, — начала она, — для меня, в глубине моего сердца, мы с тобой уже муж и жена. Но в реальном мире этого никогда не будет.
— Почему?
— Потому что я не могу отказаться от своей веры! А ты — от своей. Ничто, даже вся святая вода на земле не вымоет из нас нашей сути.
— Ты хочешь сказать, что все еще боишься отца?
— Нет, я не считаю, что чем-то ему еще обязана. Я говорю об Отце Вселенной.
— Но разве в конечном счете мы все не служим Ему одному?
— Да, Тимоти. Но до самого конца мы служим Ему каждый по-своему.
— Но когда на землю вновь придет Спаситель…
Продолжать было не нужно.
Ведь, хотя они искренне верили в Его пришествие, оба понимали, что мир, в котором они живут, слишком испорчен, чтобы Его принять.
Спаситель не придет. Во всяком случае — при их жизни.
Они расстались в Иерусалиме на автовокзале. Дебора ступила на подножку, и тут он импульсивно притянул ее к себе и в последний раз заключил в объятия.
Он не мог от нее оторваться. Он любил ее с такой страстью, что, если бы Дебора позволила, этот огонь спалил бы дотла всю его решимость.
— Не нужно… Мы не должны… — слабо запротестовала она. — Твои друзья, ну, те, которые нас видели…
— Мне наплевать! Мне есть дело только до тебя.
— Это неправда!
— Клянусь Богом, я люблю тебя сильнее, чем Его.
— Нет, Тим, в действительности ты сам не понимаешь, что чувствуешь.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я и сама этого не понимаю.
Она попыталась отстраниться — не только потому, что на карту была поставлена его карьера священника. Ей надо было уходить. Сейчас или никогда. И она не хотела, чтобы ее лицо запомнилось ему мокрым от слез.
Сейчас, в его объятиях, Дебора чувствовала, как он тоже силится подавить рыдания.
На прощание они сказали друг другу одни и те же слова. И почти в унисон. «Храни тебя Бог». И повернулись в разные стороны.
* * *
Когда он добрался до коллегии Терра-Санкта, оба его товарища уже были там.
— Ну, мы и упарились! — пожаловался Патрик Грейди. — А кроме того, здесь, в Иерусалиме, сколько ни ходи, все мало.
Его коллега Джордж Каванаг поддакнул:
— Целой жизни не хватит, чтобы здесь все осмотреть.
Ни один и вида не подал, что видел влюбленных в Вифлееме. И это был еще один крест, который предстояло теперь нести Тиму. Отныне он будет жить в постоянном беспокойстве, не зная, что именно известно его однокашникам. Воспользуются ли они своим знанием, для того чтобы его дискредитировать? И в какой момент?
— Должен покаяться, Хоган, — дружелюбно заявил Джордж. — Мы пожалели, что не позвали тебя с собой. Втроем было бы куда веселей!
— Да? — рассеянно переспросил Тим.
— Видишь ли, латынь я знаю довольно сносно, но здесь в основном все надписи по-гречески. Ты бы нам пришелся весьма кстати.
— Благодарю, — холодно ответил Тим. — Я польщен.
Как и было условлено, пунктуальный отец Бауэр привез своих немецких семинаристов с точностью до минуты. Измученных, пропыленных, поджаренных на палящем южном солнце.
Тим внутренне содрогнулся. Чудо, что они с Деборой и с ними нигде не столкнулись.
На следующее утро, на высоте тридцати тысяч футов над землей — и, стало быть, на столько же ближе к Небесам, — Тимоти читал требник, силясь направить свои мысли в благочестивое русло. Когда, готовясь к посадке, самолет принялся кружить над городом, в иллюминаторе показался Ватикан. Круглая базилика Святого Петра работы Микеланджело выходила на колоннаду дворца Бернини, что делало ее похожей на гигантскую замочную скважину.
Дабы это поэтическое сравнение не ускользнуло от его сонных подопечных, отец Бауэр изрек:
— Это подлинные врата Рая, братья мои. И нам надлежит заслужить ключи от Царства Божия.
Тимоти смотрел вниз и думал, не закрыты ли эти врата для него навеки.
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил…
«Как мне начать?» — мучительно думал Тим, преклонив колени в душной исповедальне часовни Североамериканской коллегии. Как описать то, что произошло с ним в Святой Земле?
Сказать, что полюбил женщину? Но это далеко не отражает его чувств.
Что имел половой контакт? Он, семинарист, который уже обязан блюсти целомудрие? И которому через каких-то два года предстоит дать обет безбрачия?
— Si, figlio mio?[37]
От того, что исповедовавший его священник говорил по-итальянски, Тим почувствовал некоторое облегчение. Возможно, тяжесть признания уменьшится, если оно будет сделано на чужом языке.
— Но peccato, Padre, я согрешил… — повторил он.
— Как я могу тебе помочь? — шепотом ответили из-за перегородки.
— Я полюбил женщину, святой отец.
Возникла пауза. Священник попробовал уточнить:
— Ты хочешь сказать, что занимался любовью с женщиной?
— Это то же самое! — утвердительно ответил Тим, с внутренним негодованием приготовившись к начавшемуся допросу.
Священник кашлянул.
— Мы были близки, потому что испытывали духовное родство. Не только тела наши соприкасались — сливались и наши души.
— Но ваши тела… соприкасались, — повторил священник.
«Он не понимает! — в отчаянии подумал Тим. — Господи, как же мне исповедаться перед человеком, которому неведома земная любовь?»
Тим попытался вразумительно пересказать то, что с ним было, но, искренне готовый выложить все без утайки, он в то же время хотел уберечь Дебору. Он не станет называть ее имени. И говорить, что ее отец — служитель Бога.
Исповедь была долгой. У священника оказалась к нему масса вопросов. Где? Сколько раз?
— Зачем вам все это? — взмолился наконец Тим. — Разве не достаточно того, что я это сделал?
Он попробовал рассуждать таким образом: этот неожиданно дотошный допрос — часть его епитимьи. Это все равно что удалить похоть из души и, словно злокачественную опухоль, выложить на хирургический лоток, отделив от него самого.
Наконец испытание было окончено. Тим сказал столько, сколько мог сказать. Насчет остального он был уверен: Господь знает, что я сделал и что я чувствую. Пусть Он покарает меня Своей дланью.
Весь в поту, затаив дыхание, он дожидался вердикта священника.
— Я не на все вопросы получил ответ… — только и сказал тот. И замолчал, дожидаясь от Тимоти слов раскаяния.
— Понимаю, святой отец: Я семинарист. Мне следовало проявить больше стойкости. Я люблю Господа — и хочу служить Ему. Поэтому я сюда и пришел. — Помолчав, он добавил: — И поэтому вообще смог вернуться.
— И ты уверен в своей решимости, сын мой?
— Я смертный, святой отец. Мне ведомы лишь мои намерения.
— И ты сможешь по собственной инициативе обсудить свое будущее с твоим духовным наставником?
Тим кивнул и прошептал:
— Да, святой отец. Я сделаю все, что потребуется, чтобы быть достойным духовного сана.
Наконец священник вынес свой приговор:
— Все мы сотканы из плоти. Даже святым приходилось бороться с теми же дьяволами. Вспомним хотя бы блаженного Августина. Или святого Иеремию. Оба ныне глубоко почитаются церковью. Тебе надлежит следовать их примеру. Что до епитимьи… Тридцать дней произноси молитвы по четкам по три оборота. Размышляй о радостных, скорбных и славных таинствах, моли Деву Марию, чтобы вступилась за тебя перед Всевышним, дабы Он ниспослал тебе благодать. Кроме того, утром и вечером помимо обычных молитв произноси пятьдесят первый псалом.
— Да, святой отец.
Сквозь дырочки в ширме Тимоти разглядел, как правая рука священника осеняет его крестным знамением. Его грехи были отпущены именем Отца, Сына и Святого духа.
— Va in расе, — тихо сказал священник, — е pregha per me. Ступай с миром и помолись за меня.
В Риме, легендарном Городе семи холмов, был еще и восьмой — Яникул, расположенный на другой стороне Тибра, на правом его берегу. Здесь в третьем веке император Аврелиан воздвигнул неприступную, по его замыслу, стену, высотой двадцать футов и длиной двенадцать миль, дабы защитить Рим от набегов варваров.
Именно на Яникуле в 1853 году сам папа Пий XII в сопровождении кардинала Фрэнсиса Спеллмана из Нью-Йорка (главного инициатора сбора пожертвований) освятил новую Североамериканскую коллегию, семиэтажное здание темно-желтого кирпича, — величественный символ преданности верующих Нового Света Святому престолу.
Портики его просторного внутреннего двора украшают знаки почета, выбитые в память о щедрости, проявленной отдельными епархиями США. Изящный фонтан посреди дворика посылает струю чистейшей воды из камня, украшенного звездами по числу штатов.
