А еще цветы… Я никогда еще не видела такого яркого и обильного цветочного моря, Белые Липы просто утопали в том пестром благоухающем разнообразии. С роз осыпались шелковые лепестки — огненно-красные, серебристо-белые, махровые. Ноготки тянули к солнцу свои алые головки. У самой земли среди зелени скромно сияли бархатные звездочки маргариток, а из-под сердцевидных листьев выглядывали грустные фиалки. Пышная бугенвиллея была увешана, будто для карнавала, фонариками ярко-малиновых цветов. Пурпурные и золотые цветы амаранта, как огненные столбы, стояли над зеленой листвой. Благоухали душистые левкои. Розовые циннии красовались среди сизо-зеленых зарослей ароматного горошка. Густо обрызганные водой, они испускали тонкий пьянящий аромат.
Но они ли? Я вдруг поняла, откуда у поместья такое название. Цвели липы! Они пахли так одуряюще, что у меня закружилась голова. В тени широких липовых аллей воздух был просто легчайший. В сахарной цветущей кроне жужжали пчелы…
И это был мой дом. Поместье, где я была хозяйкой. Нет, честное слово, когда я впервые приехала сюда, все это выглядело далеко не так!
Словно угадывая мои мысли, Александр спросил:
— Ну, как вы оцениваете труды Поля Алэна?
— Ах, так это вы дали ему задание все подготовить к нашему приезду!
— Он оставался за хозяина. И ему пришлось немало потрудиться, чтобы заставить эти фонтаны снова работать после многолетней спячки. Только прочистка труб чего стоит.
Наклонившись ко мне, он тихо произнес:
— Я хотел, чтобы вы поняли, что Белые Липы — это лучше даже, чем Корфу.
— Вы правы, — прошептала я. — Какой там Корфу… Я люблю Белые Липы больше всего на свете. Я так счастлива здесь. А Поль Алэн… Его стоит расцеловать за то, что он сделал.
Карета неторопливо катила по аллее — кучер вез нас медленно, с достоинством, будто для того, чтобы все ожидавшие поняли, что в поместье возвращаются самые главные лица.
Но я не выдержала этой медленной церемонии въезда. Я увидела Маргариту — такую нарядную, в большом белоснежном чепце, украшенном лентами, в темном суконном платье с белым фартуком. Я даже оробела: настолько чопорно она выглядела. Маргарита держала за руки моих близняшек, и уж тут-то сердце у меня растаяло от нежности.
Крохотные — от горшка два вершка, — но важные и задиристые, они стали еще забавнее, чем прежде. Я вдруг поймала себя на мысли, что вот так, издали, не могу определить, кто из них кто. Вот что означает отсутствовать по полгода… Они были абсолютно похожи. Маргарита даже одела их в одинаковые белые платьица, чулочки и башмачки. Из-под маленьких кружевных чепчиков струились одинаково золотистые волосы…
Я не могла больше сидеть в карете. Через мгновение девочки были в моих объятиях, ужасно ошеломленные таким бурным проявлением чувств. Похоже было, они меня не очень-то узнают… Зато я увидела родинку на правом виске одной из них, и поняла: это — Вероника. Кажется, от меня слишком сладко пахло духами, и она дважды чихнула, потирая носик.
— Ну, вы меня узнаете? Узнаете? Я же ваша мама!
Вероника, кстати, хотя я и обнимала ее крепче, меня не очень спешила узнавать. Зато Изабелла, несколько обиженная тем, что не она находится в центре внимания, проявила свой воинственный нрав и принялась кулачками отталкивать сестру в сторону.
— Это моя мама! — выкрикнула она, оттесняя Веронику. — Не твоя!
Более смирную Веронику не так уж трудно было оттеснить, но я, расцеловав Изабеллу, обняла их обеих, не в силах сдержать смех.
— Ну что ты, Бель. Я ваша общая мама. Меня нельзя делить.
Вероника и Изабелла были барышнями в возрасте года и девяти месяцев, но я даже затруднялась сказать, изменились ли они за время моего отсутствия. Если говорить о росте, то подросли они только чуть-чуть. А в остальном они остались прежними: эти огромные прозрачные глаза, серые, как зимнее небо, золотисто-рыжие кудряшки, задиристые, чуть вздернутые носики.
Изабелле, как и раньше, не стоялось на месте.
— Пойдем! — восклицала она. — Пойдем, я хоцю на кулусели!
Восхищенный взгляд Вероники, напротив, был прикован к Гарибу, который как раз соскочил с запяток кареты и направлялся к нам.
— Ах! — воскликнула она в крайнем ужасе, всплескивая руками. — Какой дядька стасный!
— Ты дулах! — совершенно легкомысленно отвечала ей Изабелла. — Это не дядька, а какладив!
Я мягко одернула ее, сказав, что девочкам ее положения нельзя обзывать своих сестер и что Гариб — это Гариб, а вовсе никакой не крокодил. Для меня вообще многое из того, что мои дочери сейчас говорили, было сюрпризом. Я даже имела смутное подозрение, что этому многому их выучил Жан.
Подошел Александр, подхватил их на руки и, к моему удивлению, они встретили его так, будто и не расставались вовсе.
— Я хоцю на кулусели! — снова заныла Изабелла.
— Нет, — сказал Александр, — пожалуй, мы сначала позавтракаем.
— И будем пить какалу?
— И какао, и все что захочешь.
Александр понес их в дом, и Изабелла, обернувшись, помахала нам ручкой:
— До свиданья, либлятки!
Я, не в силах не улыбаться, обернулась к Маргарите, и мы с ней обнялись.
— Ну, как? — прошептала она.
— Все очень, очень хорошо… Я счастлива.
— Так вы влюбились в него?
— О-о, уже давно. Раньше даже, чем я сама поняла.
— Значит, права я была, когда советовала вам выходить за него?
— Мы обе были правы. По-своему.
Я отступила на шаг назад, оглядела Маргариту с головы до ног.
— Ты теперь одеваешься как тогда, при Старом порядке?
Улыбаясь, она игриво растопырила юбку, словно показывала мне ткань.
— А что? Положение обязывает. Я теперь вон в каком богатом доме служу!
— Если бы все это так и сохранилось…
Внезапный страх ледяной рукой сжал мне сердце. Я знала, давно поняла, что мы с Александром вернулись в Белые Липы не для того, чтобы начать здесь спокойную и счастливую супружескую жизнь. Я даже не знала, каковы его планы, но чувствовала, что скоро останусь одна, и это надолго. Я почти смирилась с этим… Но как мысли о будущем отравляли мне более-менее счастливое настоящее!
Маргарита погладила меня по щеке.
— Ах ты, Господи! Неужели еще что-то? Вы расскажете мне, голубушка?
— Да… расскажу. С кем же мне еще поделиться?.. Только сначала мне надо поговорить с ним. Пусть он сам скажет…
Я оглянулась по сторонам, но, как и раньше, самого дорогого мне лица не увидела.
— Маргарита, где же Жан? Я так мечтала его увидеть, а он…
— Это самый несносный мальчишка на свете, мадам! Я вам честно говорю: нужен кто-то, кто мог бы с ним совладать.
— А что такое? — спросила я тревожно.
— Он невероятный драчун, мадам. Они с этим Марком…
— Сыном Констанс?
— Да, с сыном графини де Лораге они теперь просто неразлучные друзья. Колотят почем зря всех, кто попадется. Они все время затевают драки с деревенскими ребятишками, и те их, разумеется, бьют, потому что их больше. Но эти мальчишки все равно не унимаются! Уж не знаю, в кого это он пошел…
— Ну, хорошо, хорошо, — примирительным тоном сказала я. — Думаю, это все оттого, что я отсутствовала. Теперь и Александр поможет мне. Ты можешь мне сказать, где сейчас Жан?
— У Марка, где ж ему еще быть! Должно быть, бродят где-то по лесу. Это вошло у них в привычку.
Мне стало горько.
— Но мы же сообщили, что приезжаем. Почему же он не захотел встретить меня?
— Он ушел на рассвете. Сунул кусок хлеба в карман и сказал, что к вашему приезду вернется. Вероятно, заигрались они где-нибудь.
Видя мое расстроенное лицо, Маргарита успокаивающе произнесла:
— Да вы не думайте об этом, милочка. Если он и не пришел, так это не со зла. У них с Марком один ветер в голове. Вы, наверное, не знаете, но они из-за своих забав едва сдали экзамены в коллеже…
— Мой сын неглуп! — воскликнула я, сразу вспыхивая.
— Вон как вы сразу загорелись! Да разве я сказала, что он глуп? Просто слишком своеволен. Дай ему волю, он целыми днями ездил бы верхом, фехтовал да стрелял из пистолета — только это его и привлекает…
— Директор коллежа на него жаловался?
— А то как же! И все из-за того, что Жан дерется.
— Ему надо стать военным, у него к этому просто призвание, — пробормотала я. — Я никогда не видела ребенка, у которого это было б так сильно выражено.
В душе я была абсолютно согласна с Маргаритой. Когда я уезжала, Жан обещал мне исправиться, но, похоже, это обещание вылетело у него из головы. Возможно, я слишком люблю его, и поэтому он так избаловался. Этому надо положить конец. Эти драки — они действительно превосходят все мыслимое. Конечно, я рада, что Жан растет таким живым, подвижным и самостоятельным, но уж слишком много в нем агрессии. И Марк, кажется, только подстегивает ее.
