На письменном столе в овальной серебряной рамке стояла фотография женщины. Харриет взяла ее и повернула к свету, чтобы получше разглядеть. Она увидела лицо в форме сердечка с приятным задумчивым выражением, длинную, тонкую шею и пышные темные волосы. Мать Робина, жена Мартина. Вероятно, не менее пятидесяти, но еще хороша.
Харриет заметила, что она почему-то краснеет. Она поставила серебряную рамку на свое место и на цыпочках вышла из спальни.
Она нашла Робина сидящим на одном из серых диванов и читающим «Спектейтор». Он был одет в другой костюм, на нем были другой галстук и свежая рубашка. Он, должно быть, воспользовался душем в ванной комнате для гостей или внизу возле туалета, предоставив ей собственную ванную.
Его официальный, респектабельный в стиле «Спектейтора» вид так отличался от страждущего сатира, которого она себе представила наверху, что ей стало смешно, и уголки ее рта приподнялись.
Робин отложил журнал в сторону и встал.
— Очень часто вы выглядите так, — заметил он без раздражения, — как будто посмеиваетесь над какой-то своей невысказанной шуткой. Это реакция вообще на мир или только на меня?
Ей было стыдно, и она честно ответила:
— Я не могу вас воспринимать вполне серьезно, потому что вы так молоды. И еще бизнес, автомобиль и все это — она кивнула на комнату.
— Мне двадцать шесть лет.
Он выглядел несколько моложе.
— Всего на четыре года моложе вас.
Харриет было тридцать. Она не устраивала праздника по поводу этой знаменательной даты. И не анализировала пройденного. Ее внимание было направлено в будущее.
Робин пересек комнату и остановился перед ней. Он смотрел сверху вниз, пользуясь превосходством в росте. Харриет сознавала необходимость оставаться на своих позициях и кое-что еще. Внимательное изучение и оценка были похожи на те, которые делал Мартин. Она смотрела в ответ, составляя свое собственное мнение.
— Вы должны принимать меня всерьез, — мягко сказал он.
Он склонился и поцеловал ее в щеку. Харриет стояла спокойно, ожидая того, что последует за этим и помня свои фантазии в ванной. Однако это было все. Она почувствовала себя несколько глупо, как будто она закрыла глаза и сжала губы, хотя она ничего такого не сделала. После непродолжительного молчания она сказала:
— Я буду делать это с настоящего момента, хорошо? Я обещаю.
Она с легкостью пообещала это, а затем отвернулась, взяла со стола книгу и с большим интересом стала изучать фотографию автора на обложке.
— Вы хотите еще выпить или поедем прямо обедать?
— Я думаю, обедать. Пожалуйста.
Было уже темно. Они ехали назад через реку, в которой мерцали огни. Харриет к своему удовольствию обнаружила, что она заранее радуется наступающему вечеру. Ресторан был японским. Очевидно, Робин бывал здесь регулярно, потому что официанты приветствовали его, как знакомого.
Харриет никогда раньше не ела японских блюд и восторженно вскрикнула, когда перед ней оказались прекрасные крошечные блюда и пакеты. Она весело ела, наслаждаясь приятными запахами. Робин был доволен. Ему нравилось показывать, как разворачивать, резать и пробовать. Он заказал больше блюд, чем можно было съесть, получая удовольствие от их демонстрации.
Они пили сакэ. Робин разливал, а Харриет смеялась и захлебывалась, когда пробовала.
— Хорошо?
— Интересно. Это, наверное, улучшает отношения, как и многие другие вещи.
— Я надеюсь на это.
Они беседовали о всяких пустяках, о книгах и фильмах, а затем о дружбе. Харриет не могла потом вспомнить, на какой стадии обеда она поняла, что ее, определенно, привлекает Робин Лендуит. Ее интерес, казалось, необыкновенно плавно переместился сам по себе с отца на сына. Симптомы были приятными. Они повышали значимость их легкой беседы, накладывали розовый румянец на бледный декор ресторана и заставили Харриет вспомнить на мгновенье о мужчине в синей рубашке на вечеринке у Джейн.
Это была приятная перемена после работы, волнений и угнетающего пейзажа вокруг офиса «Пикокс». Харриет удовлетворенно вздохнула и выпила еще немного сакэ. Этому притяжению не следовало бы возникать, потому что оно ни к чему не приведет, так как она этого не допустит. Было очень забавно снова сидеть в ресторане, рассматривая объект своего интереса по другую сторону белоснежной накрахмаленной скатерти и представляя себе, что случится, если он ее поцелует.
Робин был хорош собой и очень выдержан, и она была уверена, что он не представляет для нее опасности.
— Это ваша мать на фотографии в серебряной рамке в вашей спальне? — поинтересовалась она, сплетая по нитке историю его жизни.
— Да. Считается, что мы очень похожи.
— Она очень красива. Чем она занимается?
Робин удивленно посмотрел:
— Занимается?
— Да, что она делает? Она тоже предприниматель? Или врач, певица, физик?
Робин рассмеялся:
— Никто из перечисленного. Она ничем не занимается. Она ухаживает за моим отцом, а когда-то ухаживала и за мной. И продолжала бы ухаживать, если бы я это разрешил.
Харриет кивнула. Робин считал, что этого вполне достаточно для миссис Лендуит — быть женой и матерью для Лендуитов-мужчин. «Не такая женщина, как я», — подумала Харриет. Скорее, как Кэт, только Кэт сначала боролась за себя. Она заслужила свое сегодняшнее благополучие.
Харриет интересовала миссис Лендуит с пышными темными волосами и невинным приятным выражением лица. У них, наверное, большой дом где-нибудь в деревне, за которым нужно следить. Надо также ухаживать за мужем и сыном.
Харриет осмотрелась. Сакэ и удовольствие, казалось, придали свету в ресторане более теплый оттенок. Казалось, что вокруг головы Робина возник золотой нимб. Она смотрела на него с расположением, даже с некоторым трепетом от очарования привилегированности.
Она, конечно, вполне отчетливо понимала, как он пришел к тому, чтобы стать такой привлекательной личностью, какой он был. Это произошло, как она себе представила, несколько недель назад в офисе Лендуитов, как при разведении породистых животных. Теперь он бежал прекрасно и окупал капиталовложения. Ей хотелось перегнуться через стол и поцеловать его в губы. Она хотела его, она простила бы ему все в приятном воспоминании о теплой рисовой водке.
Робин крутил свой стаканчик величиной с наперсток по скатерти, как бы рисуя тяжелым донышком связанные окружности.
— Я думаю, что нам нужно еще немного поговорить о «Головоломке», — спокойно предложил он.
Глаза Харриет расширились, и она слегка тряхнула головой, чтобы пропал золотой свет и образ большого дома в зеленых садах.
— Почему бы и нет? — И, чувствуя, что ответ был слишком легкомысленным, добавила: — Что конкретно?
— О важном вопросе, о продаже, — Харриет наблюдала за его губами, когда он говорил. — У меня в машине есть игра. Вы меня извините, если я на минуту выйду и возьму ее?
— Конечно.
Она наблюдала, как он проходил через ресторан все еще с нимбом вокруг головы. «Прекрасные плечи, — подумала она, — прекрасная длинная спина и узкие бедра. О, Боже, Харриет».
Конечно, ничего не будет. Непрофессионально спать с деловым партнером. Наверное, непрофессионально даже представлять себе это.
Робин вернулся со знакомой коробкой подмышкой. Он сдвинул сакэ на одну сторону, положил коробку на стол, а затем обвел глазами ресторан. Еда отняла у них много времени, и в зале остались только несколько посетителей. Официанты начали собираться в углу, однако двое из них поспешили по вызову Робина, который был с ними в дружеских отношениях. Он сказал что-то, и все трое засмеялись, затем один из официантов ответил на вопрос, а остальные вмешивались, поправляя его. Харриет ничего не слышала. Она посмотрела на профиль Робина, а затем перевела взгляд на коробку с «Головоломкой», лежащую на столе между ними. Пальцы Робина оставались на коробке.
Харриет оцепенела.
Она снова посмотрела на его лицо. Он все еще непринужденно болтал с официантами, однако взгляд его был напряженным. Он наблюдал, ожидая чего-то, а его пальцы нетерпеливо постукивали по расцвеченной всеми цветами радуги коробке.
«Что ты собираешься делать?» — подумала Харриет, но она знала, что этот вопрос она ставила себе.
— Кстати, что вы по этому поводу думаете? — как бы между прочим спросил Робин.
Его пальцы теперь отбивали мелкую элегантную дробь по коробке Харриет.
Официанты посмотрели и пожали плечами. Никто из них до этого не обратил внимания на коробку, а теперь они стали ее вежливо осматривать.
Харриет поняла, каковы намерения Робина.
Он открыл коробку, снял обертку и извлек блестящую черную доску. Он установил ее и потряс в кулаке цветными шариками и фишками.
Официанты наклонились поближе, их интерес разгорался. Тот, который был помоложе, перестал поглядывать через плечо за тем, не приглашает ли его кто-нибудь из посетителей. Робин бросил фишки и, нахмурив брови, размышлял над тем, как установить воротца. Харриет, как и ожидала, услышала очень знакомые звуки — пощелкивание и шуршание. На лицах официантов расплылись одинаковые сияющие улыбки.
